Начало российского вторжения в Украину и ужесточение репрессий внутри страны стали причиной массовой эмиграции – из России уехали сотни тысяч человек, по некоторым оценкам, до миллиона. Среди новых российских эмигрантов много политических активистов различных движений. Радио Свобода публикует рассказы трех из них: о том, как им живется за границей и каковы их планы на будущее.

Иван Асташин, отсидел 10 лет за поджог подоконника в окружном отделе ФСБ. Участник анархистских инициатив, занимается помощью заключенным, бывший сотрудник "Комитета за гражданские права" правозащитника Андрея Бабушкина.

– Я был осужден по террористической статье. После освобождения в 2020 году мне назначили восемь лет административного надзора. Я не должен был менять место жительства без извещения органов внутренних дел, в ночное время – находиться дома и ходить отмечаться. После 24 февраля я занял антивоенную позицию, участвовал в акциях протеста, расклейках листовок.

Мое положение было особенно уязвимым, потому что я обязан был жить по месту регистрации. Утром 18 марта в дверь позвонил участковый, с ним было двое в штатском. Если бы я был обычным свободным гражданином, я бы им не открыл дверь. Но под административным надзором в числе прочего я был обязан по вызову являться в ОВД.

Участковый мне и говорит, что надо проехать. Сотрудники в штатском оказались эфэсбэшниками. Они сказали, что у них информация, что я 18 марта собирался что-то делать. Я никуда не собирался, и в этот день никаких протестных акций не было. Но 18 марта – годовщина аннексии Крыма, задержание было связано с этим. После короткого опроса под протокол мне сказали, что я до вечера буду сидеть в ОВД. Без каких-либо оснований, в качестве превентивной меры, чтобы я ничего не сделал. Я весь день просидел в кабинете в ОВД под чутким присмотром – с восьми утра до десяти вечера. Мне не давали звонить, приезжал адвокат от "ОВД-Инфо", его не пустили.

Я понял, что такое может хоть каждый день повторяться, и ничего им за это не будет, надо уезжать. Любая деятельность так становится практически невозможной. Я понял, что, уехав, я смогу больше делать, чем внутри России.

Надо было понять, куда уезжать, на каких основаниях жить в другой стране. Поменять место жительства я мог, поэтому сразу переехал в Питер, утрясание всех процедур с отъездом затянулось до августа. Думал, сменю город, может быть, сначала не будет такого пристального внимания. Но в Питере мне тоже пришлось три раза переезжать: месяц-два – и начиналось то или иное давление. Вплоть до того, что участковый убеждал хозяина квартиры разорвать аренду, потому что я террорист-экстремист, нехороший человек.

В конце августа я смог покинуть Россию, не будем вдаваться в подробности как. Все это время мы с партнеркой подавали документы, ждали ответы. Мы обратились в соответствующие правозащитные организации, которые помогают с эвакуацией. Мы подали документы на немецкие гуманитарные визы, получили их и уехали окольными путями. Все-таки у меня административный надзор, на границе меня могли задержать.

Все прошло благополучно. За день до отъезда мне с адвокатессой пришлось сходить в Центр по противодействию экстремизму, меня туда очень настоятельно вызывали. Я решил сходить, чтобы меня не поймали где-то на вокзале или у подъезда. И вот мне уже завтра уезжать, а в Центре "Э" меня спрашивали, не собираюсь ли я поехать воевать на стороне Украины. Все как-то обошлось. Я скажу, что выехать можно, хоть под надзором, хоть под чем. Есть, например, хороший проект "Вывожук", можно туда обратиться, там такими ситуациями занимаются.

Когда я пересек границу России, у меня было чувство, будто я второй раз освободился. Я понял, что менты не будут звонить мне в дверь, никто не будет приходить проверять, дома ли я ночью. Я могу спокойно гулять по ночам, не озираясь на камеры видеонаблюдения. Могу спокойно писать посты в соцсетях, не задумываясь, что меня могут привлечь к уголовной ответственности.

Негатива к русским я вообще никакого в Германии не заметил. Украинцев здесь много, в поселке, где мы живем, много беженцев из Украины. С некоторыми общаемся, обстановка самая дружелюбная. В глубинке может быть прохладное отношение со стороны немцев – но это вообще ко всем приезжим.

Немецкая гуманитарная виза дает право получить вид на жительство, мы его как раз получили. Что касается работы – так совпало, что примерно в момент полномасштабного вторжения в Украину я остался без работы. На момент переезда из России у меня постоянного оплачиваемого занятия не было. В качестве фриланса делаю журналистские материалы, без всякой оплаты занимаюсь поддержкой политзаключенных. Сейчас я участвую в проекте "Зона солидарности", который поддерживает людей, преследуемых за антивоенные действия.

Меня удивляет, что Германия так расположена к иммигрантам. По гуманитарной визе предоставляют жилье, пособие, страховку. В Россию хотелось бы побыстрее вернуться, но что-то прогнозировать сложно. Кажется, всё это агония режима и ненадолго, но могут быть и негативные сценарии.

Например, Украина отбросит российские войска до границ, и на этом всё закончится, в России всё останется как есть. Вполне возможно, всё затянется, и здесь придется обустраиваться. Тут есть интеграционные курсы, которые предоставляет государство, но на них большая очередь, мы не попадем на них раньше февраля.

Ну и вообще я теряюсь, какой язык осваивать. В небольших населенных пунктах все разговаривают по-немецки. В больших городах, тем более в активистской среде, разговаривают по-английски. Мы были на активистских мероприятиях в Берлине, Дрездене. Там большая часть общения происходит на английском.

По мере сил стараюсь делать какой-то вклад в то, чтобы в России ситуация изменилась. В Германии достаточно много российских мигрантов, общение с ними есть, но тут все широко разбросаны по стране. Потому что по гуманитарным визам людей распределяют в те земли, где на это есть бюджет и места. В Берлине легко можно встретить много русских, в том числе знакомых.

Федор Телин, юрист уфимского штаба Алексея Навального. Недавно признан "иностранным агентом".

– Я покинул Россию ещё в 2021 году в начале октября, практически сразу после думских выборов. Я увидел, что дело идет к новой уголовной статье [в отношении сторонников Алексея Навального] об экстремистском сообществе, а не экстремистской организации, как было до этого. Она позволяет отматывать пленку на 10 лет назад и признавать якобы виновным в каких-то преступлениях. Я решил сперва уехать ненадолго, посмотреть, что будет происходить.

К сожалению, мои ожидания оправдались, в середине ноября 2021 года была арестована [руководитель штаба Алексея Навального в Башкортостане] Лилия Чанышева – я её просил уехать, она отказалась. Её арест повлек большой отток [сторонников Навального]. Стало понятно, что возвращаться в Россию пока не надо.

Лично на меня дело пока не заведено, но меня несколько раз вызывали в Следственный комитет для дачи показаний в качестве свидетеля, на все вопросы я брал 51-ю статью Конституции, которая позволяет не свидетельствовать против себя и своих близких. Из Уфы есть прямой рейс в Ереван, и сразу же в этот день я пересек границу с Грузией, благополучно находился там до конца июля 2022 года. Дальше у меня была Литва, теперь это моя постоянная точка.

У Армении экономика, зависимая от России, ОДКБ, много обязательств перед Кремлем. Армения до сих пор не выдала ни одного активиста, но эта ситуация доверия не внушает. Грузия дипломатических отношений с Россией не имеет, нет договоров о выдаче. Ну и Грузия всегда мне представлялась одной из самых демократичных стран бывшего Советского Союза.

Безусловно, в Грузии и до войны было большое количество российских активистов совершенно различных политических движений. Также были огромные потоки россиян после начала войны и после объявления мобилизации.

Когда началась война, заметно увеличилась аренда жилья: квартиры, которые стоили по 300 долларов за месяц, стали стоить 400–450. Россиян стало заметно больше на улицах. В Грузии очень много русских активностей: проходят митинги, которые организуют русские мигранты, очень много обучающих курсов.

Место жительства пришлось сменить после того, как я выехал из Грузии. Мне дважды отказали во въезде в Грузию. Второй раз я даже запрашивал политическое убежище прямо в аэропорту. Причины попадания в бан-лист в Грузии никогда не объясняют. В Грузию людей не пускает Министерство внутренних дел. Оно отвечает в том числе и за пограничный контроль. Для чего ограничивают въезд, существуют разные версии. Но однозначно мы видим тенденцию: не пускают активистов, журналистов, политических деятелей.

Все это вызывает озабоченность не только у нас: Грузию не приняли в кандидаты в члены ЕС, в отличие от Украины и даже Молдовы. Народ Грузии на митингах отчетливо требовал от своего правительства ответов, как же так вышло. Возможно, власти Грузии опасаются, что среди активистов могут быть засланные казачки Путина.

Возможно, они опасаются концентрации большого количества известных российских оппозиционеров. Большой "северный сосед" уже нападал в 2008 году, ведет сейчас войну против гораздо более крупной страны, чем Грузия. Возможно, таким образом они пробуют не привлекать к себе внимания РФ. Мы видим, что в Грузии есть много гуманитарных проектов помощи беженцам из Украины, но Украине как государству правительство Грузии помощь в основном декларирует, а не оказывает.

Литва же предоставляет возможность работать многим активистам, политикам, правозащитникам, однозначно поддерживает Украину в военном конфликте. В Литве я общаюсь с местными жителями в основном на русском. Ещё в Грузии я привык: в супермаркете, например, извиняешься, что не владеешь местным языком и предлагаешь перейти на английский или русский. Все выбирают русский. И литовцам так удобно. В основном на русском общаются и украинцы. Литва – маленькая страна, но приютила более 75 тысяч украинцев, в основном они живут в Вильнюсе, где всё население – 600 тысяч человек.

Далеко не у всех, конечно, но у таких, как я, нет сейчас возможности вернуться в Россию. Я считаю, режиму осталось недолго. Режим Путина – персоналистский, без него он существовать не сможет. В короткий период времени должна произойти смена политического режима. И я надеюсь, смена произойдет на демократический режим. Я не строю сейчас планы, но не думаю такими категориями, что через пять-десять лет я буду жить за границей.

Я считаю, для реализации антивоенных, антикоррупционных, правозащитных проектов их участникам есть чем заняться за пределами России. Многие действия в таких проектах можно осуществлять удаленно: наоборот, человек чувствует меньшую тревожность, находясь за границей.

Илья Будрайтскис, преподаватель факультета политических наук Шанинки. Не стал описывать подробности своего отъезда, но поделился наблюдениями за новой волной эмиграции.

– Большинство уехавших переживают довольно непривычный опыт – вынужденного начала новой жизни на новом месте. Люди к этому не готовы, большинство занято выживанием в этих обстоятельствах. Политическая работа в таких условиях – это либо результат очень большой мотивации, либо некой привилегии: наличия свободного времени, постоянного источника дохода.

Многие этого лишены – в любых инициативах в эмиграции сейчас участвует абсолютное меньшинство уехавших. Существуют проекты в разных странах, связанные с волонтерской деятельностью в помощь Украине, украинским беженцам, россиянам, уезжающим от войны.

Люди не очень понимают характер новых условий. В какой стране они находятся, какая там политическая обстановка, что там можно, что нельзя. В странах, куда едут россияне, очень разное "можно" и очень разное "нельзя". Есть разница, где ты находишься - в Берлине или Ташкенте.

По ходу того, как люди будут обустраиваться, будет формироваться всё больше горизонтальных структур взаимопомощи – в них все нуждаются. Вопрос в том, какие у этих сообществ будут ценности, будет ли там развита культура политических дискуссий. Потому что любой человек, который уезжает, делает определенный выбор. Даже если человек заинтересовался политикой, только когда президент объявил мобилизацию. Решение такого человека уехать – тоже политическое. Это решение будет подталкивать человека в сторону мыслей о том, почему это произошло со страной, почему это произошло с ним. Эти вопросы будут всё больше обсуждаться в эмигрантском сообществе.

Если новые эмигранты будут организованы, если они будут чувствовать, что сделали не только личный выбор, если они будут считать, что на них распространяется какой-то долг, они несут ответственность за происходящее в России и Украине – в этом случае они могут стать политической силой.

Многие не готовы к долговременному нахождению за пределами страны. Если всё будет совсем-совсем затягиваться, какая-то часть будет возвращаться. С другой стороны, отток из России также будет продолжаться.

Наверное, будет сокращаться количество эмигрантов в небогатых постсоветских странах, где сложно найти работу. Казахстан многие почему-то воспринимают как страну больших возможностей, свобод и гражданских прав. Сотни тысяч людей, которые оказались в Казахстане, в какой-то момент должны будут куда-то дальше ехать. Казахстан, да, самая продвинутая из среднеазиатских стран, с другой стороны, в Кыргызстане можно жить, сдавая квартиру в Москве.

Я вижу, что молодые российские эмигранты в разных странах устраиваются поварами, строителями – такая работа, наверное, не соответствует их представлению о своем социальном статусе, но помогает выжить.

Возможность удаленно работать на Россию из-за границы будет зависеть от позиции российского правительства. Мы видим движение в противоположные стороны. Обсуждается принятие законов, которые должны усложнить работу за пределами страны. Российское государство рассматривает это как один из инструментов наказания уехавших. С другой стороны, это удар по своей собственной экономике. Если люди не будут работать удаленно, какая-то часть вернется, какая-то часть найдет себе работу, которая с Россией не будет как-либо связана, полностью выпадет из российской экономики.

Российские власти пока не определились, как справляться с новой ситуацией, когда сотни тысяч людей, в основном высококвалифицированные, уехали. Они предатели? Или запутавшиеся слабаки, которые могут вернуться и ничего им за это не будет? Что с этой проблемой делать? Что им предложить, чтобы они вернулись? Мысль в Кремле одновременно работает во всех этих направлениях.

Конечно, переезд – это большие материальные потери. Очень часто эмигрант теряет работу, он вынужден снимать жилье – как правило, тратить на это больше денег, чем платил в России. Важно, что поколение, которое сейчас эмигрирует, никогда не думало о себе как о мигрантах. Миграция воспринималась как что-то социально низкое, что с их собственным опытом никогда не будет связано.

У нынешнего поколения россиян сознание людей, в чью страну едут мигранты, а не откуда существует массовая миграция. Люди вынуждены получать в других странах документы, сталкиваться с бюрократией, понимать, что в чужой стране они не туристы и богатые гости. Что у них по определению меньше прав и возможностей, чем у местных.

Важен уровень консолидации местной русской диаспоры. Видно ли, что диаспора в такой-то стране политически активна, настроена против войны, у неё есть ясная антипутинская позиция. Это есть пока только в западноевропейских странах, куда поехало меньшее количество мигрантов из России.

Второй уровень – воздействие на местное общественное мнение. Страны, куда приехали россияне, разные. В них тоже существует недостаток информации о войне. Работа в этом направлении подразумевает интерес к местному политическому сообществу, способность говорить на его языке, понимать его реалии.

Во многих странах, куда приезжают россияне, есть украинские беженцы. Помощь им – это в том числе способ находить какой-то другой язык [для общения россиян и украинцев]. Диаспора также может формировать альтернативную повестку для России, альтернативные объяснения происходящего. Люди в России будут иметь к этому доступ, и это очень важно: учитывая практически полное отсутствие возможности высказываться внутри страны.

Установите Мобильное приложение Радио Свобода

Установить

Читайте Свободу в Телеграме

Войти

Подпишитесь на Свободу в Google новостях

Подписаться