Режиссер документального кино Юлия Вишневецкая провела рядом со своими героями, молодыми преподавателями Екатериной и Василием, весь учебный год, в течение которого выяснилось, что системе среднего образования не нужны мотивированные учителя-новаторы. Хождение в народ, равнодушие учеников и родителей, специальный “учительский голос”, педагоги как “государевы люди”, конфликт на национальной и политической почве, женщина на грани нервного срыва – всё это в фильме “Катя и Вася идут в школу”, который будет показан на телеканале "Настоящее Время" 6 сентября.

Слушайте подкаст "Вавилон Москва" и подписывайтесь на другие подкасты Радио Свобода.

Embed share

Дети, в школу собирайтесь!

by Радио Свобода

Embed share

Текст скопирван

The URL has been copied to your clipboard

---

No media source currently available

0:00 0:33:52 0:00

Скачать медиафайл

• 128 kbps | MP3
• 64 kbps | MP3

Pop-out player

– "Катя и Вася идут в школу" – это отсылка к школьному фольклору. Молодые, но взрослые люди собираются в школу с таким же волнением, как и их ученики. Катя утешает на школьной линейке парня, который почему-то рыдает, ему лет 9 или 8, она говорит: "Все хорошо, все будет хорошо", – но она еще сама не знает, что все будет довольно тяжело. Как вы нашли своих героев?

– Я знала Васю. Он лингвист и занимается популяризацией редких языков, любит нанайцев, нанайский язык, написал диссертацию, у него есть свободная образовательная деятельность, связанная со спасением редких языков, и так далее. Когда я узнала, что Вася идет работать в обычную школу в маленьком провинциальном городе, сразу стало понятно, что драматургический потенциал там есть. А когда оказалось, что еще и Катя, феминистка с зелеными волосами и очень правильными либеральными взглядами на жизнь, будет работать в той же школе, тут уж вопросов не было, нужно было просто немедленно снимать.

– Прекрасная сцена в начале фильма, когда Катя перекрашивает свои зеленые волосы. И она, и ее парикмахер смеются, потому что с таким look идти в советскую, хочется сказать, среднюю школу нельзя. Они выбирают краску, она должна быть скромной, темно-русой. И мы видим, что, действительно, в этой школе позднейшего времени остались все черты советского. Это поразительно.

– Спойлер: большую часть фильма мы будем видеть Катю такой, но минут за 15 до финала она перекрасится обратно.

– То есть душа ее не выдержит. Молодые люди, ваши герои, воспитанные уже в свободной России (а зеленые волосы только символ этой свободы и маркер поведения), с большим трудом совмещают свои знания и привычки с консерватизмом школы, которая недаром стала одним из оплотов избирательных кампаний. Благодаря консерватизму этой системы во многом стала возможна победа "Единой России" на прошлых выборах. С какими вызовами приходится сталкиваться Кате и Васе?

– Первое, с чем им приходится сталкиваться, – это абсолютное равнодушие детей, которых они учат, к каким-либо словам, призывам, танцам и пляскам взрослых, любых. Они приходят в школу, начинают что-то рассказывать, говорить – и понимают, что дети их вообще не слушают. Дети не привыкли их слушать, в смысле дети вообще не привыкли воспринимать то, что говорят взрослые, если на них не орут, не ставят им двойки, а пытаются с ними говорить как-то по-человечески. Первые несколько сцен фильма – это когда Катя и Вася на уроках оказываются в полном хаосе, теряют контроль, а они же идут в школу с добрыми намерениями, они говорят, что будут с детьми по-доброму, не будут на них орать, будут обсуждать разные вопросы: а вот с одной стороны, с другой стороны, давайте устроим дебаты, давайте разделимся на две группы. Это абсолютно не работает, потому что все, что интересует детей, – это то, что у них в телефоне, если, опять же, на них не орать. Вот учителя старого поколения: мы же знаем, что такое учительский голос, специально выработанный. У нас даже есть сцена, где Катя специально пытается его вырабатывать и для этого занимается пением, потому что она так не умеет. Вообще, весь фильм Катя пытается говорить с детьми, помимо великой русской литературы, о каких-то социальных вещах. Она пытается с ними говорить про феминизм, права человека, права меньшинств, и реакция, в общем-то, всегда одна и та же: равнодушие.

Единственный случай, когда какой-то диалог произошел, но при этом в совершенно уродливой и дикой форме, – на тему национализма. Когда Катя прочитала сочинения, она обнаружила, что больше половины детей хотят, чтобы нерусские уехали из этой страны. Она ужасно разозлилась и решила, что сейчас прочитает им лекцию на эту тему. Дети отреагировали очень жестко, они стали с ней спорить, и Катя их переспорить не могла. Ей не хватило инструментария какого-то понятийного. Она пыталась объяснять, что человек ценен сам по себе, а они говорили: "Эти чернож.пые мне спать не дают". И в этот момент Катя сильно разозлилась и уже сама стала, как эти училки старого поколения, говорить: "Я тебе сейчас двойки поставлю до конца четверти". Это был такой мощный момент. Ну, вот, с одной стороны, дети. С другой стороны, это консервативная школьная система, это взрослые, которые совершенно не поддерживают прекрасные идеи молодых учителей. Особо не мешают, но и совершенно не поддерживают, требуют, чтобы все было в каких-то устоявшихся рамках. Катя пытается говорить с родителями о пользе чтения – и видит в глазах родителей пустоту. Получается, что они как космонавты на другой планете, брошенные в эту среду, изолированные, диалога почти не происходит, за отдельными исключениями.

– У Кати и Васи даже не появляется каких-то, что называется, любимчиков? Бывает же так, что у учителя есть хоть один-два ребенка в классе, с которыми можно разговаривать, в глаза смотреть.

– Конечно, появляются. Для меня самой было открытие, что в этой школе, где, вообще говоря, все очень мрачно, есть небольшая группа умных подростков, реально умных, интересующихся, читающих книжки, их там процентов 10, наверное, но откуда они там взялись и почему – я даже толком не поняла.

Я спрашивала этих ребят: "Кто ваши родители?" – родители у них точно такие же охранники, бухгалтеры, воспитатели детского сада. Но почему-то эти ребята сильно отличаются от остальных. У них сложились отношения с Катей и Васей, что, собственно, во многом и стало причиной увольнения. Потому что эти ребята оказались еще и политизированные, дальше там началась некая история, связанная с Навальным, ФСБ.

– То есть вы увидели этот конфликт, можно сказать, задолго до того, как он развернулся в этом году у всех на глазах, потенциал этого конфликта, возможность его? Быть за Навального или вообще иметь политическую позицию в стране становится опасно, ты сразу “другой”, к тебе вопросы.

– Но это и было. Мы снимали в 2017-м, и конечно, школа уже тогда была оплотом…

Собственно, когда мы снимали самый первый педсовет, еще до начала учебного года, вышел директор и сказал учителям: "Вы не просто учителя, вы государевы люди, – он произнес такую фразу. – Вы государевы люди, вы занимаетесь охраной нашего государства, как ФСБ, МЧС и прочие". Вот так сказал директор. И у нас это есть в фильме. Школа воспринимается как такой идеологический скелет общества, это сейчас так.

– А как вас допустили на этот педсовет, как посторонних? Как вы договаривались о съемках?

– С допуском в школу было так. Мы с самого начала заявили и объяснили, что наши герои – это молодые учителя, мы снимаем их, они в фокусе нашего внимания, нас интересуют в основном их уроки. Первый педсовет мы сняли, а на другие нас уже не пускали. Но мы были и не против. Мы объяснили, что у нас есть маленький кусочек, внутри которого нам не мешают, и мы не мешаем. Мы никуда не лезли, на уроки других учителей, в учительскую, туда, где нет Кати и Васи. Мы с самого начала объяснили администрации, что снимаем фильм о первых шагах молодых ребят и трудностях профессии, что мы и сделали.

Хотя фильм получился для школы, понятно, не самый комплиментарный, но я считаю, что мы свое обещание выполнили.

– Эта задача вполне могла бы быть поставлена в рамках какого-то романтического “оттепельного фильма” про учителей.

– "Доживем до понедельника", "Большая перемена", конечно. Мы и сами на это ориентировались, и то же самое говорили в школе: "Нужно же рассказать…" Мне кажется, что мы, правда, сняли фильм, который вызовет сочувствие всех учителей. Мы хотим, чтобы этот наш фильм посмотрели все школьные учителя.

– Давно не было фильмов, где героем становился был школьный учитель. Вы каким-то образом касаетесь личной жизни героев или они вас интересуют только в их социальном пространстве, на работе?

– Только на работе. Мы снимали немножко их с друзьями, дома, но только то, что связано со школой, нас интересовало. Это такая камерная драма, где все главное происходит в школьном классе, и это действительно все самое интересное. Мы снимали Васину семью немножко, снимали Катю в каких-то других ситуациях, но в итоге не включили это в фильм, не это важно. У нас и так сложно – две линии, два героя, несколько школьников, которых тоже нужно запомнить, чтобы зритель в них не запутался.

– Мне показалось, что в этом тандеме Катя более активный персонаж, а Вася более рефлексирующий, более сомневающийся.

– Катя довольно непримиримая. У нее есть представление о том, как должно быть правильно, она не может никуда сдвинуться. А Вася гибкий, он был готов вообще адаптироваться к этой системе. Вася был готов поиграть в эту игру – работать по школьной программе, находить подход к разным детям, разный подход, Вася – прирожденный учитель, очень хороший. А Катя, вообще говоря, не учитель по натуре, по призванию.

– Они оба филологи по образованию?

– Нет, Катя – сценарист, она ВГИК закончила. А Вася по второму образованию лингвист, а по первому вообще кораблестроитель. У него реально есть это призвание. Вася гибкий и очень талантливый учитель, на протяжении всего фильма мы видим, как у него все становится лучше и лучше, у него, правда, получается. А у Кати становится все хуже и хуже. Ну, результат как бы один и тот же, но по-разному всё.

– Что за идея – отправиться работать учителями не в Москву? Это был какой-то вызов, они это для себя придумали? Это какая-то утопическая мысль конца XIX века, что нужно идти в народ, проповедовать, обучать детей в школах, история про разночинцев.

– Конечно, типичная история хождения интеллигенции в народ. Было же еще движение коммунаров в советские годы. Мне кажется, это в русской культуре заложено и воспринимается не как тяжелая каторжная тюрьма, а как что-то романтическое – пойти учить простых детей в провинциальную школу.

Там была некая благотворительная программа, которая немножко это поддерживает, но главное, мне кажется, этот культурный архетип.

– Они разочаровались в результате? Этот архетип разрушен? Или же есть идея, что они могут вернуться в другую школу? Как это теперь в их головах устроено?

– По-разному. Катя возненавидела это все окончательно примерно через полгода. Сказала: "Нет, ни за что – тратить на это свою жизнь. Не понимаю, как вообще эти женщины работают там по 30 лет. Скучная, нудная, неинтересная, бессмысленная работа, неблагодарный труд. Никто тебя не слушает".

А Вася – наоборот, ему этот год в профессиональном смысле дал очень много. Он сейчас не работает в школе, но он точно останется в образовании. Он преподает в университете, ведет какие-то кружки с такими мотивированными детьми. Их же главная драма была в том, что, когда они решили этим заниматься, представляли, что у детей есть хоть какая-то мотивация, а оказалось, что нет. Вася не полностью разочаровался в образовании.

– У меня есть несколько знакомых, прекрасных руководителей культуры, не столько государственного плана, скорее, из мира гражданского общества, которые были школьными учителями. Они всегда говорят, что этот опыт им оказался очень полезен для понимания того, как устроены общественные модели.

– Школа жизни, школа капитанов. Действительно, динамика и механика отношений внутри класса – это удивительно интересная вещь.

Мы снимали в нескольких разных классах, но в итоге выбрали один для фильма, самый сложный, там самые яркие хулиганские дети, с которыми было интересно. Но удивительно, что и в других классах даже геометрия рассадки… Есть парта, на которой всегда сидит отличница, есть парта, где всегда сидит красавица, есть место, где всегда сидят два хулигана, которые друг с другом как-то соревнуются и сражаются. Очень странно: приходишь в один класс, в другой, в третий – и там всегда на одном и том же месте те же самые социальные роли. Как это работает – непонятно.

– Ну, было же понятие "камчатка". Оно, кажется, еще с дореволюционных времен в классе существовало.

– Да, и вот это все как-то само работает. Я не знаю, когда и кто их научил так садиться, этих детей, именно на эти места, почему. И обязательно количество ролей ограничено, и они всегда во всех классах одинаковые. Наш класс был такой, где больше было мальчиков, чем девочек, но там есть один такой шестой класс, который в основном состоит из девочек, и там все то же самое. В том же самом месте сидит – только не хулиган, а хулиганка. В общем, очень интересно, хотя не это было нашей главной темой.

– С кем из операторов вы работали?

– У нас было три оператора. Один – Костя Соломатин, он к тому моменту был состоявшимся фотографом, это был его первый опыт съемки документального кино, и он снимал всегда учителя. У нас всегда в классе было две камеры, одна снимала учителя, а вторая – детей. Костя снимал учителя, со штативом, из дальнего угла. А вторая камера была, как правило, в руках девочки-студентки. Денег не было на съемки, все работали бесплатно, у нас были прекрасные две девочки-студентки, Юля и Даша, они чередовались. Они сами не сильно старше детей, и им было легко. Если что-то происходило, они просто подходили к детям и снимали их. Там не было ощущения большой дистанции.

– У вашего стиля, у этих камер есть тонкость проработки. Камера видит, как меняется свет, движение листвы, какие-то тени людей во дворе, в помещении. Глубина второго и даже третьего плана.

– У нас есть повторяющийся прием – с некоторой периодичностью появляются кадры, что учителя и дети видят из окна. Поскольку это все продолжается в течение одного учебного года, нам было важно показать, как меняется время.

Все, наверное, помнят ощущение, когда сидишь в школе на уроке, очень скучно, и ты смотришь в окно, а там то бомж лежит, пьяный, то в снежки кто-то играет, то птицы летят. Ощущение того, что проходит время, а ты сидишь в этой подводной лодке и смотришь в иллюминатор.

– Вы в начале фильма и вы в конце: с какими ожиданиями входили в проект и с какими вышли, как он вас поменял? Или все было так, как вы и думали?

– Нет, конечно, я не знала, как будет. Я понимала, что у этой ситуации есть драматургический потенциал, но, честно говоря, я не думала, что Катя и Вася окажутся таким стойкими. Скорее, мое ожидание было такое, что они адаптируются под эту систему и сами станут как эти консервативные женщины, работающие там по 30 лет, что у них произойдут изменения в эту сторону. Другой вариант был утопический: что Катя и Вася принесут разумное, доброе, вечное, все их полюбят, и они произведут некую революцию.

И у них была такая амбиция, когда они шли с этими прекрасными своими намерениями собрать вокруг себя… как бы поменять вообще систему. Оказалось – и не так, и не так. И система не изменилась, не прогнулась под них, и они не прогнулись под систему, что, собственно, привело в итоге к расставанию. У меня не было таких прямо четких планов в начале, но я понимала, что что-то произойдет. А в конце я понимала, что произошло.

Подкаст "Вавилон Москва" можно слушать на любой удобной платформе здесь. Подписывайтесь на подкасты Радио Свобода на сайте и в студии наших подкастов в Тelegram