В американо-советских отношениях были свои сюжетные развилки, и если бы их героям повезло чуть больше, история могла пойти по другому пути. Возможно, Вэнделлу Уилки, стань он президентом США в 1944 году, удалось бы избежать холодной войны. Но какой ценой? Владимир Абаринов предлагает вашему вниманию новый эпизод подкаста "Обратный адрес".

Embed share

Вэнделл Уилки, любимый республиканец Сталина

by Радио Свобода

Embed share

Текст скопирван

The URL has been copied to your clipboard

---

No media source currently available

0:00 0:27:29 0:00

Скачать медиафайл

• 32 kbps | MP3
• 128 kbps | MP3
• 64 kbps | MP3

Pop-out player

Историю пишут победители. Это относится не только к войне, но и к политике. Кандидат, проигравший президентские выборы, никому не интересен, о нём быстро забывают. Но побежденный, раз уж он сумел добраться почти до вершины Олимпа, тоже незаурядная личность. Это в полной мере относится к Вэнделлу Уилки, кандидату Республиканской партии на выборах 1940 года. Он был особым образом связан с Советским Союзом и стал одним из первых в мире глобалистов.

В разговоре о Вэнделле Уилки участвует историк Дмитрий Ильин – специалист по истории американо-советских отношений, доцент Вятского государственного гуманитарного университета. Дмитрий Владимирович, Уилки начинал свою политическую карьеру как демократ, но в 1939 году сменил флаг. Это было принципиальное решение или конъюнктурное, по тактическим соображениям?

– Если ставить вопрос так, то, наверное, всё-таки ближе к тактическим. В американских реалиях переход из одной основной партии в другую – не то чтобы каждодневное явление, но зачастую многое зависит от того, в какой группировке, в каком крыле демократов или республиканцев состоял политик. И Демократическая, и Республиканская партии – это конгломерат, объединяющий в себе разные группировки, либерал-реформаторские, центристские, консервативные. Вопрос в их количественном и качественном соотношении внутри той или иной партии. Уилки действительно долгое время был связан с демократами, но главное, что он не был рузвельтианцем, а относился к умеренному, может, даже консервативному крылу партии. Известно, что во время подготовки к выборам 1932 года он был в команде одного из конкурентов Франклина Делано Рузвельта, Ньютона Дела Бейкера, бывшего министра обороны времен Вудро Вильсона.

Исторически деловая карьера, траектория в биографии Уилки была связана с бизнесом, где-то сначала в штатах Среднего Запада, потом уже и в Нью-Йорке. Соответственно, обычно рузвельтовское крыло партии ассоциировалось в том числе с либеральной университетской профессурой, отчасти с профсоюзной верхушкой, хотя там всё было не всегда благостно и однозначно. А тут на сто процентов человек из мира бизнеса. Переход из стана демократов в стан республиканцев – это, очевидно, был скорее тактический шаг. Традиционно республиканцев, "Великую старую партию", принято ассоциировать, по крайней мере в ту эпоху, с бизнесом, с предпринимательством.

– С какой платформой Уилки шёл на выборы 1940 года? Ведь водораздел между партиями проходил по линии "универсализм – изоляционизм".

– К 1940 году подходы республиканцев к внутренней и к внешней политике несколько поменялись, утратили налёт твердолобого изоляционизма и консерватизма. Пожалуй, если бы не было этих процессов, которые шли где-то вторую половину 30-х годов, то не видать бы Уилки номинации от Республиканской партии. Потому что на дальних подступах к кампании 1940 года более очевидными кандидатами от республиканцев были Роберт Тафт, Томас Дьюи, Артур Вандерберг. Как раз многие историки пишут о том, что в пользу Уилки сыграло обострение ситуации в Европе в ходе Второй мировой войны. В одночасье на карте Европы не стало независимой Бельгии, Норвегии, Нидерландов и, самое главное, Франции. Держаться за твердолобый старомодный изоляционизм было, пожалуй, бессмысленно. На фоне такой внешнеполитической ситуации рейтинги Уилки внутри Республиканской партии выросли очень быстро.

Если брать внутреннюю политику, тут уже не было односторонней огульной, на чём свет стоит, критики "Нового курса" Рузвельта. Да, какие-то отдельные выпады критические были, но в общем и целом акцент Уилки и его новые сторонники делали на снижение налогов, сокращение расходов федерального правительства, стимулирование частной инициативы. Как раз такие установки, которые были в гармонии с настроениями бизнес-сообщества Америки.

Если говорить о внешнеполитическом разделе платформы, то изменения в ней не были доведены до конца. С одной стороны, в этой программе опять же критиковался Рузвельт за то, что его шаги чуть ли не неминуемо вели США к войне. В качестве альтернативы формулировалась такая интересная триада: американизм, мир и подготовка. В принципе республиканцы обеими руками были за укрепление национальной обороны. Америка должна уметь, если что, защитить не только сама себя, но и помешать кому-то из Европы совать нос в дела Западного полушария. Вроде бы апелляция к традиционным вещам, но с таким налетом новаций.

В общем и целом необходимость системных и экстренных мер по укреплению обороны, которые предпринимались администрацией Рузвельта, в целом поддерживалась, но при этом оговаривалось, что, мол, меры запоздалые, надо было раньше шевелиться. Пожалуй, самый интересный пунктик, который важен будет с точки зрения того, что уже произойдет в 1941 году, до Пёрл-Харбора: в конце внешнеполитического раздела была такая фраза: мол, мы за оказание помощи народам, которые борются за свободу, но при этом строго в рамках международного права и если такая помощь будет совместима с требованиями американской безопасности. Это, пожалуй, был уже такой шажок в сторону грядущей поддержки программы ленд-лиза: помогаем, кому надо, но сами в войну не лезем, потому что нам, Америке, это не надо.

– Об этом же и Рузвельт говорил, когда добивался от Конгресса принятия закона о ленд-лизе: что это инвестиции в безопасность страны, способ не втянуться в войну, такая, выражаясь современным языком, прокси-война.

– Да, соглашусь с этим. И риторика Рузвельта тех месяцев, и представителей администрации, которые выступали на слушаниях в Конгрессе при рассмотрении законодательства о ленд-лизе, сводилась к тому, что, мол, это не шаг к войне, но, наоборот шаг от войны, и шаг этот полностью соответствует интересам национальной безопасности. Адресовались такие сентенции, конечно, в первую очередь членам Конгресса. Но и Уилки как де-факто лидер республиканцев оказался в числе этих адресатов, эти идеи он ретранслировал и своей общественной деятельностью, своим присутствием в информационном поле. Он, пожалуй, способствовал тому, что весной, в марте 1941 года, закон о ленд-лизе был принят, а к осени 1941 года от былого законодательства о нейтралитете не осталось практически ничего.

Вэнделл Уилки выступает с предвыборной речью в своем родном городе Элвуд, штат Индиана: "Нападки президента на иностранные державы бесполезны и опасны. Он напрашивается на войну, к которой страна безнадежно не готова и которой она категорически не хочет". 17 августа 1940 года

– Одним из главных предвыборных обещаний Рузвельта американцам в 1940 году была фраза "Ваших мальчиков не пошлют ни на какие иностранные войны". Уилки собрал рекордное для республиканца число голосов – 22 миллиона 300 тысяч. Этот рекорд побил только Дуайт Эйзенхауэр в 1952 году. Но Рузвельт получил 27 миллионов голосов, а по числу выборщиков оставил Уилки далеко позади. Между прочим, Рузвельт сказал тогда своему сыну Джеймсу: "Я рад, что выиграл, но мне жаль, что Вэнделл проиграл". После выборов Уилки не сошел с политической сцены. Он продолжал свою публичную деятельность и, как уже сказано, поддержал президента в его намерении оказать военную помощь Великобритании. Его позиция вызвала бурю негодования в республиканском истеблишменте, но Уилки пошел дальше, стал личным представителем Рузвельта и в этом качестве отправился сначала на Британские острова, в затем в большое заграничное кругосветное турне, в ходе которого посетил и Советский Союз. Дмитрий Владимирович, от кого исходила инициатива этого назначения и этой поездки?

Уилки выступает с крыльца своего дома в Рашвилле, Индиана: "Первоначально изоляционисты возражали против усиления нашего военно-морского флота, увеличения численности наших сухопутных сил, против закона о ленд-лизе... Если бы политика, за которую они ратовали, была принята, Соединенные Штаты сегодня столкнулись бы с победоносным нацизмом в этом глобальном конфликте, который мог бы разрушить нас"

– Насколько я понимаю из имеющихся публикаций, всё-таки инициатива исходила тут скорее от самого Уилки, но его инициативу Рузвельт с готовностью поддержал. О мотивах Рузвельта, который благословил Уилки на дальнюю поездку, со стопроцентной точностью говорить сложно. Достаточно распространенная среди историков точка зрения заключается в том, что, даруя статус личного представителя, Рузвельт хотел "приручить" Уилки, вроде бы номинально своего главного конкурента даже уже на грядущих выборах 1944 года. Хотя, думаю, если и был такой мотив, то не единственный. Потому что главный момент в ситуации 1942 года сводился к тому, что Уилки – номинальный глава Республиканской партии. Соответственно, если он съездит, посмотрит, что происходит на Ближнем Востоке, в России, в Китае, и его это удовлетворит, он это оттранслирует дальше в общественное мнение, и это будет на руку самому Рузвельту. Кроме того можно еще добавить, что в принципе Рузвельт и Уилки на тот момент, 1942 год, стояли на сходных внешнеполитических позициях. Нелишним для хозяина Белого дома было продемонстрировать Иосифу Сталину и советскому руководству, что американское руководство, вне зависимости от партийной принадлежности, едино, что политика, направленная на борьбу с нацизмом, двухпартийная.

– Поскольку Рузвельт лично просил Сталина принять Уилки и оказать ему всяческое содействие, то принимали его в СССР с большой помпой. Уилки прибыл из Тегерана в Куйбышев, куда тогда были эвакуированы наркомат иностранных дел и иностранные посольства, 17 сентября 1942 года, в тяжелейший момент войны: шли бои под Сталинградом, Новороссийском, в районах Ржева и Моздока. Будучи публичным политиком, Уилки не только вёл переговоры, но и встречался с населением и даже съездил на передовую, чего тогда не позволялось никаким иностранцам, включая военных атташе. Его привезли подо Ржев, в штаб командарма Дмитрия Лелюшенко, и Лелюшенко даже позволил ему поговорить с пленными немецкими солдатами. Эта поездка произвела на Уилки неизгладимое впечатление. Правда, не обошлось без потемкинских деревень: за колхозников выдали курсантов местного лётного училища. Переодели в вышитые рубахи, дали им косы и велели косить и петь. Уилки поразился: "Почему же вы не на фронте?" А они ему: "Наша очередь еще не пришла, у нас таких много!" Подо Ржевом, глядя на пленных немцев, он удивлялся: "Неужели эти плохо одетые, истощенные, чахоточного вида люди и есть те самые устрашающие гунны, непобедимые солдаты?" На что Лелюшенко угрюмо ответил, что не стоит обманываться: "Немецкая армия всё ещё сильнейшая военная машина в мире". А когда Уилки рассказал Сталину о хилых немецких солдатах, Сталин ему объяснил: "Здоровые и физически крепкие немцы были перебиты в прошлом году. Теперь нам попадаются слабые в физическом отношении немцы". (Все эти подробности нашел в архивах и опубликовал в своей книге "Сталин, Рузвельт, Трумэн" историк Владимир Печатнов.) Уилки был и на балете "Лебединое озеро", и на концерте джаза Леонида Утесова, и на исполнении Седьмой симфонии Дмитрия Шостаковича, которую услышал впервые. Дмитрий Владимирович, программа визита хорошая, а как к Уилки отнеслись в личном плане?

– Восприятие было сложным и противоречивым. В глазах некоторых руководителей Наркомата иностранных дел, которые встречали Уилки в Куйбышеве, на тот момент резервной столице СССР, это был какой-то очередной американский бизнесмен, "деляга" – это я буквально Лозовского цитирую (Соломон Лозовский – в то время заместитель наркома иностранных дел, в августе 1952 года расстрелян по делу Еврейского антифашистского комитета. – Прим. РС,), который приехал покрасоваться, отметиться галочкой и потом набрать какие-то очки у себя на родине в Америке. Встреча и в Куйбышеве, и в Москве была по высшему разряду, с балетом Большого театра, посещением промышленных предприятий, в том числе и военных. Куйбышев, он же Самара, и тогда, и сейчас – один из центров авиапромышленности. Чего только в программе визита не было! И творческая интеллигенция была, кроме Шостаковича. Он хотел очень побеседовать с Шостаковичем – не дали. С Константином Симоновым, с Ильёй Эренбургом общался. И вишенка на тортике – это беседа с Вячеславом Молотовым и наконец, уже ближе к концу визита, личная беседа со Сталиным 23 сентября 1942 года.

На всех встречах, начиная с протокольных в Куйбышеве и заканчивая свиданием с советским вождем, Уилки формулировал ключевой тезис: мол, я приехал для того, чтобы услышать от русских людей, чего им не хватает, какая нужна помощь для того, чтобы быстрее достичь победы. И тут очень интересный момент. На встречах с простыми советскими людьми, которые, очевидно, были заранее проинструктированы, звучало как мантра два слова: "Второй фронт". И от колхозников, и от военных, и от сотрудников заводов и фабрик...

– ...и от священнослужителей.

– Там был Киевский митрополит Николай. А вот ключевой разговор со Сталиным... Я пересмотрел опубликованные тексты и обратил внимание на то, что Сталин, как и Молотов, не говорил напрямую про второй фронт. Там была такая очень витиеватая фраза, что Советскому Союзу нужно продержаться до тех пор, покуда союзники, Англия и США, не будут готовы – так прозвучало, без конкретизации – тогда союзники выиграют. А если придется держаться слишком долго, тогда союзники проиграют.

В целом весь разговор, если не упоминать отдельные экзотические темы типа Аргентины, шёл в первую очередь про военные поставки по ленд-лизу, вплоть до детальных характеристик самолетов и танков. Сталин очень хвалил американскую "Аэрокобру", новейшую модель истребителя, и поругивал американские танки, даже называл конкретные цифры по мощности двигателя. Судя по всему, Уилки действительно понравился Сталину. Может быть, судя по некоторым дополнительным сведениям, Уилки мог не всегда к месту пошутить, но его искренность, непосредственность и стремление говорить по делу, без витиеватых дипломатических фраз, Сталину приглянулись. Потом он уже после этого свидания в 1942 году периодически про Уилки справлялся. Видимо, всё увиденное и на фронте, и в тылу, действительно впечатлило американского политика. Ближе к концу в интервью с журналистами он рубанул с плеча как раз именно на тему открытия второго фронта – что нужно немедленно открывать второй фронт, иначе, он говорил, летом 1943 года может быть поздно. Это было резонансное высказывание. Историк Владимир Печатнов утверждает, что Уилки на пути из Советского Союза беспокоился, не наговорил ли он лишнего.

– Печатнов цитирует отчет уполномоченного наркомата иностранных дел в Чите, где Уилки сделал остановку: " Уилки во время пребывания у нас был серьезно озабочен, как его примут в США по возвращении туда, и нельзя не заметить, что он сильно беспокоился, не сказал ли он чего-либо "лишнего".

Есть ощущение, что он превысил свои полномочия: президент послал его с заданием выяснить, долго ли продержатся русские. Провожая Уилки, Рузвельт предупредил его: "Вы можете оказаться в России как раз ко времени ее разгрома". А он вернулся домой убежденным сторонником второго фронта. В США Уилки стал настойчиво выступать за второй фронт – по радио, на митингах, в газетах. В какой-то момент Рузвельта это стало раздражать и он счел нужным дистанцироваться от него.

– Своего "фи" четко и однозначно президент не высказывал. Уилки вроде как, с одной стороны, единомышленник в плане интернационализма, с другой – представитель конкурирующей партии. Поэтому тут прямо открещиваться – такой потребности у Белого дома не было. Но пришлось встать в такую позу: мол, это не мы. Я полагаю, что в Москве и в Куйбышеве это прекрасно сознавали заранее, ещё до визита Уилки, наводя о нем справки. Пусть порой в двусторонних отношениях у советских руководителей при Сталине и после, включая Леонида Брежнева, не хватало внятных представлений об особенностях американской политической системы, но есть косвенные указания на то, что Сталин и компания четко понимали: Уилки, конечно, посланник Рузвельта, но не его альтер эго ни в каком смысле. Резонансным получилось выступление перед журналистами, затем его выступление по радио, потом бестселлер 1943 года, да по-моему, вообще всей военной эпохи – книжка Уилки, написанная по мотивам его поездки, One World – "Единый мир". Насколько я знаю, она побила все рекорды продаж весной 1943 года.

– О чём эта книга?

– "Единый мир" – это, скажем так, смешанный жанр. С одной стороны, травелог, сборник впечатлений Уилки от поездок, от общения с людьми на ближневосточном театре военных действий, в СССР, на Дальнем Востоке. Другая часть – рассуждения о возможном устройстве мира после войны. Как раз где-то к 1943 году, после Сталинграда, после Курска, после побед американцев на Тихом океане внятно замаячила перспектива военной победы. И тут неизбежно любой думающий человек должен был задуматься: что дальше? Идеи о возможном устройстве послевоенного мира упали на благодатную почву. При этом Уилки как лицо полуофициальное (он не президент, не министр, даже не посол) мог позволить себе помечтать. Мечты его были достаточно аморфными. Обычно специалисты обращают внимание на то, что у него на страницах мелькала идея всемирного правительства, поэтому его порой записывают в разряд одного из первых, если не первого глобалиста в ХХ веке. Но при этом Уилки не раскладывал по полочкам, кто как и чем будет управлять, как будет формироваться эта всемирная власть. Он скорее мечтал, а не проектировал.

Выступление Уилки по радио: "Я абсолютно уверен: мало выиграть войну. Мы должны выиграть мир. Чтобы выиграть мир, мне представляется, необходимы три вещи: во-первых, мы должны уже сейчас планировать мир на глобальной основе; во-вторых, мир должен быть свободным экономически и политически для наций и для людей; в-третьих, Америка должна играть активную, конструктивную роль в освобождении и сохранении мира". CBS, 26 октября 1942 года

Уилки – это такая смесь идеалиста и в то же время прожженного человека из мира бизнеса. Причём он идеалист, очевидно, был гораздо больший, чем тот же Рузвельт. Рузвельт тоже любил помечтать, но при этом, как правило, не в книжном формате, вообще делал это обычно редко в закрытой и доверительной обстановке, когда, к примеру, высказывал Молотову в 1942 году свою идею о четырех мировых полисменах. Уилки мечтал смелее, но вместе с тем гораздо менее предметно. Спустя год с небольшим после выхода "Единого мира" державы "большой тройки" сядут за стол переговоров о будущем мироустройстве. В английском, советском и американском варианте это будет что угодно, но не всемирное правительство – мировая организация, которая в итоге станет Организацией Объединенных Наций. Очевидно, на тот момент времени никакого мирового правительства не могло состояться. Но иногда нужно просто озвучить идею для того, чтобы движение пошло. Вот эти глобалистские, пусть и не совсем очерченные идеи Уилки получат развитие спустя несколько десятилетий.

– Сталина очень интересовали американские выборы 1944 года. Это видно из дипломатической переписки. До него, вероятно, доходили сведения о состоянии здоровья Рузвельта, о том, что он устал, и о том, что его шансы на переизбрание уже не так высоки, как прежде. В то же время дипломаты докладывали в Москву, что Уилки намерен снова участвовать в президентских выборах. Вот депеша советского посла в Лондоне Ивана Майского от 6 января 1943 года. Он ссылается на свой разговор с британским министром иностранных дел Энтони Иденом: "Республиканцы явно подымают голову. Положение Рузвельта становится все более затруднительным. Изоляционизм завоевывает новые позиции. Трудно предвидеть, какова будет ситуация через 1–2 года, но все показатели пока говорят за то, что переизбрание Рузвельта маловероятно, что следующим президентом будет республиканец".

А вот Андрей Громыко, телеграмма из Вашингтона, июль 1943-го:
"Вам известно заявление Уилки о том, что он намерен выставить свою кандидатуру при предстоящих выборах. Рузвельт пока отмалчивается и будет, вероятно, долго еще молчать подобно тому, как он делал и перед последними выборами". И далее Громыко называет наиболее вероятным кандидатом от Демократической партии вице-президента Генри Уоллеса.

С Уоллесом Сталину ещё только предстояло познакомиться, а Уилки он уже знал и одобрительно отзывался о нем. Уместно напомнить, что в разговоре со Сталиным Уилки сказал, что намерен сделать заявление для прессы, но хочет предварительно показать его текст представителю советского правительства. Вот точная цитата из записи беседы: "Он хотел бы после посещения фронта, в субботу, подготовить заявление о жертвах, приносимых русскими. Но он не хотел бы, чтобы это заявление было передано в прессу без одобрения его Советским правительством. Поэтому он готов представить своё заявление на просмотр представителю, который будет назначен для этой цели".

Неизвестно, показывал ли он текст, но заявление сделал уже в Москве, собрал для этого пресс-конференцию. Заявление произвело скандал и в Лондоне, и в Вашингтоне. В дальнейшем в советской печати подробно излагались все выступления Уилки в поддержку второго фронта. Он стал чуть ли не самым популярным американским политиком в СССР. А потом вдруг в январе 1944-го Уилки пришлось принять холодный душ: в "Правде" появилась статья "Уилки мутит воду" знаменитого фельетониста – я бы даже сказал, пасквилянта – Давида Заславского, написанная явно по указанию Кремля. Предлогом стало то, что Уилки осмелился выразить осторожные опасения по поводу послевоенной судьбы Восточной Европы. Исходя из всего этого, можно предположить, что Москва связывала свои надежды с Уилки, считала его наиболее лояльным себе кандидатом, а потом в какой-то момент решила, что перегнула палку, что слишком явная ассоциация с СССР повредит Уилки на выборах.

– Действительно, ситуация с четвёртым сроком Рузвельта очень долго была неопределенной, всё прояснится уже сравнительно незадолго до партийных съездов. Вероятно, выдвижение Уилки вновь от республиканцев и даже, может быть, его возможную победу, если, не дай бог, что-то случится с Рузвельтом, в Москве, в Куйбышеве в уме держали, нужно было просчитывать все возможные альтернативы. В этом контексте позволю себе поправить вашу фразу: Уилки был самым популярным в СССР американским политиком из Республиканской партии. Объективно самый популярный – это пока еще действующий, хоть и не очень здоровый президент Рузвельт, с которым ассоциировались не просто задушевные разговоры в Кремле у Сталина в сентябре 1942 года, а вполне конкретные вещи, тот же ленд-лиз, к примеру, или личные переговоры в Тегеране. Возможно, Уилки держали в уме. Но при этом даже разгромная статья Заславского косвенно, но указывает на то, что всё-таки основную ставку в Кремле по-прежнему делали на Рузвельта.

Уилки, скажем так, вынес сор из избы. Отдельные выпады на тему возможной судьбы Польши, особенно после разрыва дипотношений СССР с эмигрантским польским правительством в Лондоне в 1943 году, тревожные оценки и сценарии периодически звучали. Но одно дело – какой-нибудь малоизвестный конгрессмен из штата Мичиган, а другое – лидер Республиканской партии. Последовал очень быстрый, буквально недели не прошло, ответ из Москвы, в котором недавний фаворит, любимчик советской прессы был обвинен в двурушничестве.

Основная идея публициста Заславского заключалась в том, что Уилки, держа в уме президентские амбиции свои, хочет заигрывать одновременно со всеми: и теми, кто за сотрудничество с СССР, и теми, кто против, пытается сидеть на двух стульях сразу. Но при этом надо заметить, что статья Заславского осталась единственной, дальше антиуилкинской кампании ни в "Правде", ни в "Известиях" не последовало. Возможно, адвокатом Уилки выступил британский посол Арчибальд Керр, который в феврале, спустя месяц, беседовал со Сталиным и упомянул, что, мол, Уилки общался с Керром в Америке и заявил о своем желании подготовить общественное мнение к тому, что произойдет неизбежное, то есть Польша будет где-то в советской сфере влияния. Хотя таких терминов Керр, естественно, не употреблял и не мог их употреблять по определению, но так были описаны намерения Уилки.

Возможно, это стало фактором, предопределившим быстрое, буквально моментальное завершение кампании против Уилки. Дальше вдобавок появилась ясность с кандидатом от демократов. Естественно, и советские представители непосредственно в Вашингтоне мониторили настроения, и определенные отголоски и оценки доходили до Сталина через иностранных послов. Понятно, что, может быть, уже при не очень здоровом Рузвельте, но все-таки при Рузвельте победитель был очевиден, в том числе для Москвы.

– В мае 1944 года в Советском Союзе побывал Генри Уоллес. И сам визитер, и Сталин остались чрезвычайно довольны этим визитом. Уоллес явно подпал под обаяние вождя и при этом умудрился не заметить на Колыме лагерей, о чём мы с свое время подробно рассказывали (часть 1, часть 2). И вот представим себе такой сценарий: от Демократической партии избирается Уоллес, от Республиканской – Уилки. Да это беспроигрышная лотерея для Москвы!

– Если бы была такая парочка, тут была бы единственная проблема у Сталина – проблема выбора. И так, и так неплохо. Но, как известно, Уоллес не стал даже кандидатом в вице-президенты, выбыл на сравнительной ранней стадии. Уже летом 1944 года номинацию от республиканцев выиграл Томас Дьюи, в тот момент губернатор Нью-Йорка.

Пожалуй, учитывая исторический контекст, поражение Уилки в 1944 году в рамках своей партии, а не в поединке с Рузвельтом, в целом закономерно. На горизонте вырисовывались, пусть и не очень внятно, контуры мирной жизни, медленно, но верно фокус политических баталий внутриамериканских двигался в сторону внутренних вопросов. Понятно, что мироустройство и сотрудничество великих держав по-прежнему было актуально, оставалось в повестке дня. Но если попробовать посмотреть на ситуацию глазами простого рядового американца, который, если газеты и читает, то не New York Times, то его интересовали гораздо более приземленные вещи, связанные с работой, налогами, зарплатами, возможными рисками нового послевоенного кризиса. Этого, кстати, очень сильно боялись многие.

Дьюи откровенно плохо разбирался во внешнеполитических вопросах – это фиксировали все: и англичане, и советские дипломаты, хотя вроде бы считалось, что он работает над собой. Он славу себе сделал, будучи прокурором, на преследовании оргпреступности. Соответственно, Дьюи во многом пытался построить свою кампанию именно на внутриполитических и экономических лозунгах. Тем более что, объективно говоря, военные годы для США после декабря 1941 года – это период после Великой депрессии сытый достаточно, когда почти ушла в небытие безработица, когда последствия Великой депрессии окончательно перестали быть актуальными. В связи с этим запрос на какой-то либеральный реформизм ушел. Внутриполитическую повестку Дьюи оседлал лучше, чем Уилки. Видимо, в какой-то момент Уилки этот нюанс упустил, номинацию проиграл.

– Похоже, он надорвался в этой кампании. По восемь речей в день произносил.

– По-моему, ему 52 года полных было на момент инфаркта, который и свёл его в могилу. В расцвете лет практически.

– И его место в истории?

– Вэнделл Уилки не не был фигурой, которая определяет эпоху. Конечно, такой фигурой был Рузвельт. Но Уилки – фигура того типа, которая при характеристике каждой эпохи в любой стране придает ей многогранность и объем. Тут действительно его политическая биография, его судьба очень интересна и показательна. Пожалуй, Уилки – это одна из ключевых персон в истории Республиканской партии, как минимум в первой половине ХХ века. Во многом благодаря его номинации 1940 года, отчасти сенсационной, обозначился важный дрейф республиканцев от старомодного твердолобого изоляционизма в сторону международного сотрудничества, в сторону активной внешней политики. Не будучи лидером первого калибра, Уилки оказался причастен ко многим ключевым сюжетам 1940-х годов: это и сами выборы, это и ленд-лиз, это и сотрудничество с Москвой. Возможно, он бы внес еще какой-то ощутимый вклад в двусторонние отношения, в историю США, но судьба отмерила ему не так много времени, – рассказал в интервью подкасту "Обратный адрес" историк Дмитрий Ильин.

Подписывайтесь на подкаст "Обратный адрес" на сайте Радио Свобода

Слушайте наc на APPLE PODCASTS – SPOTIFY – GOOGLE PODCASTS

Семь десятилетий «Свободы»