Уроженец Томска, доктор философских наук, религиовед и публицист Николай Карпицкий 7 лет живет в Славянске на востоке Украины, недалеко от линии фронта, преподает в Луганском аграрном университете.

Он эмигрировал из России после аннексии Крыма, когда за свою политическую позицию был уволен из Югорского государственного университета. Кандидатская диссертация Николая Карпицкого была посвящена диалектике человеческого бытия, докторская – трансцендентальному предчувствию как феномену человеческой субъективности. В своем телеграм-канале "Вести из Украины" и других соцсетях Николай Карпицкий размышляет о трансформации российского государства, идеологией которого, по его мнению, стал "некроимпериализм", и рассказывает о том, что происходит в Славянске: ежедневных обстрелах, гибели людей. Несмотря на опасность, он отказывается покидать прифронтовой город.

В разговоре с Радио Свобода Николай Карпицкий рассказал, почему он решил остаться.

– Обстрелы становятся все интенсивнее или в июне было хуже?

– Хуже было первую неделю июля – максимум было обстрелов. В июне к нам прилетали ракеты, но достаточно редко, раз в неделю. Я думаю, что Краматорску больше доставалось, чем нам, там находится администрация. Славянск хоть и ближе к фронту, но считался не столь важным. Основные обстрелы идут за счет ствольной артиллерии, а ствольную артиллерию наши артиллеристы не подпускали, поэтому те вынуждены бить только ракетами. Больше недели продолжался интенсивный обстрел. Максимум я застал в воскресенье, 3 июля. Я приехал в пятидесятническую церковь "Добрая весть", они там волонтерством занимаются и службы проводят. Когда я там был, Славянск накрыло ракетным ударом, два залпа подряд по 10–20 выстрелов, в нескольких сотнях метров от церкви легли ракеты с разных сторон. Сейчас обстрелы идут, но не столь интенсивно, раз в день прилетает в Славянск. Интенсивность упала, это я связываю с "Хаймерсами". Я вижу, что с нашей стороны стали регулярно давать отпор ракетам, но угроза остается.

– Есть возможность эвакуироваться из города или опасно выезжать?

– Опасность минимальна, но она всегда есть, как и во всей Украине. Эвакуационные автобусы вывозят через Краматорск, Покровск, Днепр. Что касается традиционной эвакуации по железнодорожной ветке, которая идет на Славянск, то ее используют крайне редко, потому что она под обстрелами. Поезда регулярно не ходят, в исключительных случаях что-то подвозят. В основном эвакуация автобусами. Можно записаться по горячей линии администрации, и вывезут.

– Вы решили не уезжать?

– Кто-то должен остаться в Славянске, кто умеет писать, хотя бы один человек. Я – последний активно пишущий здесь и буду оставаться столько, сколько возможно.

– Вы пишете о некрофилическом империализме Путина. Что это за идеология, как она сформировалась?

– Имперское сознание очень архаично, оно связано с традиционным обществом. В России идеология "Москва – третий Рим" была заурядной, мало чем отличалась от идеологий прочих империй. В наше время они очень устарели и могут существовать, только если мутируют. Первая мутация была во времена большевистской революции: попытка приспособить архаичную идеологию к современному обществу. Но поскольку она отрывается от традиционного общества, зачищает его полностью, разрушает, то в иной форме, как тоталитаризм, она не могла существовать. Поэтому в ХХ веке имперская идеология мутировала в форму тоталитарных режимов нацистской Германии и большевистской России, но они деградировали и разрушились. Разрушение было связано с люмпенизацией, а люмпенизация предполагает упрощение восприятия мира. Спецслужбы, которые пришли к власти осенью 1999 года в результате военно-чекистского переворота, когда взрывали дома, тоже воспринимают мир упрощенно. У них уже сложилась некрофилическая традиция, потому что чекисты еще при советской власти упрощенно воспринимали мир, у них культивировался подход, что убийство, смерть, расстрел являются решением всех проблем. Поэтому неудивительно, что чекистская идеология наложилась на люмпенизацию, которая связана со страхом перед сложностью мира. Это привело ко второй мутации имперского сознания. Первая мутация была связана с поиском врага, а вторая мутация – с упрощением восприятия мира и страхом перед его сложностью.

Когда мы видим, что враг ассоциируется со всей цивилизацией, – чем сложнее цивилизация, тем она больше пугает, – то на первый план выходит не желание покорить, а желание уничтожить. Задача большевиков была завоевать, они не считали Афганистан злом, они считали, что это отсталая страна, которую нужно присоединить к советскому лагерю. А Путин считает Запад злом, он не собирается его присоединять к России, он собирается бороться с ним на уничтожение, если такая возможность представится. Отсюда и оговорки, что "они все сдохнут, а мы в рай попадем". Мы наблюдаем сейчас вторую мутацию имперского сознания, которая привела к установке на некрофилию, где смерть понимается как решение всех проблем, как упрощение мира, и это дает тебе спокойствие и уверенность. В этом суть некрофилического империализма.

– Но ведь такое было в истории много раз – набеги варваров, да и смерть часто воспринимается воинами как избавление от любых забот, и уничтожение врага становится главной целью.

– Разумеется. В истории это возникает, когда сталкиваются две разные цивилизации, которые не понимают друг друга. Когда идут войны внутри одной цивилизации, они по каким-то правилам идут, а когда цивилизация абсолютно чуждая и непонятная, тогда возникает желание уничтожать ее полностью до тех пор, пока люди не знакомятся с ней. Когда с ней знакомятся, возникает симбиоз, цивилизации срастаются. Если мы обратимся к более позднему времени, к тоталитаризму, то мы видим, что там культ некрофилии был на уровне символики. Даже герб Советского Союза сделан в виде похоронного венка, почитание мертвого Ленина, песни были о том, что мы все умрем. Эта тенденция сосуществовала с тенденцией коммунистической идеи – братство, равенство. Нужно смотреть, что захватывает массу. То, что некрофилическая тенденция захватила НКВД, спецслужбы, – это очевидно, но она не захватила массовое сознание. А чтобы она могла захватить массовое сознание, должна пройти еще большая степень люмпенизации. Когда была первая волна, когда Ленин опирался на люмпенов, у них был культ некрофилии, но он быстро схлынул. Когда люмпенизация зашла достаточно далеко, произошел отказ от всякой идеологии. Идеология уже не имеет большого значения, а имеет значение картина мира. Картина мира, в которой враг пугает своей сложностью, и стремление упростить мир, чтобы в нем можно было спокойно жить. Что касается традиционных обществ, то такого стремления упростить мир не было, потому что они жили за счет традиции. Если уже традиция устоялась, то зачем ее упрощать: мир такой, какой он есть. Другое дело, если какая-то чужая цивилизация пугает, тогда там действительно эти некрофилические тенденции возникали, но не более того. А тут стремление тотально упростить мир на всех уровнях. Это отношение к жизни начинает распространяться как психическая эпидемия, она захватывает сознание людей, и они становятся приверженцами некроимпериализма.

– Мне трудно согласиться с идеей о том, что западная цивилизация абсолютно чужда российской. Конвергенция происходила на наших глазах несколько десятилетий. Более того, идеалы западной были идеалами российской цивилизации в 90-е годы, Россия стремилась стать во всем похожей на Запад, вплоть до карикатуры.

– Конечно, я полностью с вами соглашусь. Российская цивилизация является частью западной цивилизации, она развивается. Был шанс в 90-е годы, что она пойдет дальше. Когда я общаюсь со сторонниками Путина или сторонниками войны, они очень логично рассуждают, аргументированно отвечают. Но если последовательно задавать вопросы, то рано или поздно мы приходим к первому пункту, из которого вся эта логика вытекает, а этот первый пункт иррациональный: они все уверены, что Запад – зло, а дальше уже все логично выводят, что из-за того, что он злой, он в Украину вмешался, спровоцировал их и все остальное. Иными словами, любая полемика со сторонником войны и со сторонником Путина упирается в один принципиальный пункт: то, что западная цивилизация – зло. Эта установка привнесена. Я, конечно, помню 90-е годы, ее не было тогда. Но дело в том, что так видят мир чекисты, так видят мир спецслужбы, они все воспринимают как враждебное, они не верят в убеждения людей, они верят только в силу вербовки, на этом они строят свою позицию. Чем больше люмпенизация сознания, тем больший отклик она вызывает. Установка, что Запад – зло, возникла на основе соединения двух сил – это спецслужбы, которые всегда это культивировали, и это подготовленное сознание в результате люмпенизации, а люмпенизация – стремление упрощенно воспринимать мир. Когда эти две вещи сошлись, эта установка стала преобладать. Она, конечно, не является тотальной, не все российское общество заражено, но достаточно большая часть, на которую опирается нынешняя власть.

– Давайте рассмотрим эту ситуацию на примере Славянска. Он уже находился под оккупацией, там было немало сторонников "русского мира". Но я слышал от журналистов, которые приезжали в ваш город после освобождения, что этот опыт оккупации отрезвил даже самых упрямых сторонников России. Это верно?

– "Русский мир" – это слишком громко сказано. Это некая обывательская позиция, желание переехать туда, где лучше, а тут картинка телевизионная показывает, что в России лучше. Такая идея, что весь город целиком может переехать туда, где лучше. На практике оказалось, что это не так. Когда была оккупация Славянска, то большая часть жителей вынуждена была его оставить, город опустел. Были репрессии, но не такие масштабные, как сейчас. Достаточно большое число людей увидело, что это бесперспективно. Тем не менее нужно иметь в виду, что такой государственной пропаганды, как в России, в Украине нет. В Украине есть множество разных мнений, преобладают центристские, но это мнение общественников, государство не ведет идеологическую пропаганду, а Россия ведет. При Порошенко она имела свои телеканалы через Медведчука, но сейчас их убрали. Все равно люди, которые ставят себе тарелку на востоке Украины, смотрят в основном российские каналы, потому что они бесплатные, а украинские платные. Поэтому есть достаточно большое число людей старшего поколения, которые на востоке Украины воспринимают все через телевидение. Сейчас это телевидение разошлось с реальностью. 80% жителей Славянска вынуждены были уехать от войны, покинуть город, наблюдая, что творится в соседних городах, как уничтожают Харьков, как уничтожили Северодонецк, Попасную и так далее. Действительно люди старшего поколения поддавались этой идеологии, но тут жизнь их убедила. Если кто-то и остался – это уже совсем оторванные от реальности пенсионеры, они не активные. Что касается молодежи, то на нее вся эта идеология никак не действует, потому что они нацелены на будущее, они телевидение не смотрят ни украинское, ни российское, у них другие приоритеты. Они в целом настроены проукраински, пропаганда на них не воздействует. Поэтому, если кто-то и поддавался телевидению, то у них произошел разрыв шаблона, когда они увидели, что реальность не такая. А массовых настроений за Россию и не было, скорее здесь центристские настроения были, за примирение, чтобы можно было через контрольно-пропускные пункты легко переезжать, легче контакты поддерживать. Активная часть населения, естественно, за Украину.

– И с обывательской, и с философской точки зрения: почему Украина не Россия?

– Принципиальное отличие – это то, что в Украине вообще не понимают, что такое имперское сознание, культ собирания земель и все остальное. Сами украинцы разнообразны, есть западные украинцы, есть восточные, но у них сейчас формируется общее историческое сознание, которое отлично от российского. Многие люди совершают ошибку, когда оценивают нацию в целом. На самом деле это динамический, изменчивый процесс, он переживает разные фазы. Мы видим, что начиная с 2004 года идет какое-то пробуждение. Сначала появилась небольшая активная часть, сейчас уже все население Украины осознаёт свое единство, которое еще не осознавало 10 лет назад. То есть нация – это процесс, который развивается. Сейчас Украина развивается своим путем, этот процесс оформился, он идет стремительно, уровень общественного сознания очень быстро меняется. За 7 лет, которые я здесь прожил, я вижу очень серьезные изменения в общественном сознании. Мне кажется, что эти динамические процессы очень сложно загнать в какое-то шаблонное представление.

– Психологический террор против населения, который ведет российская армия, укрепляет желание сопротивляться или ломает волю? Понимаю, что нельзя обобщать, у всех своя реакция, но, наверное, есть общий знаменатель?

– Допустим, есть река, общее течение всех сносит, кто в одну сторону плывет, кто в другую сторону. Куда движется общественное сознание? Оно, конечно, движется путем радикализации. Чем больше террор, тем радикальнее люди настроены на сопротивление, хотя, конечно, отдельных людей это может пугать. Я думаю, что даже применение ядерного тактического оружия не остановит Украину, не сломает, а только повысит радикализацию. Если вначале еще можно было говорить о том, чтобы вернуться к линии разграничения на 24 февраля 2022 года, то сейчас население воспримет как поражение, если Россия только лишь отступит на эти границы. Люди просто в ярости. Этот террор их разъярил так, что уже ни о каких соглашениях, уступках территорий сейчас просто невозможно говорить.

– Как жить, если понимаешь, что твоя жизнь может оборваться в любой момент? Что дает такой опыт философу?

– Понимание, что по-настоящему важно, а что второстепенно. Потому что есть такая жизненная суета, которая нас затягивает и заставляет забывать важные вещи. Ты начинаешь ценить каждый момент жизни и понимаешь, что нужно что-то делать важное, ценное. Происходит отделение истинного от наносного, от второстепенного, от того, что является просто привычкой. Я понял, как обнулились все наши авторитеты, все наши мнения о социальном статусе, о важности положения в обществе. Допустим, человек авторитетный, признанный, делает карьеру, добился положения в обществе и боится в силу этой карьеры сказать правду о войне. Еще несколько месяцев назад он был всеми уважаем, а сейчас кто он? Он добился всего и потерял возможность говорить. Так лучше не иметь этот социальный статус, не иметь авторитет, не иметь положение в обществе, но иметь возможность говорить правду, говорить, что ты думаешь. Это важнее. Война обнулила все, что мы считали важным, связанное с социальной ролью, с социальным статусом, авторитетом, положением в обществе, она показала, что является истинно ценным, то есть вернула человека к самому себе. Я понял, что, если бы я делал какую-нибудь научную карьеру в академическом сообществе, добиваясь признания, авторитета, важности, я бы сейчас оказался в ловушке, я был бы, как все, вынужден ради того, чтобы сохранить свое положение, говорить осторожно. А зачем мне это все нужно? Лучше я буду говорить то, что приобщает меня к истине, к подлинному бытию, благодаря этому я буду чувствовать жизнь как она есть.

– А не возникает ощущения, когда видишь иррациональные, бессмысленные разрушения, что всякое созидание бессмысленно?

– Опять же здесь происходит отделение, что подлинное, а что не подлинное. Все, что мы видим вовне, может быть отнято, разрушено. Подлинными являются наши внутренние намерения, наше внутреннее самоопределение, наше отношение к жизни, которое созидательно. Если я в ситуации абсурда, разрушения нахожусь в пассивной позиции, она меня захватывает, и это действительно приводит к тотальному пессимизму. Поэтому нужно найти что-то такое, что преодолеет этот тотальный пессимизм, а это мое внутреннее самоопределение. Я понимаю, что все созидательное остается в том, как я сам свободно самоопределяюсь к жизни в целом. И это позволяет мне в каждый момент жизни поступать правильно. В самой тяжелой, в самой абсурдной, в самой иррациональной ситуации у меня есть возможность правильно поступить, потому что мой правильный поступок идет не из внешней ситуации разрушения, а из моей внутренней сущности и моего свободного самоопределения. И вот этим я вношу новую организацию во внешнюю жизнь. Я понимаю, что да, действительно, когда люди надеялись, что мир спокойный, что в нем все упорядочено, все размеренно, – это была иллюзия. На самом деле единственный гарант того, что мир может быть упорядочен и спокоен – это они сами, их собственное самоопределение. Пока они не самоопределились, они жили в парниковых условиях, война это снесла, она показала, что это все не по-настоящему. Поставила вопрос: либо мы самоопределяемся в жизни к активной позиции и сами пытаемся что-то делать, либо тогда этот абсурд, эти разрушения нас полностью поглощают.

– Вы писали в своем дневнике, что будущее существует как потенция свободной воли. То есть вообще ничего не предопределено?

– Предопределение относится только к инерции. Мы можем предсказать, по каким законам будет деградировать страна, общество, государство. Но нельзя предсказать, как человек свободно поступит. Именно это создает исторический пессимизм в большей степени, чем на самом деле сбывается. Мы плохой вариант можем просчитать, потому что он предсказуем, он идет по инерции, а хороший вариант просчитать не можем, потому что он связан со свободной волей людей, когда они сами свободно определились. Поэтому мы можем сказать, что будущее мы можем просчитать, оно будет плохим, оно будет деградированным при условии, если все люди будут поступать инерционно. Но если они будут поступать свободно, то они сами заново сформируют это будущее. А как они будут сами свободно его формировать – этот момент предсказать нельзя. Поэтому вы наполовину правы, но это относится к свободе воли. Когда люди отказываются от свободы воли, тогда все просчитываемо.

– Верующий человек сказал бы вам, что и зло, и война, и чекизм – это испытания, посланные нам свыше за наши грехи.

– Это очень сильное упрощение. Люди от религии, мифологии, идеологии ждут, чтобы она примирила их с действительностью, дала им простое, понятное объяснение, которое позволило бы им нормально жить. Но жизнь ломает эти шаблоны. Сколько бы мы ни примирялись с жизнью, она все равно может повернуться к нам такой абсурдной, иррациональной стороной, к которой мы не готовы. На самом деле религия на внутреннем уровне требует от человека одного: чтобы он сам свободно самоопределился. Если жизнь трагична, то нужно показать, что она трагична. Христианство не пытается человека примирить с миром тем, что все плохое – это наказание за грехи, нет, оно говорит, что в мире есть грех – это трагичность мира, она абсурдна, она ненормальна. Задача заключается в том, чтобы вырваться из этой трагичности. Бог открывается человеку, чтобы человек вырвался из трагичности. То есть нужно признать, что в мире творится что-то такое плохое, чему не может быть оправдания. И в этом смысл спасения человека из этого состояния мира. Но большинству людей эту мысль принять тяжело, потому что они могут жить в мире только тогда, когда объяснили его более просто. Ну да, есть грехи, мы за грехи отвечаем. Но это только такое массовое объяснение, а истинное религиозное понимание глубже.

Установите Мобильное приложение Радио Свобода

Установить

Читайте Свободу в Телеграме

Войти

Подпишитесь на Свободу в Google новостях

Подписаться