Бизнесмен и политэмигрант Леонид Невзлин написал книгу воспоминаний и размышлений "Оставаясь в меньшинстве". С любезного разрешения автора мы публикуем главу из этой книги.

В путинской России слова "либерал", "либеральные ценности" являются почти бранными. Политики и пропагандисты произносят их с издевкой и отвращением. Для них "либерал" – это воплощение всего чуждого и враждебного. Именно такое представление они транслируют в народ через все подконтрольные СМИ, которые из средств массовой информации превратились в средства массовой пропаганды.

Свобода, демократия, справедливость недолго пробыли желанными целями. В ходу снова послушание, молчание, лояльность. Все, как в Советском Союзе, где свобода никогда не декларировалась как высшая ценность.

Конечно, в школе нам рассказывали о "вольнолюбивой русской поэзии", о революционерах, сражавшихся за счастье и свободу народа, о борьбе народов Африки и Азии за независимость. Но все это было достаточно далеко от нас и в пространстве, и во времени.

Я не помню, чтобы в Советском Союзе в ребенке поощрялись бы свобода мысли, независимость, самостоятельность в суждениях и принятии решений. Наоборот, с самого детства нас приучали к системе правил и ограничений по принципу "что не разрешено, то запрещено". Это размывало границы разрешенного и запрещенного. Что бы ты ни делал, всегда в глубине души оставалось ощущение, что где-то когда-то ты что-то сделал не так.

Нас воспитывали конформистами, винтиками огромной машины, предназначение которых было подчинено высоким целям советского государства.

Казалось, так будет продолжаться всегда, из поколения в поколение.

Но началась перестройка. И далекое абстрактное слово "свобода" стало весомым и зримым. Рушились барьеры, отменялись запреты, люди учились произносить вслух то, о чем раньше боялись подумать.

Первые глотки свободы были подобны чистому зимнему воздуху, врывающемуся в душное помещение через открытую форточку.

Сейчас мне кажется, конец 80-х был самым свободным и честным периодом в истории Советского Союза.

Я помню, какое огромное впечатление на меня произвел напечатанный в 1988 году роман Василия Гроссмана "Жизнь и судьба". В 1962-м КГБ арестовал рукопись этого романа, и, как обещал главный идеолог СССР Суслов, он мог быть напечатан не раньше, чем через двести-триста лет. В этой книге я впервые прочитал про Холокост, увидел сравнение коммунизма с фашизмом. Но самое главное – я понял смысл и значение свободы. Я хочу привести отрывок из романа, описывающий мгновение, когда один из героев, физик Лев Штрум, испытывает озарение и совершает открытие в физике:

"Он шел по темной пустынной улице.

Внезапная мысль возникла вдруг. И он сразу, не сомневаясь, понял, почувствовал, что мысль эта верна. Он увидел новое, невероятно новое объяснение тех ядерных явлений, которые, казалось, не имели объяснения,– вдруг пропасти стали мостами. Какая простота, какой свет! Эта мысль была изумительно мила, хороша, казалось, не он породил ее, она поднялась просто, легко, как белый водяной цветок из спокойной тьмы озера, и он ахнул, осчастливленный ее красотой... И странная случайность, вдруг подумал он, пришла она к нему, когда ум его был далек от мыслей о науке, когда захватившие его споры о жизни были спорами свободного человека, когда одна лишь горькая свобода определяла его слова и слова его собеседников".

С тех пор я уверен, что свобода – внешняя и внутренняя – это главное условие для творческой и осмысленной жизни.

Эта мысль стала тем внутренним импульсом, с которого постепенно начали формироваться мои либеральные взгляды.

Нахлынувшее в перестройку ощущение свободы давало не просто внутреннее раскрепощение. Это было чувство присоединения к большому миру, возвращения в европейскую цивилизацию, прорыв удушающей изоляции Советского Союза. Понятие "общечеловеческие ценности" стало легитимным, исчез подспудный страх ядерного Армагеддона, который в начале 80-х казался почти неизбежным. Рухнула не только Берлинская стена, но и та самая Стена, о которой пели Pink Floyd.

И, что очень важно, для меня то время, годы сотрудничества с Ходорковским, были прежде всего периодом свободного развития, самореализации в новой и свободной России, а не моментом накопления капиталов или пребыванием во власти с последующим политическим влиянием. К тому же для меня раскрывшиеся горизонты, неограниченная возможность поиска новых путей, проектов, вызовов – все это имело двойной эффект. Прежде я, будучи евреем, жил с постоянным ощущением ограниченности своего выбора, своей свободы, присутствия тех незримых рамок, которыми окружало меня государство. И вот эти рамки и незримый потолок внезапно перестали существовать!

Мы тогда думали, что это – навсегда. Если бы нам показали, какой станет Россия через тридцать пять лет после начала перестройки, никто бы не поверил. Россия при Владимире Путине превратилась в мафиозное государство, опирающееся на спецслужбы, полицию и национальную гвардию.

В отличие от Советского Союза здесь разрешена частная собственность, но по-настоящему право распоряжаться этой собственностью находится у государства. Все, от мелких предпринимателей до крупного бизнеса, понимают, что владеют своим имуществом и активами лишь настолько, насколько это позволяет государство, а точнее – президент и его приближенные.

Коррупция не просто пронизывает все слои общества – она встроена в государственную систему, является образующим и структурирующим элементом.

В России, казалось бы, по-прежнему в наличии демократические институты и институты управления государством. Но все они – от Думы и до Верховного суда – являются лишь симулякрами.

Монополия на власть позволяет проводить и принимать любые законы в интересах правящей группы. Конституция тоже не является неприкосновенной. Те свободы, за которые боролись в конце 80-х годов: слова, собраний, средств массовой информации, – вновь вне правового поля.

Жесткое преследование грозит не только за оппозиционную деятельность, но и за инакомыслие вообще, любое проявление независимого мнения становится связано с рисками.

Говорить о социальной справедливости бессмысленно.

В России один из самых больших в мире разрывов в доходах между бедными и богатыми и постоянно растет число людей, живущих за чертой бедности. Единственная доступная в России форма свободы – это свобода выживать своими силами.

Россия, которая в 90-х годах стремилась вступать в различные международные союзы и организации, как, например, МВФ и ВТО, в XXI веке одновременно проводит политику самоизоляции и активно вмешивается в дела соседних государств, даже путем военной интервенции. Среди "друзей России" – наиболее одиозные диктаторские режимы. Если в конце 80-х годов на Западе самыми популярными русскими словами были "Горбачев" и "перестройка", то сейчас это "Путин" и "Новичок".

Образ новой России – агрессивной, самовлюбленной, поучающей и вещающей на полублатном языке – формируется и поддерживается мощным пропагандистским аппаратом, содержание которого обходится в миллиарды рублей. Конечно, пропаганда играла огромную роль и в Советском Союзе. Но в годы моей юности к ней относились скорее как к какому-то обряду, словесному ритуалу, привычному фону, который старались не замечать.

Любая пропаганда направлена на то, чтобы воспитывать лояльность и приверженность определенным идеям. Тоталитарное государство, каким был СССР, подчиняет все стороны жизни граждан конкретной идеологии. Но современная российская пропаганда, в отличие от советской, не стремится формировать идентификацию "советского человека, вооруженного марксистско-ленинской идеологией и верящего в идеалы коммунизма". Нельзя сказать, что в России Владимира Путина исповедуется какая-то последовательная идеология. Здесь идеология не основа, а лишь один из инструментов, позволяющих правящей группе добиваться своих целей, главные из которых – непрерывное обогащение и сохранение власти. В качестве "идеологии" используется эклектичный набор представлений, образов и мифов. В результате в сознании обывателя бесконфликтно уживаются Мавзолей Ленина и храм Христа Спасителя, царь-батюшка и Сталин, Колчак и Чапаев. Такой обыватель не будет удивляться тому, что вчерашние друзья сегодня объявляются врагами… Объект новой российской пропаганды имеет мало поводов для гордости в своей повседневной жизни. Но телевизор внушает [россиянину], что он должен испытывать внутреннее превосходство над чужаками, гордиться своим президентом, верить, что Россия встает с колен, а враждебный окружающий мир погряз в грехах и ненавидит его страну как последнюю цитадель духовности. В принципе, это современная модификация сталинского "советского человека", гордящегося подвигами предков, презирающего все чуждое и иностранное и осознающего свою ничтожность по сравнению с мощью государства. Разница разве что в том, что в советскую эпоху существовал некий идеал светлого будущего, а современных пропагандистов гораздо более волнует прошлое.

И здесь нельзя не задать вопрос: как это случилось? Почему мы дошли до жизни такой?

В попытке объяснить, почему Россия после периода свободы и демократии снова съехала на авторитарные рельсы, политологи любят рассуждать о цикличности истории этой страны. О том, что она развивается по синусоиде, что периоды либерализма сменяются периодом реакции и отката. Александр II Освободитель приходит на смену Николаю I Палкину, а после сталинского правления наступает хрущевская оттепель. И наоборот. Сейчас, говорят они, мы наблюдаем путинский реакционный откат после свободной и либеральной эпохи Ельцина, что вполне укладывается в парадигму российской истории.

Но нет необходимости проводить параллели между путинской и царской Россией. Большевистский переворот 1917 года радикально прервал развитие России, он уничтожил старый уклад, правящие классы, крестьянство. С того, что в СССР называли Великой Октябрьской социалистической революцией, начинается в России не новая царская династия, а эпоха генеральных секретарей. И по большому счету эта эпоха не закончилась, а продолжается до сих пор. Безусловно, гениальным архитектором нового порядка был первый генеральный секретарь – И. В. Сталин, который не просто заложил фундамент, но тщательно выстроил матрицу этого режима, продолжающего жить и после его смерти. В дальнейшем режим генсеков проходил различные модификации, но не менял своей авторитарной сущности.

В далеком 1991 году нам казалось, что мы вершим революцию, что Россия возвращается к своему естественному пути, что мы видим "Россию, которую мы потеряли". Мы смотрели на происходящее через призму стереотипов и кинематографических образов. В 1917-м был Ленин на броневике, а у нас – Ельцин на танке. Тогда – штурм Зимнего дворца, а сегодня – защита Белого дома. Нас учили, что если поменять "базис", то изменится и "надстройка". То есть если разрешить частную собственность, как в Англии, Франции и США, то автоматически появится и останется с нами навсегда разделение властей, независимость судей, свободная пресса и т.д. Наступившее вскоре изобилие промышленных и продовольственных товаров стало наглядным доказательством такого "революционного" преобразования.

Но сейчас, оглядываясь назад и анализируя прошлое, я понимаю, что это была не революция, а просто кардинальные изменения номенклатурной системы генсеков, которая очень ловко приспосабливалась к новым условиям и мимикрировала под видом демократической России. Трудно сказать, с какого момента начали проявляться вновь черты "генсечного" строя. Возможно, с переезда Ельцина из Белого дома в Кремль? Или с разгона Съезда народных депутатов в октябре 1993 года? Или с новой конституции, принятой в декабре 1993 года и наделившей президента огромной властью?

В любом случае, в отличие от 1917 года, эту "революцию" совершали не профессиональные революционеры и даже не советские диссиденты, появившиеся в СССР в конце 60-х годов, а те же партийные номенклатурщики среднего звена. И они довольно быстро выдавили из своей среды большинство "прорабов перестройки", которые, по существу, тоже происходили из идеологической среды, обслуживавшей тоталитарный режим.

Борис Николаевич был не злым человеком, прощал своих критиков, допускал свободу печати, но именно при "царе Борисе" начала выстраиваться властная вертикаль со своим кругом приближенных и новой номенклатурой. А карьера Путина – это долгий, но неизбежный процесс возвращения генерального секретаря, пусть и с полублатными повадками, но со своим политбюро из бандитов и кагэбэшников.

Большинство российского населения достаточно благосклонно восприняло этот процесс "back in the USSR". Тем более что пропаганда активно взращивает и лелеет ностальгию по советскому прошлому.

Остается только в очередной раз изумляться предвидению Войновича, который еще в 1986 году в романе "Москва 2042" предсказал правление участника Августовской революции Гениалиссимуса, бывшего генерала КГБ, свободно говорящего по-немецки Лешки Букашева.

Возможно, мои рассуждения о путинской России излишне эмоциональны, написаны с болью и горечью.

Действительно, я уже восемнадцать лет живу в Израиле. Это мой дом, моя страна. Я не считаю себя ни изгнанником, ни эмигрантом. И тем не менее русский язык, русская культура, мое российское прошлое и мои российские друзья являются неотъемлемой частью моего самоопределения и моей повседневной жизни. За это время мое отношение к России и людям, ее населяющим, прошло несколько этапов трансформации. И я изменился, и Россия уже не та страна, из которой я уехал в июле 2003 года.

Тогда я достаточно ясно представлял свое будущее на следующие десять лет. Построил себе некий план. Я только что был избран ректором РГГУ и большую часть времени и сил собирался уделять развитию и модернизации университета. На это было заложено сто миллионов долларов, но полагаю, что, если бы ЮКОС и дальше развивался такими же темпами, как в 2003 году, сумма была бы многократно увеличена. И планов было громадьё, да и сам я не на шутку увлекся русской историей, филологией и философией. При этом Израиль, несомненно, оставался бы важной сферой моей деятельности. К тому времени я уже основал Общество друзей Еврейского университета и Центр по исследованию восточноевропейского еврейства. Я планировал и дальше заниматься развитием научных связей между Россией и Израилем и академических исследований в гуманитарной области.

А в свободное время, которого оставалось не так уж и много, хотел путешествовать по миру. Как раз в то время где-то в Европе строился настоящий дом на воде с каютами-апартаментами, которые стоили дешевле элитных московских квартир. Можно было либо жить на этом теплоходе сколько хочешь, либо садиться на него в любой удобный момент и отправляться в плавание, а его маршрут проходил по самым разным странам в самые комфортные климатические сезоны.

Так что мой план органично сочетал в себе русский, еврейский и космополитичный компоненты моей натуры. Увы, жизнь поломала все планы, и в каком-то смысле пришлось начинать с нуля.

В первые годы после репатриации в Израиль Путин и его окружение занимали значительное место в моих мыслях. Вначале это были боль, горечь, недоумение. Были обида и гнев на государство, которое арестовало моих друзей и уничтожило компанию, которую мы выстраивали в течение многих лет. До последней минуты мои будущие планы были связаны с Россией, и я верил, что, став ректором РГГУ, буду служить процветанию российской науки и образования. Более того, все, что я делал на протяжении предыдущих лет – будь то работа в ЮКОСе, Российском еврейском конгрессе, в Совете Федерации или в "Открытой России", – я рассматривал как свой вклад в развитие новой свободной и демократической России.

Не менее тяжело было переживать предательство друзей, видеть, как исчезают люди, которых я считал своими товарищами. Хотя, безусловно, нашлось и немало тех, кто продолжал мне звонить, приезжать, старался поддерживать в трудную минуту. Вскоре после ареста Ходорковского против меня началась настоящая кампания, состоящая из бредовых обвинений и попыток экстрадиции из Израиля. Путинскому режиму было недостаточно полностью разрушить ЮКОС. Ему надо было показать всему миру, и прежде всего российским гражданам, что этой компанией руководили жулики и убийцы. В апреле 2004 года начался суд над Ходорковским и Лебедевым, которых приговорили к восьми годам заключения. В августе 2006 года двадцать четыре года лишения свободы получил Алексей Пичугин, позже этот приговор был заменен на пожизненное заключение. Тогда же, в 2006-м, был арестован и провел почти три года в тюрьме исполнительный вице-президент ЮКОСа Василий Алексанян. Во время заключения у него обнаружили ряд тяжелых заболеваний, при этом ему не давали их лечить. Точнее, предлагали лечение в обмен на показания против нас. Он умер в 2011 году на сороковом году жизни. Несколько лет провела в заключении юрист ЮКОСа Светлана Бахмина, несмотря на абсурдность предъявленного ей обвинения и наличие маленьких детей. Семь лет пробыл в колониях менеджер ЮКОСа Владимир Переверзин. Он прошел через настоящий ад только потому, что отказался оговорить руководство компании. Список жертв можно еще продолжить.

В 2008 году в Москве в мое отсутствие начался процесс, который войдет в историю как один из самым абсурдных и кафкианских в истории российского правосудия. У обвинения не было ни одного фактического доказательства моей вины. Свидетелями выступали уголовники, которые, путаясь в показаниях, рассказывали, что они слышали когда-то в тюрьме от других уголовников, будто я отдавал Пичугину приказы на убийства. Позже один из таких свидетелей по фамилии Цигельник скажет: "Я оговорил Пичугина и Невзлина по просьбе следователей Генеральной прокуратуры Буртового, Банникова, Жебрякова и оперативного работника Смирнова. Я заключил сделку с Буртовым 4 мая 2005 года. Мне обещали защиту и минимальный срок, а дали максимальный".

Судья игнорировал практически все доводы адвокатов. Отказывал в вызове свидетелей защиты. Протокол суда безбожно перевирался. Всем было понятно, что это не суд, а спектакль.

1 августа 2008 года Московский городской суд заочно признал меня виновным в совершении убийств и покушений, хищении и неуплате налогов и приговорил к пожизненному заключению.

При этом Кремль делал все возможное, чтобы добиться моей экстрадиции из Израиля. Уже 15 января 2004 года российская Генпрокуратура объявила меня в международный розыск по обвинениям в экономических и налоговых преступлениях. А в 2005 году российское правительство обратилось к правительству Израиля с запросом на мою экстрадицию. В августе 2006-го Министерство юстиции Израиля отклонило это требование, посчитав абсолютно недостаточной доказательную базу, представленную российской стороной. В ответ на это российская прокуратура подала дополнительные материалы, но в октябре вновь получила отрицательный ответ.

Тогда российская сторона наняла в Израиле одного проходимца, имени которого я даже не хочу называть. В феврале 2006 года он, как "сознательный и обеспокоенный гражданин", подал в Верховный суд Израиля петицию с требованием выдать меня российским властям.

Но 14 мая 2008 года Верховный суд Израиля одобрил позицию Министерства юстиции по этому вопросу. В своем постановлении Верховный суд отметил, что в основе предъявленных российской стороной обвинений находятся лишь производные доказательства, то есть основанные на опосредованном восприятии информации свидетелями. Подобные "доказательства" недопустимы в израильском уголовном законодательстве.

Для меня этот процесс стал доказательством существования справедливого и праведного суда в демократическом государстве.

И в тот период все представители власти в России, а не только Путин, виделись мне личными врагами.

...20 мая 2008 года, еще до вынесения мне приговора о пожизненном заключении, я подал в Европейский суд по правам человека жалобу на Правительство Российской Федерации, обвиняя его в нарушении процессуальных норм. Прошло тринадцать с половиной лет, и утром 18 января 2022 года ЕСПЧ опубликовал свое решение по моему делу ("Леонид Невзлин против Российской Федерации"), в котором единогласно принял мои утверждения о том, что заочный суд надо мной был несправедливым и неоднократно нарушал Конвенцию о защите прав человека и основных свобод.

Суд де-факто признал, что ни одно из моих действий не могло служить основанием для возбуждения уголовного дела, не говоря уже о вынесении обвинительного приговора. Для меня было принципиально важно услышать вывод международного юридического органа о неправедности "правосудия" в России.

…Во второй половине 2010-х годов, наступила третья фаза моего восприятия России. Я бы назвал его отстраненно-позитивным. Естественно, не к российскому режиму – тот становился все более агрессивным и авторитарным: был аннексирован Крым, началась гибридная война на востоке Украины. Нет, это были скорее интерес и вера в людей, еще имевших возможность профессионально заниматься своим делом, и к тем смельчакам, которые пытались противостоять режиму. Я читал новые книги по истории России, знакомился с гуманитариями, которые продолжали честно и объективно заниматься своим делом, несмотря на возрастающее давление со стороны властей. Более того, я поддерживал ряд гуманитарных проектов в России.

Увы, в последнее время я чувствую себя все дальше от России. Там все меньше остается моих друзей и знакомых: одни покидают эту страну, другие стараются со мной пореже общаться. А с теми, с кем я сохраняю контакты, все сложнее находить общий язык.

Я прекрасно понимаю, что им приходится приспосабливаться к новой реальности, да и не все могут эмигрировать из России. Тяжело покидать свой дом, а многие уже в том возрасте, когда трудно найти работу по специальности за рубежом.

У многих из них в запасе последний аргумент – "ну сейчас же не 37-й!". Но я-то чувствую, что 37-й все ближе и ближе... А кроме того, многие ли понимали в том самом далеком-близком 37-м, что они живут в год страшного террора? Ну да, арестовали за год, с августа 1937-го до ноября 1938-го, более полутора миллионов человек, расстреляли почти семьсот тысяч, но большинство же оставалось на свободе! Ходили на службу, читали в газетах передовицы о новых свершениях, праздновали дни рождения, восхищались индустриализацией. И старались не замечать ночных воронков.

В наше время для удержания абсолютной власти не обязательно строить новые концентрационные лагеря и расстреливать людей сотнями тысяч. Современные технологии позволяют осуществлять тотальный контроль за каждым, даже эффективнее, чем при Сталине.

Собственно, это уже происходит. Огромный репрессивный аппарат, от национальной гвардии до Центра "Э", не может сидеть без дела. В силу внутренних бюрократических законов эти люди вынуждены открывать все новые и новые дела вплоть до самых абсурдных, как в случае с подростками, намеревающимися "взорвать" здание ФСБ в игре "Майнкрафт".

К сожалению, я не смотрю в будущее России с оптимизмом.

Когда-то казалось, что если Путин уйдет, то во власти найдется достаточно либеральных прозападных политиков, которые поведут Россию по, условно говоря, цивилизованному пути. Тем более что в 90-х была создана для этого экономическая и правовая база. К сожалению, эта точка давно пройдена…

Про так называемых "системных либералов" рассуждать столь же бессмысленно, как и про "системную оппозицию" в Думе.

И новому Горбачеву взяться неоткуда.

Что касается реальной оппозиции, то, к сожалению, сейчас она практически нейтрализована.

А самое главное и самое печальное – это пассивность российского народа.

Все последние годы российская власть боролась не только с оппозицией, но и с любыми формами гражданского общества. И вот результат: российский народ разобщен, запуган и задавлен. Следует признать: большинство населения устраивает такая жизнь. А те, кого она не устраивает, терпят и приспосабливаются.

Теоретически можно допустить, что начнутся национальные волнения на Северном Кавказе, в Татарстане, народные бунты в отдаленных от Москвы регионах, что приведет к дальнейшему развалу России. Но пока что власть всеми силами стремится предотвратить подобный сценарий. Чечня, которую федеральный центр заваливает деньгами, – яркий пример такой политики. К тому же, как известно, бунт в России "бессмысленный и беспощадный", и рассчитывать на то, что он принесет позитивные перемены, тоже бессмысленно.

Наиболее вероятный сценарий – дальнейшее закукливание режима и закручивание гаек, политическая монолитность, убогий образ жизни большинства населения при наличии сверхбогатой элиты.

Впрочем, можно оставить маленький лучик надежды и напомнить, что в России многие революционные перемены происходили вопреки исторической логике и прогнозам профессиональных историков и политологов.

Книгу "Оставаясь в меньшинстве" можно заказать на сайте "Новой газеты"