Чем прогневили тебя эти серые хаты,
Господи! – и для чего стольким простреливать грудь?
Поезд прошел и завыл, и завыли солдаты,
И запылил, запылил отступающий путь...

Нет, умереть! Никогда не родиться бы лучше,
Чем этот жалобный, жалостный, каторжный вой
О чернобровых красавицах. – Ох, и поют же
Нынче солдаты! О, Господи Боже ты мой!

Марина Цветаева, 3 июля 1916 г.

80 лет назад, 3 июля 1941 года Сталин произнёс речь для задавленного им народа: "Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!" Тональность этого выступления показывала, что вождь сомневался, выйдет ли он победителем в схватке с нацизмом. За несколько дней до этого у него от непредвиденной перегрузки случилось нечто отдалённо похожее на потерю самообладания – пожалуй, единственный раз за всю его политическую карьеру. Причина этого была проста – переутомление. Как показывает журнал его посещений, несколько дней после начала немецкого вторжения не очень здоровый человек, которому тогда было уже за шестьдесят, почти не сомкнул глаз.

…В Бундесвере в годы холодной войны проводились эксперименты со сном военнослужащих – последние должны были выполнять учебные задачи, а потом писать о них отчёты. В первой группе солдаты бегали, стреляли и кидали гранаты после того, как всласть понежились в объятиях Морфея. Во втором случае молодые бойцы продирали глаза ни свет ни заря после того, как отсыпали лишь армейский минимум – четыре часа. И так в течение нескольких дней. Потом участников групп меняли местами, и отоспавшихся новобранцев вгоняли в недосып, а недоспавшим, наоборот, давали, что называется, выдрыхаться вволю, но снова и тех и других посылали на полигоны и в леса. Командиры удивились итогу опытов: объективные результаты попаданий, бега с препятствиями и иных задач в обоих целевых группах при длительном или, наоборот, довольно коротком сне отличались минимально. В стрессе молодой здоровый организм и свежая голова давали не так много сбоев даже при сильной нагрузке, если та не переходила в перегрузку. А вот отчёты сильно отличались. Не выспавшиеся солдаты писали о том, как косо они стреляют в силуэт условного противника, неуклюже перескакивают через канавы и медленно роют окопы. С недосыпом сильно падает самооценка, опускаясь ниже реальной.

Вероятно, из-за накопившегося недосыпа Сталин и произнёс в те июньские дни в узком кругу знаменитую ошибочно-самоуничижительную фразу, которую со слов Берия донёс до нас Хрущёв в своих мемуарах: "Ленин оставил нам пролетарское Советское государство, а мы его просрали". За подобные "пораженческие высказывания" или же "паникёрские настроения" в начале советско-германской войны в СССР можно было отправиться в ГУЛАГ или штрафбат, а то и получить расстрел на месте. Не об этом ли подумывал переутомившийся главнокомандующий 30 июня 1941-го, когда, по свидетельству Микояна, его приближённые явились за ним без приглашения: "Приехали на дачу к Сталину. Застали его в малой столовой сидящим в кресле. Он вопросительно смотрит на нас и спрашивает: зачем пришли? Вид у него был спокойный, но какой-то странный…" Вряд ли когда-то можно будет ответить на вопрос: не просто ли он задремал и отсыпался, а очнулся из-за шагов товарищей? Так или иначе, результат политики упреждающего террора дал себя знать – Джугашвили долго готовил войну и заблаговременно истребил всех, кто мог бы претендовать на его должность в критической ситуации. Политбюро пришло не с наручниками, а с челобитной, и предложило наделить и так абсолютного деспота ещё большими формальными и номинальными полномочиями, создав под его началом Государственный комитет обороны.

В те дни беспокоился Сталин не зря, поскольку знал и понимал главную причину поражений, хотя и не говорил о ней прямо.

Не вдаваясь в конкретные характеристики побоища, устроенного сравнительно небольшим и скромно вооружённым, но неплохо организованным вермахтом сталинской бронированной армаде во второй половине 1941 г., приведём яркое, вплоть до гротеска, описание этих событий свидетелем – атаманом антисоветского партизанского отряда Тарасом "Бульбой" (Боровцом):

"От Прибалтики до Чёрного моря происходит невиданное в истории человечества зрелище... Целые дивизии, корпуса, армии, целые фронты идут вперёд с поднятыми вверх руками.

Появляется анекдот про новое оружие Сталина – "Руки вверх!".

Только часть фронтовых чекистов и комиссаров, если их не одолел и не перестрелял советский солдат, к своему счастью на автомобилях и награбленных конях день и ночь бегут лесами и болотами на восток. За ними лезет туча местных энкавэдэшников, милиционеров, секретарей и глав всех районов, обкомов, которые до этого, как мошка и пиявки, точили живую кровь из нашего народа. Лезут они, перепуганные насмерть, со своими семьями...

Их неотступно преследуют немецкие ударные части СС и вермахта с закатанными по локти рукавами шерстяных серо-зелёных мундиров.

Одни на лбу носят череп – символ смерти, у других на ремне блестит „Гот мит унс“ („С нами Бог“)...[Перед немецкой армией] шастает обстриженная под машинку, чтобы не было где прятаться вшам, ...голова [советского солдата], с чёрной, запылённой, неделями не мытой бородой, хоть ещё только второй день войны. Понурая фигура, измождённое голодом и солёной рыбой лицо. В… замызганной расхристанной гимнастёрке, в брезентовой обуви. Подпруга через плечо, а через другое плечо – гордость советской военной техники, автоматическая винтовка Симонова. Известна она тем, что 5–6 выстрелов из десяти идут косо, а чтобы её поправить, опытному офицеру нужна половина дня. Сзади болтаются, ударяя по бёдрам, противогаз и лопатка.

Вместо военного рюкзака – крапивный мешок, к которому привязана… „фуфайка“. Там же привязанный погнутый и поржавелый котелок…"

Сухая статистика свидетельствует, что кадровая Красная армия в 1941 г. не была истреблена, она сдалась вермахту в плен. Потери РККА за 1941 г. составили около 3,5 миллиона пленными, а вся кадровая армия СССР на июнь 1941 г. составляла 5,5 миллиона человек, 3/4 из которых находились в Западных военных округах. Кроме того, как следует из сообщения управления по борьбе с бандитизмом НКВД СССР, за первые полгода войны НКВД было задержано 711 тысяч дезертиров из Красной армии и 72 тысячи уклонистов от военной службы (ГАРФ: Ф. 9478. – Оп. 1. – Д. 137. – Л. 7, 9). А сколько таковых было не учтено на стремительно оставляемых советами территориях? Народ, призванный в армию из колхозного бесправия, нищеты и убожества, действительно не хотел сражаться.

И вождь знал об этом ещё до 1941 года. В апреле 1940 года на совещании со Cталиным Александр Запорожец – член военного совета, то есть комиссар 13-й армии – заявил о низкой лояльности бойцов в ходе только что закончившейся войны с Финляндией:

“СТАЛИН. Были дезертиры?
ЗАПОРОЖЕЦ. Много.
СТАЛИН. К себе в деревню уходили или в тылу сидели?
ЗАПОРОЖЕЦ. Было две категории. Одна – бежала в деревню, потом оттуда письма писала. Я считаю, что здесь местные органы плохо боролись. Вторая – бежали не дальше обоза, землянок, до кухни. Таких несколько человек расстреляли. Сидят в землянке 3–5 человек, к обеду выходят на дорогу, видят – идёт кухня, возьмут обед и опять в землянку. Когда появился заградительный отряд НКВД, он нам очень помог навести порядок в тылу, до этого с тылом было тяжёлое положение. Вот был такой случай в 143-м полку. В течение дня полк вёл бой, а к вечеру в этом полку оказалось 105 человек самострелов. В одном полку 105 самострелов.
СТАЛИН. В левую руку стреляют?
ЗАПОРОЖЕЦ. Стреляют или в левую руку, или в палец, или в мякоть ноги, и ни один себя не изувечит.
СТАЛИН. Дураков нет. (Смех)”.

За проявленную честность и иные заслуги Запорожец пошёл на повышение, в октябре 1940 года был назначен начальником ГЛАВПУРа РККА, а в марте 1941 года стал ещё и заместителем наркома обороны.

Данные о дезертирстве и умышленном членовредительстве в Красной армии зимой 1939/40 годов приобретали для Сталина ещё большее значение в июне 1941 года, учитывая, что в ходе советско-финляндской войны Красная армия наступала, и шансов на победу у страны Суоми было мало. То есть вождь не мог не понимать, что в условиях вторжения вермахта те же самые обмундированные колхозники могут не только проявить "пацифизм", но и потянуться к силе, захотеть перейти на сторону потенциального победителя.

И, главное, солдаты думали, что встречают хорошо знакомого, возможно, даже лично знакомого противника…

Примерно то же, что и в 1941 г., почти в том же самом виде происходило на российско-германском фронте в Первую мировую. Вспомним описание в "Тихом Доне" лета 1914 года: "Эшелоны... Эшелоны... Эшелоны... Эшелоны несчетно! По артериям страны, по железным путям, к западной границе гонит взбаламученная Россия серошинельную кровь". Но в эшелонах ехала не кровь, а люди. Призванные на фронт из тогдашней деревенской нищеты крестьяне не стремились погибать за "царя-батюшку", продолжавшего вплоть до 1917 г. по инерции поддерживать дворян-помещиков, и массами сдавались в плен. Например, за 1914–1915 гг. Русская армия потеряла 300 тыс. убитыми и 1,5 миллиона пленными и пропавшими без вести. Понятно, что и подавляющее большинство последних в условиях "слабоманевренной" войны 1914–1915 гг. были всё те же сдавшиеся в плен. То есть на одного убитого в бою немцами русского или украинского мужика в солдатской форме приходилось пять таких же мужиков, приветствовавших Германскую кайзеровскую армию раскрытой ладонью. Даже двумя сразу.

Михаил Лемке, служивший в годы Великой войны в царской ставке по линии цензуры, по долгу службы обязан был знакомиться и с оперативной документацией. В своих мемуарах он приводит выдержки из приказа от 19 декабря 1914 года по действовавшей в Польше под командованием генерала от инфантерии Владимира Смирнова 2-й армии: "...К великому стыду, теперь замечается, что в эту войну русские сдаются в плен... Предписываю начальствующим лицам разъяснить всем чинам армии смысл статьи 248 кн[иги] XXII Св[ода] воен[нных] постан[овлений]. Предписываю подтвердить им, что все сдавшиеся в плен, какого бы они ни были чина и звания, будут по окончанию войны преданы суду, и с ними будет поступлено так, как велит закон... Приказываю также: каждому начальнику, усмотревшему сдачу наших войск, не ожидая никаких указаний, немедленно открывать по сдающимся огонь: орудийный, пулемётный и ружейный".

Через месяц, 21 января 1915 года главнокомандующий Северо-Западным фронтом генерал от инфантерии Николай Рузский писал начальнику штаба Верховного главнокомандующего генералу от инфантерии Николаю Янушкевичу: "...К прискорбию, случаи добровольной сдачи в плен были и бывают, причём не только партиями, как сообщаете Вы, но и даже целыми ротами (пехотная рота Русской армии того времени имела штатную численность нижних чинов 235 человек. – А. Г.). На это явление уже давно обращено внимание, и предписано объявить всем, что такие воинские чины по окончанию войны будут преданы военному суду..."

Алексей Брусилов вспоминал, что солдаты не считали войну своей: "Чем был виноват наш простолюдин, что он не только ничего не слыхал о замыслах Германии, но и совсем не знал, что такая страна существует, зная лишь, что существуют немцы, которые обезьяну выдумали, и что зачастую сам губернатор – из этих умных и хитрых людей. Солдат не только не знал, что такое Германия и тем более Австрия, но он понятия не имел о своей матушке России. Он знал свой уезд и, пожалуй, губернию, знал, что есть Петербург и Москва, и на этом заканчивалось его знакомство со своим отечеством. Откуда же было взяться тут патриотизму, сознательной любви к великой родине?! Не само ли самодержавное правительство, сознательно державшее народ в темноте, не только могущественно подготовляло успех революции и уничтожение того строя, который хотело поддержать, невзирая на то что он уже отжил свой век, но подготовляло также исчезновение самой России, ввергнув ее народы в неизмеримые бедствия войны, разорения и внутренних раздоров, которым трудно было предвидеть конец".

Приведём также впечатления человека с другой стороны, процитировав седьмую главу первой части воспоминаний под заголовком "Моя борьба" известного фронтовика по имени Адольф Гитлер: "В сентябре 1914 г. после боев при Танненберге в Германию потянулись первые бесконечные потоки русских пленных. С тех пор поток этот уже не прекращался. Все время и в поездах и по шоссе тянулись бесконечные транспорты русских пленных. Но толку от этого было мало. Вместо каждой побитой армии русские тотчас же выставляли новую армию".

Обращение со вчерашними врагами в основном было сносным, хотя кайзеровский плен и нельзя было назвать курортом. Предоставим слово Эриху Марии Ремарку, художественное обобщение в романе "На Западном фронте без перемен" выглядит вполне правдоподобным, тем более что автор действительно воевал, служил, много видел и запомнил:

"Рядом с нашими бараками находится большой лагерь русских военнопленных. Он отделен от нас оградой из проволочной сетки, но тем не менее пленные все же умудряются пробираться к нам. Они ведут себя очень робко и боязливо; большинство из них – люди рослые, почти все носят бороды; в общем, каждый из них напоминает присмиревшего после побоев сенбернара. Они обходят украдкой наши бараки, заглядывая в бочки с отбросами. Трудно представить себе, что они там находят. Нас и самих-то держат впроголодь, а главное — кормят всякой дрянью: брюквой (каждая брюквина режется на шесть долек и варится в воде), сырой, не очищенной от грязи морковкой; подгнившая картошка считается лакомством, а самое изысканное блюдо – это жидкий рисовый суп, в котором плавают мелко нарезанные говяжьи жилы; может, их туда и кладут, но нарезаны они так мелко, что их уже не найдешь. Тем не менее все это, конечно, исправно съедается. Если кое-кто и в самом деле живет так богато, что может не подъедать всего дочиста, то рядом с ним всегда стоит добрый десяток желающих, которые с удовольствием возьмут у него остатки. Мы выливаем в бочки только то, чего нельзя достать черпаком. Кроме того, мы иногда бросаем туда кожуру от брюквы, заплесневевшие корки и разную дрянь. Вот это жидкое, мутное, грязное месиво и разыскивают пленные. Они жадно вычерпывают его из вонючих бочек и уносят, пряча под своими гимнастерками. Странно видеть так близко перед собой этих наших врагов. Глядя на их лица, начинаешь задумываться. У них добрые крестьянские лица, большие лбы, большие носы, большие губы, большие руки, мягкие волосы. Их следовало бы использовать в деревне – на пахоте, на косьбе, во время сбора яблок. Вид у них еще более добродушный, чем у наших фрисландских крестьян".

Страны Четвертного союза в 1915–1918 гг. сидели на голодном пайке, но, вопреки объективным трудностям, в годы Первой мировой в немецком плену выжило 95% российских пленных. Благодаря этому Германия добилась важного тактического успеха: никакого массового партизанского движения в западных регионах Российской империи не было, да и сама империя рухнула на третий год войны. Используя политические методы, Второй рейх вскоре добился успеха стратегического – полного развала российской армии, а за ней и уничтожения только что основанной Российской республики.

Два с половиной миллиона бывших пленных в 1918–1920 гг. вернулись по домам во все уголки бескрайней страны и рассказали своим родственникам, а самое главное – односельчанам, о том, что на фронте можно погибнуть, а вот в плену у немцев – выживают. Это стало мощным, широким и глубоким информационным посылом на десятилетия вперёд. Люди в первую очередь верят своим родственникам и друзьям, потом – знакомым, в том числе соседям, а лишь после этого ответственному товарищу из учреждения или ведомства. Павлики Морозовы – редкое исключение. Поэтому ни официальные россказни 1920–1930-х гг. о том, что за границами СССР начинается царство тьмы, ни военная пропаганда 1941 г. о нашествии "нелюдей, людоедов и извергов" не могли переломить у солдат "родовую память" и естественную надежду выжить в немецком плену.

Об этом свидетельствовал, в частности, сотрудник отдела пропаганды группы армий "Центр" Вильфрид Штрик-Штрикфельдт, постоянно встречавшийся с населением оккупированной территории в 1941–1943 гг.:

"Однажды, помнится, крестьяне подтолкнули на разговор одного старика, и он рассказал, что во время „первой империалистической войны“ он был в плену в Германии и работал у крестьян. Немцы хорошо к нему относились. Дома у них чистые и красивые, сельскохозяйственные машины образцовые. Одним словом, – „культура“. Поэтому он не верит пропаганде о „немецких извергах“. Он и своим товарищам советовал бросать оружие и сдаваться. Самому ему повезло: он смог вернуться в своё село.

Позже я много раз слышал то же самое: целые части складывали оружие по совету своих товарищей, в Первую мировую войну испытавших на себе хорошее обращение в лагерях военнопленных, на фабриках, у крестьян Восточной Пруссии и Баварии.

При занятии Смоленска в наши руки попал архив местного НКВД. Один из списков содержал имена, адреса и биографии всех военнопленных Первой мировой войны, вернувшихся в Советский Союз и проживавших в Смоленской области. Эти люди, по оценке НКВД, были ненадежными. Они находились под постоянным наблюдением, хотя со времени их возвращения из Германии прошло уже 20 лет.

Мы использовали этот материал для докладной записки, в которой подчеркивалось, что в хорошем обращении немцев с пленными советская власть видит для себя серьезную опасность".

Но обмундированные крестьяне, поднимавшие руки вверх в середине и второй половине 1941 г., не могли знать о том, как сильно за прошедшие двадцать лет у немцев поменялось начальство. Впрочем, узнали они об этом довольно быстро. Начальник диверсионной службы вермахта на южном участке советско-германского фронта Теодор Оберлендер уже 28 октября 1941 г. писал о том, что на территории Украины вермахт быстро теряет симпатию местных жителей: "Расстрелы непосредственно в сёлах и больших населённых пунктах обессиленных пленных, после чего их трупы оставлялись на дорогах – этих фактов население понять не может..."

В письме от 2 декабря 1941 года инспектор вооружений в Украине сообщал начальнику экономического управления ОКВ генералу от инфантерии Георгу Томасу: "Условия жизни, продовольственное положение и ситуация с обмундированием военнопленных неудовлетворительные. Смертность очень высокая. Можно ожидать, что десятки и сотни тысяч людей отправятся зимой на тот свет". Так и произошло, только ещё в большем масштабе.

Жители оккупированной территории и солдаты на фронте постепенно осознали, что теперь "Федот, да не тот" и с германцами за время их отсутствия произошли страшные метаморфозы, после которых шанс сохранить в плену жизнь стал невелик. К тому же обнаружилось, что и на занятой ими территории творятся чудовищные вещи. Вот тогда Сталин и смог привести к подчинению свою армию, и не только отбить потерянное в 1941–1942 гг., но и распространить ГУЛАГовско-колхозный строй на десятки, а потом и на сотни миллионов новых подданных коммунизма, поспособствовав в Азии созданию гигантской тоталитарной деспотии, самого кровавого режима в истории человечества.

Статья является адаптированным фрагментом книги "Ошибка 1941", вышедшей на днях в издательстве "Олди-Плюс"

Как обойти блокировку?

читать >