14 июля 2022 года высокоточными ударами высокоточного оружия была поражена четырехлетняя Лиза Дмитриева. Лиза пополнила ряды сотен детей и тысяч взрослых, убитых в Украине по приказу Путина.

Лиза, я тебя никогда не забуду. И убийц твоих тоже.

Военные преступления в Украине носят широкомасштабный и систематический характер, поэтому согласно Римскому статуту их следует квалифицировать как преступления против человечности (crimes against humanity). Особо следует подчеркнуть, что преступления против жизни и имущества гражданского населения производятся не только с ведома командования, но и поощряются и координируются им (в перехваченных телефонных разговорах российских военнослужащих выражалась уверенность, что указание заниматься "самообеспечением" исходит лично от Путина – важно не то, исходит ли такое распоряжение лично от Путина, а убежденность в этом российских военнослужащих). Более того, преступники поощряются и награждаются. Так, 18 апреля 2022 года указом Путина 64-й отдельной мотострелковой бригаде, участвовавшей в актах геноцида в Буче, присвоено почётное наименование "гвардейская".

Действия России были названы геноцидом рядом политических лидеров, в том числе президентом Байденом, который, впрочем, через день уточнил, что это была его эмоциональная оценка, юридическую оценку может дать только суд. Это так. Но пространство между эмоциональной оценкой и оценкой юридической не является пустым. Важным промежуточным звеном является политическая оценка происходящего, и ее уже дал целый ряд правительств и парламентов демократических стран. 21 апреля 2022 года парламент Эстонии (Рийгикогу) единогласно принял заявление "О совершаемых Россией военных преступлениях и геноциде в Украине". Заявление парламента не является судебным вердиктом, но это и не эмоциональная реакция. В ходе подготовки заявления его инициаторы запросили три независимые юридические экспертизы у специалистов по международному праву. Все три экспертизы квалифицировали действия России в Украине как геноцид.

Впрочем, говорить о геноциде в Украине – значит ломиться в открытую дверь. Украинская государственность и украинский народ – по Путину – это искусственные образования, осуществленные в рамках преступного антирусского проекта. Спецоперация и призвана ликвидировать эти искусственные образования. Деукраинизация в паре с денацификацией неизменно фигурирует среди объявленных целей спецоперации. Еще более определенно и агрессивно выражаются прокремлевские медиа, а иных медиа в России не осталось: Украину и украинцев нужно уничтожить. Опросы населения в условиях диктатуры не могут дать объективную картину, но факт остается фактом: большинство населения поддерживает творимое в Украине, а делается ли это из убеждения, из страха, по незнанию или просто по инерции, не так уже и важно. Мониторинг социальных сетей дает в целом тот же результат, с той разницей, что многие авторы настроены по сравнению с государственными медиа даже еще более разнузданно и выражают не только одобрение, но и радость по поводу того, что в Украине гибнут люди.

Преступления совершаются не только при молчаливой поддержке, но и при одобрении и даже подстрекательстве общества. Матери солдат поощряют грабеж и снабжают сыновей списками нужных для хозяйства вещей. Молодая жена напутствует мужа, чтобы он насиловал украинок, но не забывал предохраняться. Это типичное нацистское представление: грязь (в любом смысле слова) характеризует не насильника, а его жертв – изнасилованных женщин другой национальности. (Геноцидные изнасилования в Украине – отдельная тема; то, что "украинских баб" нужно насиловать, – лишнее свидетельство тому, что украинцы воспринимаются не как "свой" народ, а как принципиально "чужой").

Существует неразрывная связь между высшим руководством России, идеологами и пропагандистами путинского режима, церковью, благословляющей преступную войну, преступными методами ведения этой войны, командирами, отдающими преступные приказы, солдатами, эти приказы выполняющими и проявляющими собственные преступные инициативы, матерями и женами солдат, побуждающими грабить и насиловать.

Это – не Путин и не "кремлевские башни". Это – Россия, ее общество, ее народ.

Здесь мне слышатся возмущенные восклицания, причем в общий хор сливаются голоса либеральных критиков путинского режима и прочих хороших русских с голосами самых отъявленных путинистов: как! Возложить на всех нас коллективную вину! Коллективную ответственность! и т. п. Сразу внесу ясность: не мое (и ничье из людей) дело – судить народы, это находится в ведении иной инстанции. Но сказанное не может служить оправданием молчания и бездействия.

О коллективной вине и ответственности – ниже. Пока же о коллективной невиновности и коллективной безответственности. Народ Украины ни в чем не виноват и никак не повинен в развязанной против него войне на уничтожение, а вот российский народ в своей коллективной безответственности некую долю ответственности определенно несет.

Преступное государство

Неизбежно возникает вопрос: почему и, главное, зачем Россия это делает? Ради денацификации? Ради борьбы с русофобией? Ради того, чтобы не подпустить НАТО к своим границам? Все это и тому подобное может удовлетворить лишь идиотов, и то не всех. Тем не менее начавшуюся 24 февраля войну нельзя назвать беспричинной. Разделим рассмотрение этого вопроса два: почему война и почему с Украиной.

Как ни парадоксально, правы те апологеты войны, которые утверждают, что Россия была вынуждена ее начать. Однако вынудили ее к этому не внешние причины, а внутренние. Не Украина с НАТО заставили Россию начать авантюру с денацификацией и деукраинизацией, а сама логика, я бы даже сказал сущность, путинского государства.

Современная Россия является преступным государством. Развитие в этом направлении шло неуклонно в течение двух десятилетий. Срок немалый, особенно учитывая, что Гитлеру для достижения сопоставимого результата потребовалось всего шесть лет. В России не действуют гражданские свободы, ущемляются основные права человека, уничтожены ростки гражданского общества и правового государства, власть является авторитарной с уклоном в тоталитарную диктатуру. Из каналов массовой дезинформации круглосуточно льются потоки лжи. Ложь объявляется правдой, а правда – ложью, подлежащей преследованию. Разделение властей лишь имитируется. "Законодательный" орган массово штампует противоречащие Конституции и международному праву акты, преследующие лишь одну цель: легитимизировать беззаконие и еще более развязать руки "исполнительной" и "судебной" власти (кавычки означают, что дело идет не о ветвях власти, а о соответствующих вывесках). Реальная власть сосредоточена в руках президента и избранных представителей спецслужб, составляющих его окружение. Все остальные государственные институты не являются носителями власти, но лишь прислужниками ее, что, разумеется, не освобождает их от ответственности ни сейчас, ни в будущем – преступления против человечества не имеют срока давности.

Понятие преступного государства было предложено Карлом Ясперсом в его размышлениях о природе нацизма и созданной на его основе государственной системе. Если любое государство может совершать преступные акты, то преступное государство не может их не совершать, они являются следствием его сущности. Преступное государство является преступным в сущности, а не в своих отдельных проявлениях. Что, казалось бы, плохого в строительстве автобанов, здоровом образе жизни, укреплении национального характера или развитии национальной культуры (мастерски сделанные фильмы, Байройтский фестиваль и т. п.)? Каждая из этих вещей по отдельности может считаться положительной или по крайней мере нейтральной, но в преступном государстве все они подчинены целям, являющимся в основе своей преступными. Все институты национал-социалистического государства служили в конечном счете установлению диктатуры, ее усилению, репрессиям и, наконец, войне, начатой успешным блицкригом и закончившейся тотальной бойней.

Современные поклонники Гитлера, рассуждающие о том, что автобаны, воссоединение нации в едином государстве и закаливание характера юношества – хорошо, а концлагеря и война, конечно, плохо, но это случайные ошибки и мы не должны забывать все то положительное, что принес национал-социализм и т. п., игнорируют самую сущность преступного государства.

Преступное государство является противоположностью правового государства. Если сущностью правового государства является законность, то основой преступного государства – беззаконие[1]. Преступное государство вынуждено творить и воспроизводить беззаконие, только в беззаконии оно находит свое оправдание. Преступное государство порождает, творит, охраняет и преумножает беззаконие, захватывая в пространство беззакония все новые и новые области. В оправдание уже совершенных преступных актов творятся новые, которые, в свою очередь, нуждаются в беззаконных и лживых оправданиях – ложь в преступном государстве является столь же необходимой составляющей, как и физическое насилие.

Преступному государству необходимы враги, и оно их порождает. Чем больше преступных актов государство совершает, тем больше у него становится врагов и тем опаснее становятся враги государства. Что, в свою очередь, стимулирует раскручивание маховика репрессий и агрессивной внешней политики.

Преступления против своего населения ("внутренних врагов") имеют необратимый характер, они развиваются с возрастающей скоростью и, в конечном счете, неизбежно подводят государство к черте, когда, не прекращая внутригосударственные репрессии, оно вынуждено направить свою агрессию вовне. Тем более что внутренние враги на поверку оказываются агентами врагов внешних.

Поначалу можно удовлетвориться маленькой победоносной войной – таковой стала агрессия против Грузии в 2008 году, однако для сохранения своей идентичности преступное государство нуждается в постоянном возобновлении агрессии, причем во все возрастающих масштабах. Так что правы пропагандисты путинского режима: Россия была вынуждена начать полномасштабную войну, такая война ей экзистенциально необходима.

Украина в качестве жертвы агрессии была выбрана из-за того, что Путину казалось, что успех обеспечен. С одной стороны, он знал, что часть украинского руководства, включая армию и спецслужбы, завербована, что в обществе действует большое количество агентов влияния; с другой стороны, его собственные коррумпированные спецслужбы снабжали его недостоверной информацией, преувеличивающей размер коррупции во властных структурах Украины и пророссийских настроений в армии и среди населения. Расчет был на то, что будет как в Крыму: наглая спецоперация и измена; в Крыму часть командования (включая командующего ВМС Украины) просто перешла на сторону врага. Не получилось. Здесь не место сколько-нибудь подробно разбирать ход военных действий. Попытки блицкрига некоторое время еще продолжались, но он был морально проигран уже вечером 25 февраля, когда президент Зеленский вместо того, чтобы искать убежище за границей, предстал в окружении высшего руководства перед камерами в Киеве: "Мы – тут. Президент – тут".

Вина и ответственность

Карл Ясперс: "Каждый человек отвечает вместе с другими за то, как им правят". Вопрос в том, как и перед кем он отвечает. Согласно Ясперсу, когда мы говорим о преступном государстве и его гражданах, следует различать четыре вида вины и ответственности: уголовную, политическую, моральную и метафизическую.

Начнем с конца. Метафизическая ответственность по Ясперсу – это ответственность человека и народа перед Богом. Ее мы рассматривать не будем, отметим лишь, что при обсуждении метафизической вины апелляция к Богу не обязательна. В рамках иной философской парадигмы и, соответственно, в других терминах сходную мысль выразил М. М. Бахтин, когда выдвинул тезис о "не-алиби в бытии"; метафизическая ответственность в этих терминах – это ответственность перед бытием.

Моральная ответственность – это ответственность перед совестью. Здесь не место вдаваться в рассмотрения тонкостей моральной философии и философии Другого, отметим лишь принципиальную двойственность моральной ответственности: ответственность перед собой и ответственность перед другими.

Первая интимна и индивидуальна. Ты либо чувствуешь свою ответственность за свои дела и за происходящее вокруг тебя, либо нет. Способность к моральной ответственности считается неотъемлемым свойством психически здоровой личности, отличающим ее от слабоумных, с одной стороны, и психопатов – с другой. Совесть индивидуальна и субъективна, но это не значит, что она произвольна – есть поступки, которые человек не совершает только потому, что они не соответствуют его представлению о себе. Скажем, я могу безнаказанно совершить кражу ("никто не видит"), но я не совершаю ее, поскольку это повредило бы моему представлению о себе как о честном человеке.

Сложнее с ответственностью перед другими. Кого считать "другими"? Тот честный человек, с которым я соотношу свои поступки, – кто он: я сам или другой? В конечном счете дело в самоидентификации: кто я такой и кто моя референтная группа. Помню спор моего отца с философом Александром Пятигорским по поводу оккупации Чехословакии в 1968 году. Отец, остро чувствуя свою вину, употребил местоимение "мы", на что Пятигорский ответил, что он никакой вины не чувствует, поскольку с этим государством его ничего не связывает, для него это не "мы", а "они". Т. е., отгородившись от "них", Пятигорский как бы обеспечивает себе алиби в бытии "их" государства. Аналогичную психологическую защиту выстраивают себе сейчас многие россияне (а-ля: я-то тут причем, меня не спрашивали).

В Германии 1930-х – начала 1940-х годов нелояльность Гитлеру, кроме всяких иных неприятностей, грозила моральным осуждением. Примерно так же обстоит дело и в нынешней России, если ты не Zапутинец. Слияние с массой заглушает совесть, в массе человек теряет многие свойства личности, в массе у него нет лица. Один из героев Фолкнера объясняет, почему линчуют всегда в темноте: чтобы не видеть лиц друг друга, ибо, сколько бы они ни кричали о праведности своего дела, в глубине души они знают, что это не так.

Ясперс вводит понятие "лживой совести". То, что человек был обманут начальством или пропагандой, не снимает с него ответственности ни за его собственные действия, ни за действия, совершаемые преступным государством. Действие является преступным вне зависимости от того, осознается его преступный характер или нет. Это же касается преступного бездействия.

Мораль неотделима от истины, и общественное мнение (докса) не является критерием истины. Подчинение собственной совести господствующей в обществе неправде и приводит к тому феномену, который Ясперс назвал лживой совестью. Здесь уместно привести слова другого великого немца – Томаса Манна: "Дирижер, который, будучи послан Гитлером, исполнял Бетховена в Цюрихе, Париже или Будапеште, становился виновным в непристойнейшей лжи – под предлогом, что он музыкант и занимается музыкой и больше ничем". Сейчас такой непристойнейшей ложью заняты сотни деятелей русской культуры и не только они.

Политическую ответственность рассмотрим вместе с уголовной. Дело в том, что Ясперс писал о политической ответственности Германии в условиях ее оккупации войсками держав-победителей. В нынешней войне никто оккупировать Россию не собирается, военное поражение России не приведет к захвату ее международно признанной территории. Политическая ответственность в этом – и, в случае необходимости, в аналогичных конфликтах в будущем – должна выступать в симбиозе с юридической и заключается в ответственности перед международным судом.

Уголовная ответственность в современных условиях предполагается только индивидуальная: наказанию подлежат только лица, прямо или косвенно ответственные за совершение военных преступлений. Впрочем, в приговорах Нюрнбергского процесса фигурировали и преступные организации: НСДАП, СС, СД и гестапо. Но даже в Нюрнберге не обсуждалась возможность суда над государством. Нацистское государство было уничтожено де-факто, поражением в войне и разделением на оккупационные зоны, а не по решению суда. Разрыв с гитлеровским государством получил юридическое оформление в результате создания новых немецких государств с новыми государственными институтами, не являющимися преемниками учреждений, действовавших во время нацистского правления (Австрия вернулась к конституции 1919 года).

Возникает своего рода парадокс: с одной стороны, государство может быть субъектом преступления, с другой стороны, государство может быть подвергнуто разного рода наказаниям, начиная с санкций в политической и экономической областях и кончая санкциями, лежащими в гуманитарной или семиотической сфере (запрет на использование государственной символики). Однако государство не может быть посажено на скамью подсудимых, т. е. выступать ответчиком в суде, поскольку отсутствует как необходимая для этого судебная инстанция, так и соответствующая законодательная база. С этим связан ряд негативных последствий. Во-первых, санкции имеют в определенной мере произвольный характер: отсутствует единый и общеобязательный свод, кодифицирующий наказания за совершаемые государством преступные действия. Во-вторых, это создает разнообразные возможности для обхода санкций или для неприсоединения к ним. И в-третьих, ООН, являющаяся высшей инстанцией в отношении наложения санкций, оказывается беспомощной, если речь идет преступлениях, совершенных постоянным членом Совета Безопасности. Кроме того, ООН является политической организацией, а не беспристрастным юридическим органом.

Очень важным является положение Ясперса, согласно которому преступное государство лишено права на преемственность. Все институты преступного государства не подлежат преобразованию, они должны быть отменены. Это касается всех ветвей власти: армии, полиции, всех служб безопасности, системы образования и т. п. Недостаточно плохого Гитлера заменить хорошим Дёницем, плохого Гиммлера – хорошим Шмиттом, плохого Хайдеггера – хорошим Хайдеггером, у гитлеровского государства не может быть правопреемственности, все его институты (включая культурные) подлежат отмене. Так и в России. Реформы существующих организаций не помогут – вспомним 91-й год. Свободные выборы и замена плохих людей хорошими тоже не решение. Отменены должны быть все институты путинского государства, начиная от президента и кончая национальным театром.

Это же касается и культуры. И, может быть, культуры в первую очередь, поскольку на ней особенная ответственность: войска и карательные органы губят тело, культура – душу. Война сейчас ведется не только на просторах Украины, но и в культурном пространстве. Некоторые российские артисты были подвергнуты санкциям и уволены, в частности, из "Метрополитен-опера". Вместе с тем, генеральный директор "Метрополитен-опера" Питер Гелб заявил, что созданные русскими шедевры не ответственны за Путина. "Мы отменяем Путина, а не Пушкина. Мы не будем менять наши планы, касающиеся исполнения русского репертуара". Я могу понять господина Гелба – сам так думал в течение десятилетий, – но в нынешнем контексте считаю такую позицию неприемлемой, частью той непристойнейшей, по Томасу Манну, лжи, в которую сейчас вовлечены не только пропутинские пропагандисты, но и некоторые "хорошие русские".

У меня было три формулы для внутреннего пользования, своего рода мантры. Первая, солженицынская: нельзя путать русское с советским; вторая, народническая: народ не повинен в преступлениях власти, и третья, уже собственная: а Пушкин-то чем провинился? Все три оказались несостоятельными. Если Сталин – самая популярная в России историческая фигура, если в постсоветскую эпоху на единственных более или менее свободных выборах победили коммунисты с элдэпээровцами, если случись сейчас свободные выборы, то именно коммунисты имели бы наилучшие шансы и т. п., то о какой несовместимости русских с коммунизмом может идти речь?[2] О (без)ответственности народа распространяться не буду, главное же – Пушкин, в чем его вина? Как отделить великую русскую культуру от государственных преступлений; даже отвлекшись от преступлений советской власти (якобы антирусской), нельзя забыть разделы Польши, культуроцид в Украине, геноцид черкесов и еще многое другое? А никак: попытки отделения хороших русских от нехороших выглядят жалко и обречены на провал.

Говоря о Германии, Томас Манн высказал важную мысль: "Нет двух Германий, доброй и злой... Злая Германия – это и есть добрая, пошедшая по ложному пути, попавшая в беду, погрязшая в преступлениях и стоящая теперь перед катастрофой". Это же самое должно быть сказано и о России: нет двух, к примеру, Пушкиных – доброго, автора "Евгения Онегина", и злого, написавшего "Гаврилиаду" и "Бородинскую годовщину"; я уж не говорю о том, что, к примеру, в "Полтаве" пришлось бы предполагаемую границу прокладывать внутри текста. Пушкина отменить нельзя, но это не значит, что ему как рукотворному идолу остается лишь поклоняться. Для того, чтобы в будущем мы могли бы наслаждаться творчеством Пушкина, мы должны не стыдливо прятать его непотребства, не искать им оправдания, а выявлять и беспристрастно анализировать их[3].

Если у русской культуры еще есть какое-то будущее, то ведущаяся сейчас в Украине геноцидная война должна стать для нее даже не поворотным пунктом, а точкой невозврата. То, к чему я призываю, – это не отмена русской культуры, а ее честный анализ. Еще Георгий Федотов в эссе о Пушкине говорил о внутреннем раке, разъедающем Россию; с тех пор рак дал многочисленные метастазы. "Пусть Германия вытравит из себя спесь и ненависть, и ее полюбят", – сказал Томас Манн. Спесь и ненависть должна вытравить из себя и русская культура, она должна быть декриминализована. Недостаточно указать на токсичные плоды культуры, должны быть выявлены их истоки и корни.

На независимость Украины

В процессе работы над этим эссе – а писал я его долго и мучительно – мне пришлось прочесть целый ряд текстов, пытавшихся с точки зрения русской культуры осмыслить происходящее. По-настоящему адекватной представляется мне только позиция Ивана Вырыпаева, в большинстве же других так или иначе перепевается тема невозможности отмены русской культуры. В критических выступлениях чаще всего упоминался Бродский с его антиукраинским стихотворением.

Выявление злокачественных образований в русской культуре, вероятно, следовало бы начинать с Пушкина, но раз уж подвернулся Бродский, то пусть будет Бродский. Да он сейчас и актуальнее.

Смерть Бродского ночью 28 января 1996 года была скоропостижной, но не неожиданной. Он знал, что умирает, и его последней отказ от операции сравним с отказом приговоренного писать прошение о помиловании. Прощание и подведение итогов слышится в целом ряде его стихотворений последних лет. Но случилось так, что именно "На независимость Украины" стало послесловием ко всему его творчеству. Не пожелаешь и врагу.

Стихотворение вызвало конфуз и негодование у публики, считающейся приличной, и признание у публики, приличной не считающейся. То, какие мерзавцы и с каким упоением цитируют этот текст, находя в нем себе оправдание и источник для вдохновения, в иных условиях могло бы считаться более чем достаточным посмертным наказанием автора. Но после Бучи этим ограничиться нельзя. Лиза не позволяет. Пепел Клааса.

Ни одно из стихотворений Бродского не является сейчас столь цитируемым и столь злободневным. Оно называется и лучшим стихотворением поэта, и худшим. Сторонники первой оценки считают необходимым постоянно напоминать о нем и при каждом удобном случае цитировать. Те же, кто считает стихотворение откровенно слабым, никчемным, хамским, позорным и т. п., также не могут отказать себе в неудовольствии процитировать наиболее возмутительные пассажи, а то и весь текст целиком. Казалось бы, если стыдно и противно, то плюнь да отвернись. Но не получается, есть в скандальном стихотворении что-то завораживающее, приоткрывающее нечто существенное как в самом Бродском, так и в русской поэтической традиции. Вот и я не могу плюнуть да отвернуться.

Должен сразу предупредить, что сказанное ниже не является литературоведческим анализом – время для такого анализа, с одной стороны, прошло, с другой – еще не наступило. Я даже не собираюсь предлагать сколько-нибудь связную трактовку этого стихотворения, моя задача лежит не в области литературной критики, но критики гражданской, чтобы не сказать ассенизаторской: вывести на чистую воду всю подлость и грязь, содержащуюся в этом тексте. Это – мой долг не только по отношению к украинским друзьям, но и по отношению к Бродскому и русской поэзии вообще.

Чтение текста, как написанного сейчас, без учета историко-литературного контекста его написания, называется презентизмом (или антиисторизмом). С точки зрения академической науки такое прочтение является непростительным грехом, но я и не преследую академические цели. В данном случае презентизм оправдан с гражданской точки зрения. Именно так читают сейчас это стихотворение как украинцы, так и ненавистники Украины. Ср. в сети восхищенные возгласы последних в духе: это Бродский не о прошлом написал, а о настоящем и будущем.

Предлагаемое прочтение по необходимости является крайне упрощенным. "На независимость Украины" – текст трудный, многослойный, но я не собираюсь здесь разбираться во всех его тонкостях. Остановлюсь, в первую очередь, лишь на тех его элементах, которые могут быть оскорбительными и ставшими особенно актуальными после 24 февраля. В конце сделаю несколько беглых замечаний, касающихся имперской темы у Бродского. Цель этих замечаний не в оправдании рассматриваемого текста, а в расширении контекста.

Стихотворение является оскорбительным. Какие бы изощренные контраргументы не приводили его апологеты, они не могут отменить тот факт, что оно и написано было с явным намерением оскорбить. Стихотворение не просто оскорбительное, оно издевательское. Обилие обидных прозвищ, (псевдо)украинизмов, сваленных в тексте аморфной грудой, прозрачный намек на сексуальное унижение, оскорбительность которого усилена национальной составляющей, – все это служит целям унижения Украины и ее народа.

Семантическая сложность текста не приглашает к вдумчивой дешифровке, а воспринимается как заумная белиберда, когда каждое лыко вяжется в строку, отчего абсурдные упреки и обзывалки кажутся еще более издевательскими: хохлы и т. д. – хамство, но хамство понятное, а вот почему еще и какие-то то ли арбузы, то ли дыни?

Издевательство над украинцами и украинством в России не обходится обычно без издевок над языком, и все украинизмы в стихотворении вводятся не, к примеру, ради создания местного колорита, а исключительно с издевательской целью. Украинцы – деревенщина, порождение чернозема, и их язык соответствующий; где им с таким языком подняться до уровня высокой поэзии. Такой как русская. Поскольку, как сказано в Нобелевской лекции, поэзия суть диктат языка и не язык является инструментом поэта, а поэт является средством языка, то каков язык, такова и брехня на нем. Все стихотворение подводит к финальному пуанту о Тарасе и Александре.

Непригодность украинского языка для выражения высоких материй – старая тема. В наиболее изощренной форме ее аргументировал Н. С. Трубецкой, который старался выразить ее в академическом стиле, не оскорбляя национальные чувства украинцев. Трубецкой выделяет в каждом языке два этажа: нижний этаж обращен к народным корням, верхний этаж обращен к высшей духовной и умственной жизни. Поскольку Украина была в XVII веке в культурном отношении более развита, чем Московия, то "началом создания общерусской культуры послепетровского периода послужила духовная украинизация Великороссии". И далее: "Общерусская культура преемственно связана только с западнорусской, украинской культурой допетровского периода, а не с старой великорусской культурой, традиция которой оборвалась в конце XVII века". Т. е. поскольку великорусский язык в своем верхнем этаже – это уже как бы украинский, то зачем же украинцам еще строить особый верхний этаж на почве этнографического диалекта и развивать на его основе какую-то национальную культуру? Получится "не культура, а карикатура" – не удержался-таки великий лингвист на высоте бесстрастного академизма. Не приходится удивляться, что из всего эссе Трубецкого нынешние шовинисты от языка вспоминают лишь карикатуру. Бродский не утруждает себя подобными умствованиями, предпочитая им издевательства на "нижнем этаже".

Вернемся, однако, к Александру и Тарасу. Если касательно Тараса апологеты этого стихотворения предлагали различные остроумные уловки, вроде Тарас-то – Бульба, то в отношении Александра, кажется, ни у кого трудностей с идентификацией не возникает. А между тем здесь есть над чем задуматься.

Дело в том, что Бродский не очень любил Пушкина, упрекал его в создании "гармонической школы", приведшей к "гладкописи". Пушкину Бродский решительно предпочитал Баратынского: "Боратынский был куда более глубоким и значительным явлением, чем Пушкин"[4]. Так почему же, умирая, нужно хрипеть строчки из Александра, а не из Евгения или не из не менее любимой Бродским Марины? Не потому ли, что назовет меня всяк сущий в ней язык? Неплохо для человека частного и частность эту всю жизнь какой-либо общественной роли предпочитавшего, для человека, зашедшего в предпочтении этом довольно далеко – и в частности от родины…

Певец империи и свободы. Так озаглавил свое эссе о Пушкине Георгий Федотов. Этими же словами можно было бы охарактеризовать и Бродского. Беда подобных формулировок в том, что они, претендуя на многое, объясняют мало. Русская поэзия – особенно поэзия петербургская – настояна на имперском субстрате. Из памяти изгрызли годы, За что и кто в Хотине пал, Но первый звук Хотинской оды Нам первым криком жизни стал. Певцами империи были, если называть лишь самые громкие имена, Ломоносов, Державин, Пушкин, Тютчев... Петербургский имперский классицизм (ампир), вся петербургская архитектура и планировка города, его парки, проспекты и перспективы создавали атмосферу, воздействовавшую сильнее идеологии. Тем не менее имперское начало имперскому началу рознь. Совсем по-иному звучит оно в творчестве учителей Бродского – Ахматовой и Мандельштама, и учителя его учителей – нежнейшего Анненского с его кошмарной совестью.

Бродский является певцом империи, вероятно, даже в большей степени, чем кто-либо в русской поэзии до него. Российская, Римская, Британская, Китайская периода династии Минь и даже столь эфемерное образование, как Мексиканская империя Максимилиана, – все они лишь проекции вечной идеи. Империя не ограничена ни во времени, ни в пространстве, она продолжается и после нашей эры, и в залетейском пространстве. Чего, однако, у Бродского нет – это темы строительства империи, ее блистательных военных побед и блистательного правления. Империя у Бродского – пространство застоя и распада, а не созидания и процветания.

Мне уже приходилось писать о своеобразном платонизме, вернее антиплатонизме Бродского: свое наиболее полное воплощение идея находит не в расцвете, а в упадке, в развалинах, в руинах, в пыли, в превращении в конечном счете в ничто (здесь соблазнительно вспомнить Хайдеггера, но это сближение было бы ошибочным). Мы, оглядываясь, видим лишь руины…; Архитектура, мать развалин…; В этом и есть, видать, роль материи во времени – передать все во власть ничего…

Державинское гром победы раздавайся немыслимо у Бродского, равно как невозможно воейковское имперское колониальное бахвальство: Галл, перс, прусс, хин, швед, венгр, турок, сармат и саксонец, – Всех победили мы, всех мы спасли и всех охраняем.

Украинская тема в имперский поэтический дискурс введена Пушкиным в его великой поэме "Полтава". Пушкин прекрасно понимает стремление украинцев к независимости и вкладывает в уста Мазепы убедительный и прочувствованный монолог, содержащий в частности слова: Независимой державой Украйне быть уже пора. Но все это имеет мало значения по сравнению с ходом истории: Лишь ты воздвиг, герой Полтавы, Огромный памятник себе. Памятник этот – Российская империя.

Смотри также

Два обряда. Русская культура и украинское сопротивление

Пушкин – наше все. В отношении имперского дискурса – тоже. У Пушкина встречаем почти все, чем нас радуют нынешние российские гопники из подворотен и министерств: тут и победобесие, и русофобия, и можем повторить, и даже бахвальство сексуальным насилием. Могут возразить, что Пушкин "Рефутацию г-на Беранжера" не публиковал. Действительно, не публиковал, но читал и распространял в списках. Так ведь и Бродский не публиковал.

В связи с войной в Украине особой популярностью стало пользоваться пушкинское "Клеветникам России", с точки зрения становления имперского дискурса не самый важный его текст. Но в нем содержатся две примечательные строки, обычно оставляемые без должного внимания: Славянские ль ручьи сольются в русском море? Оно ль иссякнет? Вот вопрос. Их можно понимать двояко: как перечисление славянских возможностей, до которых адресату не должно быть дела, или как импликацию: если славянские ручьи не сольются в русском море, то оно иссякнет. В любом случае, второе прочтение присутствует по крайней мере подспудно. Т. е. дело идет не о независимости Польши, а самом существовании русских: подавление польского восстания для Российской империи – вопрос экзистенциальный.

Это возвращает нас к Бродскому. Как-то полемизируя с одним в высшей степени интеллигентным русским националистом, я спросил, почему украинские националисты могут прекрасно обходиться без России, а русские националисты без Украины не могут. Я сравнил чувства русских с фантомными болями в ампутированной конечности. Собеседник поддержал это сравнение, но отметил, что причина очевидна: украинский национализм имеет этническую основу, а русский – имперскую; без Украины Россия не может быть империей, а если она не империя, то что же она? (Не ручаюсь за точность слов, но мысль была именно такой.) На предложение Александра Сокурова отпустить народы, не желающие быть в России, Путин ответил: "Вы хотите нас превратить в Московию". Так и у Бродского. Стихотворение называется "На независимость Украины", но могло бы быть озаглавлено "На распад России".

Певцу распада империи выпала редкая удача наблюдать процесс in statu nascendi, но результатом наблюдения стали не философические раздумья, а желчная инвектива. Стихотворение содержит скрытый ответ на вопрос Пушкина: Прошло сто лет – и что ж осталось От сильных, гордых сих мужей? Для Пушкина этот вопрос был риторическим: ничего от них не осталось, чувства и амбиции людей и народов забыты, а то, что осталась, – это империя, огромный памятник победителю Полтавы. Оказалось, что не то что сто лет, а почти что триста – не срок для Времени, и время показало-таки кузькину мать.

Дорогой Карл Двенадцатый, сражение под Полтавой, слава Богу, проиграно. Полтавская битва стала национальной катастрофой для Украины и триумфом России, решившим исход Северной войны, победа в которой, в свою очередь, стала свидетельством рождения империи. Независимость Украины знаменует начало ее конца. Сражение под Полтавой проиграно.

И последнее. В спорах и рассуждениях об этом стихотворении превалирует совершенно несущественная тема: хорошее ли оно или плохое, а если плохое, то стоило ли Бродскому его зачитывать. Хорошее или плохое – я не знаю, и мне это не очень интересно; важно другое – это очень значительный текст, открывающий многое не только в поэзии Бродского, но и в обширном пласте русской ментальности. Полагаю, что украинцам оно значительно облегчило прощание с Россией.

июль-август 2022

Статья эстонского литературоведа и политика Михаила Лотмана публикуется с сокращениями.

[1] Ср.: "Преступным государством является такое, которое в принципе не создает и не признает правопорядок. То, что называется правом и что это государство рождает в потоке законов, представляет для него средство для усмирения и покорения народа, а не нечто такое, что оно само уважает и соблюдает" (Карл Ясперс. Беседа К. Ясперса с Р. Аугштейном (журнал "Шпигель" 1965 г.) // Независимый психиатрический журнал. 2005. №1).

[2] Игорь Шафаревич считал, что выражение "русский коммунизм" содержит противоречие в терминах.

[3] В созданной нами Академии свободных искусств (Academia Artium Liberalium) после вторжения в Украину я начал читать по-эстонски курс лекций "Русская культура. Этюды в черном". К настоящему времени прочитал четыре лекции, три первые посвящены Украине, четвертая – Пушкину. Они доступны в YouTube. Планирую еще 5–8 лекций. Этот материал должен стать доступным и по-русски, но пока у меня нет подходящего канала.

[4] Интервью с Анни Эпельбуан (1991). В устных разговорах Бродский был еще категоричнее.

Установите Мобильное приложение Радио Свобода

Установить

Читайте Свободу в Телеграме

Войти

Подпишитесь на Свободу в Google новостях

Подписаться