Российский офицер Константин Ефремов уволился из армии в мае 2022 года после трех месяцев на войне в Украине, где он был свидетелем пыток, коррупции и мародерства. Он смог получить загранпаспорт, в январе 2023 года прилетел в Мексику и оттуда добрался до США, где попросил политического убежища.

Два месяца Ефремов провел в миграционной тюрьме в Техасе, затем, после нескольких месяцев скитаний по Америке без денег и документов, остановился в штате Теннесси. Ему помогает индийская семья, которая владеет придорожной гостиницей и разрешает в ней жить. Бывший военный подрабатывает, налаживая электрику и выполняя простые строительные работы. Заработанные деньги он откладывает на адвоката, необходимого для легализации в США.

История Ефремова – в фильме Юлии Вишневецкой "Прощай, оружие, здравствуй, Америка" в документальном проекте "Признаки жизни".

Рассказ Ефремова

– Я родился во Владикавказе в 1989 году, тогда он еще назывался Орджоникидзе. Окончил 9 классов школы, в техникуме отучился четыре года, ушел в армию на срочную службу в Волгограде. Решение подписать контракт я принял, потому что работа электрика малооплачиваемая. 30 тысяч рублей рядовому водителю в армии и 13–14 тысяч электрику – выбор очевиден. Плюс заработать можно жилье было, военная ипотека. Я не фанател от армии, я в солдатики не играл, я пошел служить, потому что там платили. Меня отправили на лейтенантские курсы. Военно-учетная специальность – инженерная. Поехал служить в инженерно-саперный батальон в Ханкалу. В Чечне мне очень нравилось. Мы занимались работой, не просиживали штаны – мы разминировали, каждый день в теплое время года с середины марта до середины ноября. У меня взвод в основном состоял из чеченцев, были русские ребята и дагестанцы. Там служба была классная.

Никто не верил, что будет война. Министерство обороны начало наращивание численности войск [в Крыму] еще с сентября-октября [2021 года], в ноябре там уже были десятки тысяч. Все думали, с размахом проведут учения, всех людей туда сгонят и все вернутся в свои воинские части – это было в головах. В войну никто не верил. Все были уверены, что закончатся учения, мы вернемся. Командование устроило показное убытие, рассказывало, что закончились учения, подразделения возвращаются в места своей постоянной дислокации. Мы обрадовались. Вместо этого поехали в Джанкой. Погрузили всех, нам не говорили, куда мы едем. 11 часов в КамАЗе как скот везли нас в дождь. Все перемещения были в пасмурную погоду, я это связываю с тем, чтобы скрыться от разведки, от спутников, от беспилотников. Утром – раскаты артиллерии. Все понятно: началось.

Первый раз, когда я был за границей, – это была Украина. Я всю жизнь до этого не был нигде за границей. Я оказался за границей, когда из Джанкоя поехал в Мелитополь на КамАЗе в автоколонне 27 февраля 2022 года.

Доехали до Мелитополя, на окраине еще были звуки боя. Однажды был на выполнении задачи по минированию, мы ставили мины где-то на перекрестке. Потом они сказали, что мины ночью сняли военнослужащие ВСУ. У меня отлегло на душе. Представь: ты поставил мину и на ней человек подорвался, про которого тебе говорят, что он враг, а какой же он враг? Люди защищают свой дом. Кто может напасть на Россию в здравом уме, трезвом рассудке – на ядерную державу? Украина точно не в первом десятке была бы, даже гипотетически. Это бред. Не было никаких сомнений, что люди защищают свой дом, им некуда деваться, их утюжат артиллерией, закидывают ракетами.

Мне дали восемь бойцов, мы охраняли штаб тыла. Туда привезли военнопленных, порядка человек 60 пленили. Их допросили, пытали, конечно. Была бригада пыточная, майор с битой, полковник и какой-то ряженый казачок. Если где брали в плен бойцов ВСУ, они с радостью ехали туда мучить их. Начинались одни и те же тупые вопросы: назови имена националистов в вашем подразделении. [Пленный говорит:] "У нас не было националистов". Я уверен, пленный сказал бы от тех побоев, которые ему наносили. Я удивлялся, почему он сам [имена] не придумал. Бывало, замполит напивался так, что ночью вставал, к нему приводили пленников, он опять начинал их избивать. Я шел за куратором, будил: опять лютует, опять пьяный, опять пытает. Ему никто не указ, он размахивает пистолетом, никто не подходит, он невменяемый, может стрельнуть в ногу. Только куратор мог его как-то успокоить, угомонить. У пленника завязаны глаза, он приставляет ему к голове пистолет и считает, стреляет рядом с ухом, когда счет заканчивается. Снимал штаны, угрожал, что сейчас позовет бойца, который его изнасилует, он это запишет на видео, отправит его жене, матери. Он это делал и в пьяном виде, и в трезвом. Каждая тварь, которая на такое способна, она носит в себе мерзость всю постоянно, а война просто дает возможность им развернуться, дает им условия для того, чтобы реализовать свою всю мерзость.

Рядовые, сержанты – воришки маленькие, мерзкие, мелочные, у них это все уже внутри сидело. Мне запомнился первый случай, когда я увидел мародерство: мы приехали на окраину Мелитополя, расположились на территории аэродрома военного. Боец нашей роты разминирования прибегает с газонокосилкой, счастливый, у него глаза блестят, говорит: "Привезу старшине, будем косить возле казармы". Забивали этим мусором КамАЗы, в которых сами ехали, сами стояли на ушах, но барахло тащили отовсюду, со всех щелей. Они как тараканы разбежались, в дома, в халупы эти бедные одноэтажные с кривым забором, может, думали, что их золото там ждет или электроника. А там 150 раз прошлись все рода войск и Росгвардия. Пожитки людей, которые никогда не совершили никакого зла и подлости по отношению к ним. [Я думал,] что я здесь делаю, зачем я это должен все слушать, весь этот бред, всю эту мерзость, уродство?

Я был не единственный, кто хотел уволиться. Это все жестко пресекалось. Парнишка был из 71-го полка, хотел уволиться, рядом с ним противотанковая ракета его друга разорвала в клочья. Он говорит: "Я не хочу, я хочу уволиться, с меня хватит". И они часами с куратором эфэсбэшным ездили ему по мозгам, до истерики его доводили, он рыдал. Парнишка из деревни, молодой – затравить, запугать, зачморить, пощечину дать, в печень пробить ногой, на что фантазия способна. Потом взывать к великим материям, что родина в опасности и прочий бред, рвота псевдопатриотическая. Потом чай налить, печеньку дать, по голове погладить, пнуть обратно в окоп.

Мы впятером уехали, пять человек – я, другой офицер и три бойца. Мы своему командиру роты сказали разом: "Завтра уезжаем". В итоге добились, достали командование: "Хотят увольняться, пусть проваливают". Мы поехали домой. Успели до объявления мобилизации. Приказ об увольнении вышел до нее. А кто не успел до 21 сентября – все. Их поздравили и сказали, что теперь их контракт до победы или смерти их.

Я когда домой вернулся, сказать, что мама обрадовалась – это ничего не сказать. В первую ночь слышу: она встает, подходит к моей кровати, обратно уходит ложиться. Три-четыре раза за ночь она вставала. Я говорю: "Что ты вставала, ходила по дому?" – "Я, – говорит, – усну, проснусь и не пойму, правда ты приехал или нет, дома ты или мне кажется".

Я хотел покинуть Россию, потому что знал, что меня не оставят в покое. С воинской части отправляли рядовых, сержантов проведать меня. Да и жить, и работать стало очень сложно. Я знал, что надо в Америку. Я знаком с культурой США, мне нравится вся эта история с Западом, с Сан-Франциско. Аляска, пустыни, история с хиппи – это же все было во время вьетнамской войны, протесты. Я читал Джона Стейнбека "Гроздья гнева", кино, конечно, американское, голливудское, оно ведь огромное влияние произвело на мир и на меня тоже. Эта страна действительно великая. Все эти страшилки о том, какие тут людоеды, – это все пропаганда. Я дождался приказа об увольнении, на следующий день уже отдал документы на загранпаспорт.

[Перешел пешком мексиканско-американскую границу, меня задержали], застегнули наручники на мне. Я когда был в военном санатории, там было строже все, чем в этой миграционной тюрьме в Штатах. Я никогда столько не спал. Прогулки были, каждый день два раза, баскетбольная площадка. В кино нас водили, кинотеатр у них.

[Когда после освобождения попал] в Нью-Йорк, это были постоянные попытки найти место, где переночевать, найти, что поесть. Я стеснялся, мне было стыдно. И днем было холодно, и ночью было холодно. В метро приходилось спускаться, на лавочках было тепло. Приходилось просить денег у мамы, как это ни было унизительно, но когда хочется пить, когда хочется есть, когда ты третью ночь на лавочке ночуешь, любой человек попросит. Раз в три-четыре дня мне какие-то деньги присылали друзья или мама: снять номер, поспать в кровати, искупаться, а на следующий день взять рюкзачки и пойти опять на улицу. Паспорт мне не отдали, вернут мне его только на суде. Из всех документов у меня – водительское удостоверение российское, распечатанные документы из иммиграционной тюрьмы. Я познакомился с одним парнем из Москвы, тоже бежал от мобилизации, он занимался ремонтом. Мы с ним поехали в Филадельфию, там я пожил какое-то время. После поехали в Питтсбург. Постоянно бежишь, постоянно у тебя нет денег, постоянно ты хочешь спать, уставший, голодный. Я только попав сюда, отдохнул. Прекрасная семья, которая владеет этим отелем, – они индусы. Позволяют мне жить здесь.

Не было ни разу мысли: что я наделал, что я натворил, зачем мне это все надо было, зачем я на это пошел?

Я был в Чикаго, у меня не было денег, мне пришлось две ночи ночевать в аэропорту. Со мной пожилой американец рядом сидел, спрашивает, куда я лечу. Я говорю: "Никуда, я просто жду, мне надо было у офицеров отметиться". Мы говорили с ним через переводчик, через телефон, я ему рассказал свою историю. У меня уже деньги закончились, 40 долларов я оставил на еду, хлеб, чипсы кукурузные покупал, этим питался. Американец отошел, пришел с бургером и колой, угостил меня. Сказал: "Вэлком".

Установите Мобильное приложение Радио Свобода

Установить

Читайте Свободу в Телеграме

Войти

Подпишитесь на Свободу в Google новостях

Подписаться