ГЭС-2, Дом культуры фонда V-A-C, Москва, открыт 4 декабря 2021

Pharmacy, инсталляция Дэмиена Херста, проект дома "Прада" в здании Скоропечатни А. А. Левенсона, Москва, 3–11 декабря 2021

В 1919 году к берегу Мойки пришвартовался "сумасшедший корабль", согласно выражению Ольги Форш. Это был знаменитый ДИСК – Дом искусств, организация петроградских литераторов и художников. Прошло сто лет, и уже в воды реки Москвы сошел со стапелей новехонький Дом культуры – ГЭС-2. Роль верфи исполнило архитектурное бюро Ренцо Пиано, знаменитого соавтора Бобура, а светскую знаменитость, которая обычно разбивала бутылку шампанского о форштевень новорожденного корабля, заменил президент России с диалогом про спиртные напитки, что хранились в том месте во времена Романовых.

Вообще, Дом культуры ГЭС-2 возник не из воздуха, хотя и является порождением четырех стихий. В начале ХХ века на улицах Москвы появились трамваи, чтобы поддерживать в них жизнь, требовалось электричество. И в 1904–1907 гг. на Болотной набережной построили Трамвайную электростанцию. Руководили ее возведением архитектор Василий Башкиров и инженер Михаил Поливанов. Башкирову, архитектору корпусов Третьяковской галереи и дома Виктора Васнецова, электростанция обязана своим первоначальным неорусским видом; правда, башенки, напоминавшей кремлевские, и узорчатых труб давно уже нет. Следы Башкирова теряются после революции, а вот потомки Поливанова заметны в отечественной культуре и науке по сей день. С 30-х годов одна из котельных ГЭС обслуживала "Дом на набережной", населенный советской номенклатурой. Так и нынешний Дом культуры ГЭС-2 ориентирован на тех, кто преуспевает сегодня. Электростанцию закрыли в 2006 году, а некоторое время спустя помещение приобрела компания "Новатэк", которую возглавляет один из нефтегазовых магнатов России – Леонид Михельсон. Решено было создать там резиденцию фонда V-A-C (аббревиатура расшифровывается: Виктория (имя дочери Михельсона), искусство быть современным).

Для осуществления метаморфозы пространства был привлечен Ренцо Пиано. О балансе между реконструкцией и реставрацией в архитектуре и интерьерах сегодняшней ГЭС-2 я спросил архитектора, художника и куратора Юрия Аввакумова:

Здание ГЭС-2 производит грандиозное впечатление. Появление такого сооружения на карте города – это большая удача москвичей. Конечно, у профессиональных архитекторов, реставраторов и управленцев есть вопросы к проекту нашего великого современника Ренцо Пиано. Скажем, есть вопрос к точности воспроизведения фасадов архитектора Башкирова. Да, они восстановлены не совсем точно, утеряны элементы неорусского стиля в оформлении. Но так ли это важно? Архитектурное бюро Пиано не стало заниматься восстановлением по мотивам, мы этого фальшивого новодела наелись во времена мэра Лужкова. Зато архитекторы сохранили металлические конструкции "шуховской" кровли (а то, что не сохранили, в точности повторили на заводе в Челябинске), и это действительно чудо инженерной мысли. Конечно, не Ренцо Пиано создал пространство электростанции – фотографии начала прошлого века рисуют нам фантастическую картину огромного индустриального собора. Десятилетия эксплуатации воздушный собор превратили в мрачные пиранезианские карчери. Архитекторы вернули воздух в здание, не стали застраивать пространство глухими перекрытиями, использовали "летящие" платформы. Есть вопрос, надо ли было одинаково красить все конструкции в белый цвет: и старые, и новые, необходимые для укрепления оригинального каркаса или ажурные ограждения? Венецианская хартия требует отличать старое от нового, но кто о ней вспоминает в Москве? Венеция – это карнавал, а не какая-то хартия. Так же и березка – несмотря на повсеместную распространенность – русский символ, хотя одновременно сильнейший аллерген. Аллергией на березовую пыльцу страдает масса народу. В апреле-мае этой массе придется обходить ГЭС-2 за километр, поскольку архитекторы посадили рядом рощу из 620 березок, но, опять же, красота требует жертв. Лично меня смущает устройство солнечных батарей на стеклянной крыше. Декларируется, что эти батареи обеспечивают 10% энергозатрат комплекса. То есть получается, что мы перекрываем светопрозрачную крышу, лишая здание естественного освещения, для того, чтобы обеспечить его освещением электрическим? Похоже на пространственный оксиморон, но да ладно, если внутри у него светло и сухо.

Между тем наш мэр Собянин объявил, что ГЭС-2 – крупнейшее в мире промышленное сооружение, реконструированное для культурных целей. Это, конечно, повод для законной гордости, но вообще-то тема конвертирования промышленных сооружений в культурные центры на архитектурной повестке находится с середины 1980-х годов. Такие центры есть во многих европейских столицах: Мадриде, Берлине, Риме. Есть такой центр в Париже, называется 104 Cent Quatre, бывший погребальный комплекс: лошади, катафалки, гробы, венки… Те же 36 тысяч кв. метров, что и наша электростанция, с той разницей, что в резиденции парижского центра проживает 200 художников, а у нас 24. И здесь возникает еще один вопрос: для кого наш центр построен, если не для народа, как строились когда-то до революции народные дома, например, Введенский народный дом, впоследствии ДК МЭЛЗ на Яузе? Центр 104 в Париже функционирует успешно, хотя сразу после открытия заметно пустовал и вызывал критику демократической публики: куда потратили 110 млн евро? По слухам, Леонид Михельсон потратил 900 млн, но у нас все масштабнее, и если мы не первые и не самые большие в мире, зато строим самые дорогие дворцы культуры. Вопросы к нашему дворцу есть, но все они будут сняты, когда заявленные цели дома для народа будут реализованы, когда посетители ГЭС-2 из праздношатающихся зрителей станут участниками культурных программ. Все условия для их реализации западные архитекторы предусмотрели, дело за нашим народом.

Итак, на "Болотном острове" воцарился культурный центр с помещениями для выставок и мастерских (в последних должна орудовать рука-робот и возможна 3D-печать), с библиотекой и рестораном (там обещают кормить с трансформирующихся тарелок, произведенных из вторсырья), с перформансами и кинопрограммами. Новые четыре трубы "корабля искусств" не дымят в московское небо, а поглощают воздух и чистят его; очищенный воздух и дождевая вода ускорят энергообмен между художниками и циркуляцию творческих идей, согласно замыслу устроителей. Я намеренно возвращаюсь к вопросу об энергии. В знаменитом своем неоконченном романе "Нефть" П. П. Пазолини размышлял, что есть главнейшее топливо современного общества? Поиски ответов были прерваны его жестоким убийством. Примерно в одно с итальянским маэстро время американский историк Ричард Н. Адамс написал примечательную книгу "Энергия и структура". Он прослеживал в ней несомненную и чреватую опасностями взаимосвязь между установлением контроля над источниками энергии, необходимыми для жизни людей, и развитием общественных и политических связей. Адамс сосредоточил свои научные усилия на доколумбовой Америке, но выводы его неутешительны для современников: чем больше энергии потребляют люди, тем большей становится власть над ними контролёров этой энергии. Стоит ли удивляться тому, что Л. Михельсон, вслед за нефтью и газом, стремится контролировать и современную культуру России, не без соучастия российской власти, олицетворение которой посетило Дом культуры?

Здесь самое время подумать о взаимоотношениях искусства и политики. В недавно изданной переписке Зинаиды Гиппиус мне встретились такие слова: Я не признаю а-политичного искусства (ни безобразной или ложной политики). Между метафизикой и политикой есть не сразу видная связность. Если есть настоящая общественная нитка в человеке, – непременно есть какая-то, пусть подсознательно, метафизика. А уж если есть метафизичность – непременно как-то прикоснешься к политике. Думаю, не стоит ожидать, что в специально высаженной берёзовой роще топор художника примется рубить иконы, или напротив храма Христа Спасителя пройдут акции "Войны" / Pussy Riot. На всякий случай, слово "бог" убрали даже из перевода на русский язык названия концерта-инсталляции Р. Кьяртанссона, прошедшего два года назад, когда фонд V-A-C представлял Москве нынешнего резидента ГЭС-2.

Смотри также

"Просвещённый абсолютизм". Рунет о культурном центре ГЭС-2

Открытые и анонсированные выставки и программы Дома культуры во многом посвящены рефлексии художников и кураторов относительно 90-х годов, иначе говоря, это проекты не столько перспективные, сколько ретроспективные. Выставка "Я моторы гондолы разбираю на части" названа по строчке из песни группы "Мумий Тролль", исполненной как раз на исходе 90-х. Полагаю, что гондола появилась неспроста. – В Венеции уже есть павильон фонда V-A-C на Дзаттере, возможно, у команды Михельсона имеется желание оспорить первенство Биеннале. Экспонаты выставки – костюмы, постановочные фотографии, иллюстрации – недвусмысленно обыгрывают идею карнавала, таковы иллюстрации к "Золотому ослу" (задумка Тимура Новикова; работы из коллекции Екатерины Андреевой), эскизы Глюкли из "Фабрики найденных вещей", арт-рестлинг Евгения Антуфьева. О культуре 90-х вспомнила и Дженда Флюид своими репликами "народных женских хитов" "Электричка", "Ясный мой свет", "Серые глаза", написанных покойным Славороссовым. Первая заявленная кинопрограмма ГЭС-2 называется "Машина времени" и также устремлена назад, в последнее десятилетие ХХ века; планируют показы фильмов Лунгина, Балабанова, Константинопольского, Луцика и Саморядова.

В те же времена перебрасывает мост искусств и резидент ГЭС-2 Рагнар Кьяртанссон своим несколько странным замыслом – переснять силами российских кинематографистов сотню эпизодов американского сериала "Санта-Барбара", невероятно популярного в России 90-х годов. Посетители Дома культуры могут в дневные часы смотреть за работой художников, декораторов, гримёров, звукорежиссеров и, разумеется, угодить на съёмки очередных сцен.

Выставочный же проект Кьяртанссона называется "В Москву! В Москву! В Москву!" и его зримым символом стала фотография, сделанная опять-таки в 90-х годах. Друг семьи Кьяртанссонов снял трёх продавщиц "Макдональдса" на Пушкинской площади, которые, хотя и не были родными сестрами, но приехали покорять столицу. О судьбе девушек история искусств умалчивает, пока что покорить Москву пробует Кьяртанссон – художник, музыкант, артист. В одном зале можно увидеть видеоверсию его московского концерта, на котором Кьяртанссон шесть часов напролет пел фразу "Печаль победит счастье" под аккомпанемент местного ансамбля (помню, что мы тогда пришли не к началу, но четыре часа просидели, не отрываясь). В другом зале – другой музыкальный проект Кьяртанссона и его коллеги – композитора Давида Т. Йонссона, реализованный в Новом Свете. Девятиканальное часовое видео "Посетители" – концерт, снятый в комнатах усадьбы Рокби в штате Нью-Йорк. Во время съёмок артисты друг друга не видели. Обстановка старинной усадьбы словно намекает о скором упадке дворянских гнезд. Так было в США после Гражданской войны, в России после крестьянской реформы, в Англии – после налоговых новшеств Ллойд-Джорджа… На одной из стен выставлены работы Кьяртанссона, написанные в 2009 году во время Венецианской биеннале. Тогда он за полгода сделал 144 портрета другого художника П. Х. Бьорнссона, который позировал изо дня в день, обязательно в плавках, в павильоне Исландии. Внимательный зритель заметит, что батарея опустошенных бутылок росла с каждой неделей. Наконец, специально для выставки ГЭС-2 Кьяртанссон снял видео "Грозный – Прегрозный", в котором художественно осмыслил два случая вандализма в отношении одной и той же картины Репина. Провоцирует ли искусство сюжетом и техникой к насилию? Или попросту каждый свидетель втайне желает стать участником? Бог весть, во всяком случае, стоит отметить различность реакций функционеров Третьяковской галереи. После покушения 1913 года хранитель галереи покончил с собой, после происшествия 2018 года ничего похожего не случилось.

Разумеется, выставка "В Москву!.." собрана не только из работ куратора. Мне более других понравился проект "Долгое путешествие души". Художник Уннар Ёрн обнаружил в музее фотографии Рейкьявика полтора десятка альбомов со снимками местного жителя Скафти Гудьонссона (1902–1971). Этот одинокий холостяк занимался переплетным делом, всю жизнь прожил в городе, приятельствовал с моряками и обожал фотографироваться. Из 4 тысяч снимков Ёрн отобрал более сотни, сделал выставку, издал альбом. Теперь и московские любители интимной истории могут полюбоваться жизнью тихого переплетчика. Когда я смотрел фотографии Скафти, то вспоминал альбомы из Морского музея Амстердама – поступления наследников частных лиц, снимки, сделанные судовыми врачами, офицерами, стюардами или просто путешественниками. – Утраченная действительность и невозвратные жизни. Я обнаружил газетный некролог Скафти Гудьонссона, но незнание исландского языка оказалось непреодолимым пока препятствием.

Полна гармонии и стена с работами Дика Пейджа. Он создал множество монохромных основ для помады, теней и прочей косметики "Шизейдо", будучи их дизайнером. Одно чтение названий звучит как поэма: Озорница, Терновник, Техно-золото, Сирена, Диско, Рассвет, Лагуна, Красная медь, Пульс, Золотой слиток, Нежный цветок, Кирпичный, Дерзость, Ноктюрн, Рассвет, Медуза, Фантом, Просекко.

Вероятно, в ближайшее время станет понятно, вошёл ли титанический "корабль искусств" в глубокий фарватер или угодил в болото. А вот появление на выставке работ Пейджа – объектов из индустрии красоты кажется очень симптоматичным. Связь между искусством и модой ещё более несомненна, нежели между политикой и современным искусством. В дни шумного открытия Дома культуры на московском небосклоне промелькнула звезда артистического Альбиона. Модельный дом "Прада" привозил на неделю инсталляцию Дэмиена Херста "Аптека". Правду сказать, впервые изощрённый интерьер аптеки со множеством препаратов, более похожих на десерты, со светильниками – мензурками и флаконами, с обоями, на которых нарисованы медикаменты, названные библейскими цитатами, и прочими красотами, – Херст представил ещё в 1992 году в Нью-Йорке. Потом в Лондоне пять лет работал ресторан-бар "Аптека" (1998–2003), и время от времени инсталляция возрождалась, словно феникс. И вот ненадолго она обосновалась в Москве, в одном из шедевров модерна – здании Скоропечатни товарищества А. Левенсона (архитектор Ф. Шехтель). К концу тридцатилетия бытования инсталляция Херста стала, увы, гораздо более актуальной. Тема доверия к медицине не сходит со страниц СМИ и с языков человеческих. Возможно, своим художественным и отчасти гастрономическим (а счастливых московских посетителей угощали) проектом Херст старается подсказать, что из нескольких зол следует выбирать более красивое. Отмечу и различие между "Аптеками" 1992 и 2021 гг. В Нью-Йорке в инсталляцию были интегрированы декоративные мухи, а в Москве их заменили бабочки (из позднейших работ Херста). Не являются ли эти привлекательные насекомые символическими изображениями наших современников? Точно бабочки, стараются они выбраться из тесных пелёнок, на краткий миг расцветают, попорхают, попорхают и умрут.