Как обойти блокировку?

читать >

Иван Толстой: Сегодня нас ждет историко-детективный рассказ о благообразном биохимике, почвоведе, специалисте по электронной микроскопии Гансе Бейтельшпахере, который в годы Второй мировой, как выясняется, был серьезным нацистским преступником.

Расследование провели сегодняшние участники программы, историки, живущие на разных континентах – в Австралии и в Мюнхене. Олег Бэйда и Игорь Петров.

Олег Бэйда: Хотя гадание по лицам ненаучно и даже оскорбительно в 21-м веке, человеку всё равно привычнее представлять душегубов минувшего как психопатов с пустым взглядом и взъерошенными волосами. Нам комфортнее видеть зло как отталкивающий пример человеческого падения, когда уродливость поступков высвечена на телесном уровне.

Но это лишь иллюзия восприятия. Психика людей пластична, а с ней двигаются и границы того, что человек себе позволяет: вращаясь в рутинном хаосе жизни, обычный человек вдруг оборачивается в монстра с тем, чтобы вскоре спокойно вернуться в прежнее обличье. Остаётся неясным, почему же эти границы оказываются столь размытыми – виной ли тому идеология, самоубежденность, очерствение сердец? Или же это свойство всех сапиенсов как таковых?

Герой этого рассказа, на воссоздание жизненного пути которого мы с моим коллегой и другом Игорем Петровым потратили 10 лет, прошёл этот путь в обоих направлениях и тем самым воплотил в себе ещё одну загадку человеческого рассудка.

Эта история началась в далёком уже 2013 году, когда я набрёл на изданную в Германии в начале нулевых книгу с записками немецкого генерала Готхарда Хейнрици. Тогда трудно было предположить, что заметки о войне на уничтожение, вышедшие из-под пера немецкого военачальника, произведут всего-то через пять лет достаточный фурор, чтобы быть изданными в России, пережить несколько тиражей и искренний интерес в самых разных слоях российского общества. При первом прочтении внимание привлёк такой отрывок. Сентябрь 1941-го, генерал сообщает своей семье, сидя где-то под Баклановой Муравейкой:

"Кстати, недавно мы были в деревне Седнев на реке Снов, прежде огромном поместье казацкого гетмана […] которому принадлежало 240 000 моргенов земли. Теперь замок совершенно пуст, разрушен и разорен. Родившийся на Украине приват-доцент из Кёнигсберга по имени Бейтельсбахер, сейчас лейтенант в нашем разведотделе, был тут в детстве с родителями, описал мне богатства этого дворца, его прекрасный парк (сейчас непролазная чаща), его библиотеку с ценнейшими рукописями и рассказал о здешней грандиозной жизни в старые времена. От этого ничего не осталось. Лишь одна старая 400-летняя липа еще стоит, вся скрюченная, по соседству с бюстом национального украинского поэта, который жил 250 лет назад в семье гетмана. Наши солдаты отбили ему голову. Они решили, что это Сталин!".

По ходу дальнейшего чтения мы узнаем, что лейтенант из разведотдела был переводчиком и любил охоту: переводил он с русского языка, а также в ходе ежедневных облав переводил на тот свет пойманных им людей. Перемежал он это одобрением нацистской политики колонизации, мол, украинская земля прокормит всю Европу, а попутно вручил генералу ключ к русскому сердцу, посоветовав читать ему русских классиков, Лескова и Толстого. Хейнрици так и поступил, о чем не пожалел. А теперь мгновенный снимок начала ноября 1941, мы в Лихвине. Вновь выдержка из дневника Хейнрици:

"Лейтенант Бейтельсбахер прикончил в общей сумме 12 партизан, некоторых вчера в Лихвине, а некоторых сегодня поблизости отсюда. Никогда бы не подумал, что в этом маленьком незаметном человечке столько энергии. Он мстит за своего отца, за свою мать, за своих братьев и сестер, которых коммунизм или свел в могилу, или отправил в ссылку. Он – безжалостный мститель".

Как же оставить такую характеристику без внимания! Да, российские изгнанники служили в вермахте и войсках СС. Люди были разного калибра: были возрастные ветераны Русской Армии Врангеля, пошедшие переводчиками, вроде Владимира Ивановича Ковалевского, служившего в испанской Голубой дивизии, в прошлом году книга его мемуаров под названием "Испанская грусть" вышла на русском. Были и люди помоложе, высокородные и дослужившиеся до невероятно высоких постов аристократы, вроде Кристиана-Константина Шальбурга, ставшего вождем датских коллаборантов. Но история приват-доцента оказалась все-таки уникальной.

Заинтересовавшись жизнью ученого палача, я порекомендовал Игорю прочитать Хейнрици, что он и сделал. И мы решили объединить усилия: не раз доказано, что две головы лучше, если они смотрят в одну сторону. Дальнейшую историю вырывания из забвения имени и дел доцента можно было бы рассказывать слоями: ученый с веревкой настойчиво убегал от нас, кутаясь в ткань времени и активно отгораживаясь – он пропал со страниц дневника генерала так же резко, как и появился там. Наши поиски плутали и заходили в тупик; достаточно отметить, что несколько раз мы думали, что "ну теперь-то уж все выжали, вряд ли что-то еще возможно найти", но спустя пару лет мы находили очередную зацепку, которая давала пищу для размышлений и поисков. По итогам последних мы писали небольшие материалы, каждый раз все усложняя и усложняя его биографию; и вот только сейчас она известна нам наиболее полно.

Успеху способствовало то, что сложились воедино и наш личный интерес к мрачному персонажу, толкавший писать запросы в самые локальные и мелкие архивы, да и без небанального везения двух историков не обошлось. Для удобства нашего слушателя мы сведем получившийся паззл воедино и расскажем восстановленную историю о жизни и судьбе.

Игорь Петров: Все началось с буквы. Генерал Хейнрици неправильно писал фамилию своего помощника: не Beutelsbacher, а Beutelspacher, то есть не "б", а "п" – БейтельшПахер. В адресной книге города Кенигсберга нашелся подходящий кандидат, доктор Hans Beutelspacher. Первой ниточкой стала краткая биографическая справка, сопровождавшая его диссертацию начала 1930-х.

Из нее мы узнали, что Ганс родился 20 сентября 1905-го в немецкой колонии Rosenfeld под Одессой и происходил из семьи русских немцев. Начальную школу в родной колонии он посещал с 1911 по 1913-й, затем последовали старшие классы в одесском реальном училище имени Святого Павла до 1922-го. Училище было основано лютеранской общиной, и одним из его выпускников был Лев Троцкий. То есть Бейтельшпахер застал и революцию, и Гражданскую войну, и первые годы советской власти. Первые три года он изучал химию в Новороссийском университете в Одессе, а затем сумел уехать в Германию, в Хоэнхайм, это Баден-Вюртенберг, где в 1928-м защитил диплом агронома в Высшей школе сельского хозяйства.

Научная стезя пришлась по душе: до 1930-го Бейтельшпахер работает ассистентом в Institut für Pflanzenernährung в Хоэнхайме, а с лета 1930-го пишет диссертацию в технической высшей школе Штутгарта. Какие-то связи с русской жизнью в изгнании он имел: вот и его научным руководителем стала Маргарита Карловна фон Врангель, графиня Андронникова, первая женщина, достигшая звания профессора в немецком университете. Студент был явно серьёзно настроен, фон Врангель успела написать с ним совместную статью, но дорабатывать саму диссертацию ему пришлось уже в одиночку – наставница скончалась в марте 1932-го. Бейтельшпахер стал доктором агрокультуры годом позже, защитившись по теме "Методы определения малых масс калия в растворах земли" ("Methode zur Bestimmung geringer Kaliummengen in Bodenlösungen").

После выпуска он перебирается в соседнюю Швейцарию, набираться опыта в Цюрихе. Что тогда, что сейчас постдиссертационный период – самый тяжёлый в жизни любого новопроизведенного научного сотрудника. Вот и Ганс приуныл, опубликовал всего-то одну статью в две страницы. Нацисты понятным образом пытались влиять на диаспору, жившую в альпийской конфедерации. Загранорганизацию НСДАП в Швейцарии возглавлял небезызвестный Вильгельм Густлофф и ему удалось среди диаспоры в 100 тысяч немцев сагитировать пять тысяч вступить в НСДАП. Густлоффа в феврале 1936 застрелил в Давосе еврейский студент Давид Франкфуртер, который за это был приговорен к пожизненному заключению, но после войны освобожден, выслан из Швейцарии и впоследствии стал офицером в израильской армии. А Бейтельшпахер стал одним из этих пяти тысяч, он также вступил в СА и НСДАП, но политический путь ему был заказан: в архиве отдела Восток Внешнеполитического отдела НСДАП сохранилось датированное декабрем 1934 предупреждение против сотрудничества с ним, подробности нам пока уточнить не удалось.

Но зато колесо фортуны все же провернулось, и весной 1935 Бейтельшпахер возвращается в Рейх на позицию ассистента в Университете Кенигсберга, при Институте агрономии. Здесь его берет под свое крыло светило почвоведения, Эйльхард Альфред Митчерлих, и тут, наконец, начинается успешная научная карьера – и публикации, и поездки на конференции зарубежные, ездил в Стокгольм, например, летом 1939.

Скандинавский вояж стал последним на обозримый период – осенью Германия вторглась в Польшу, и в середине октября Бейтельшпахер попал в тренировочный батальон связи в своем любимом Кенигсберге. Тут с ним случилась неприятность скорее анекдотического свойства: армейская карьера началась с лечения от венерического заболевания. В процессе наших поисков мы подавали запрос в так называемое Wehrmachtauskunftstelle, и вышесказанное практически единственная информация, которую из его учетной карточки там удалось выудить – вся его последующая карьера на восточном фронте в документах этого ведомства совершенно не отражена.

Этот загул, кстати, не помешал семейной жизни, он был женат с 1937 года, в 1940 у него родилась первая дочь, а во время войны – вторая.

К вторжению германской армии в СССР в июне 1941, Ганс уже в разведотделе 43-го армейского корпуса, коим руководил уже знакомый нам генерал Хейнрици. На бумаге все было гладко, но на деле коммуникации стремящегося к Москве вермахта постоянно растягивались, личный состав, наоборот, стачивался, а километры все не заканчивались – география оказалась сильнее военной теории. Собственную малочисленность и отсутствие политического целеполагания в отношении населения (которое в начале кампании "Барбаросса" рассматривалось лишь как расходный материал в контексте будущей колонизации) национал-социалисты компенсировали неизбирательным насилием. Корпусу генерала Хейнрици стали досаждать партизаны, и с октября 1941 Хейнрици латал свой дырявый тыл путем создания маленьких антипартизанских команд. Бейтельшпахер уже в чине лейтенанта, его командируют в такой отрядик в качестве переводчика, но потом быстро переводят в штаб корпуса, на специально созданную должность ответственного за борьбу с партизанами.

Олег Бэйда: Формально он числился как Sachbearbeiter, "делопроизводитель", но доктор моментально отошел от крючкотворства и подобрал себе трех "тимуровцев", бывших красноармейцев, крестьянских сыновей. Вновь слово генералу Хейнрици, наблюдавшему результаты. 5 ноября 1941:

"Днем партизаны прячутся в лесах и оврагах в своих убежищах, а по ночам ходят в деревни за съестным. Наш русский переводчик с огромным рвением взялся за борьбу с ними. Население не раз уже информировало нас о партизанах, так как боится притеснений с их стороны. Только с помощью крестьян и можно схватить партизан. Переводчику за истекшие три дня удалось поймать и прикончить 15, среди них нескольких женщин. Партизаны клятвенно верны друг другу. Они позволяют себя расстрелять, но не выдают товарищей. Они знают, что их уничтожат без сантиментов, и все же держат язык за зубами и утверждают, что ничего не знают. У них настоящие хомячьи закрома. Три дня назад в одном из тайников мы нашли три центнера (!) меда, не говоря уже об одежде, мясе и запасе муки. Помимо партизан, тут слоняется немало красноармейцев, оставшихся в нашем тылу после боев, часть из них вооружена, часть безоружна, многие из них помогают партизанам".

К сожалению, нам недоступны источники, которые могли бы пролить свет на ход мыслей Ганса. Очевидны два момента: первый, он же контекст – учитывая практику контрпартизанских операций, тем паче в нацистском исполнении, Бейтельшпахер убивал невиновных людей наравне с реальными саботажниками и комбатантами, скрывавшимися среди местного населения. Процент и конкретные величины установить не представляется возможным. Важнее то, что казни без разбора были ежевечерней практикой недоброго доктора почвоведения, и это не было случаем из разряда "так вышло, им не повезло, попали под “горячую руку”". Был специальный термин, Bandenverdaechtige, "подозреваемый в связях с бандами"; он обозначал, что исполняющей стороне достаточно было подозрения, а далее решение относительно того, имеет ли плененный субъект сношения с большевистским элементом, было самоочевидным. В конце этой логической цепочки обычно болтался труп.

Второй важный момент: пусть частное восприятие Гансом ежедневных казней и является фигурой умолчания, его действия говорят о том, что сам процесс ему нравился. Вероятно, для него самого это было неожиданным открытием, а деятельность казалась ему рациональным, полезным для службы занятием и даже предоставлявшим возможность мстить. То, что отмщение было коллективным и безразборным, его не беспокоило. Красноречива запись в дневнике Хейнрици за 6 ноября:

Смотри также

Эмиграция как мифология

"Партизанская активность под Лихвином заметно растет. Бейтельшпахер только 6-го числа поймал 60 человек, из них 40 красноармейцев, 20 он сумел осудить и прикончить. Одного молодого парня они повесили в городе, то есть они освобождают полевых жандармов от этой безрадостной работы и сами ее выполняют. [Адъютант] Бальцен с интересом наблюдал за зрелищем. Все впечатлены партизанской силой духа. Ни один ничего не выдает, все молчат и идут на смерть".

Повешенным оказался 16-летний Александр Павлович Чекалин, партизанский разведчик, воевавший вместе со своим отцом в отряде "Передовой". Был выдан немцам 44-летним каменщиком Никифором Ивановичем Авдюхиным, который с приходом нового порядка добровольно вызвался быть старостой деревни Песковатское. Заболевший Чекалин скрывался в деревне, где его и заметил Авдюхин. Попытавшийся бежать Чекалин был задержан Авдюхиным при помощи трех немецких солдат. Мать Чекалина при посредничестве Авдюхина просила заместителя городского главы Лихвина Шутенкова содействовать освобождению сына, однако, ощущая угрозу ареста, пустилась в бега. Чекалин был увезен в Лихвин и там повешен. Герой Советского Союза посмертно, в 1944 город Лихвин переименуют в Чекалин.

Обратите внимание на сплетение истории и науки. Чекалин попался Бейтельшпахеру в 1941-м, тогда же Хейнрици делает запись. После войны партизана героизируют. В книге Василия Смирнова "Саша Чекалин", конечно, фигурирует "маленький востроносый переводчик", четко ведущий допрос, но в целом кто поймал и казнил Чекалина, оставалось неизвестным в течение более полувека. В конце 90-х профессор Йоханнес Хюртер находит записи Хейнрици, проделывает кропотливую работу по их публикации, в начале нулевых они выходят, но идентификации нет, да и вообще книга эта была малоизвестна. И только к середине десятых годов получается сопоставить конкретного исполнителя с лежащими на поверхности, в общем-то, фактами. Не сделай Хейнрици эту запись, идентификация была бы невозможна.

Указанные там же 40 красноармейцев были, вероятно, окруженцами из разбитых дивизий, которые потерянно брели на восток по лесам. Едва ли эти живые мертвецы, после недель скитания по чащам, могли оказывать хоть какое-то сопротивление, так что на арест доходяг хватало и небольшой группы солдат. Не похоже, чтобы запуганные и потерявшие человеческий вид люди в замызганной униформе вызывали у Ганса жалость. Не стал ли научный взгляд на вещи еще одним залогом его ожесточения? Ведь в точных лабораторных формулах не было места сантиментам. Очищение оккупированных земель от партизан (или сочтенных таковыми) в нацистской пропаганде нередко рисовалось в терминах дезинсекции, а кому как не почвоведу думать в таком ключе посевных работ и разящих инсектицидных формул?

Иногда, конечно, генерал журил проявлявшего недюжинное рвение сослуживца. "Я сказал Бейтельсбахеру, чтобы он не вешал партизан ближе, чем в ста метрах от моего окна. Не самый приятный вид с утра. [Граф] Мой заметил, что Гёте в Йене прожил три недели с видом на виселицы".

Игорь Петров: Но частное недовольство генерала не мешало Бейтельшпахеру. Его неоднократно награждают: крест "За военные заслуги", оба класса Железного креста, то есть рвение на избранной стезе не осталось незамеченным и поощряется командованием. Но самое главное было впереди, причем эту часть биографии мы восстановили всего лишь несколько месяцев назад, работая над нашей книгой про власовскую армию.

Поясню, в чем мы буксовали: так как мы не обнаружили фамилии ученого-палача ни в каких послевоенных историях поисков нацистских преступников советской властью, мы сначала решили, что истории из дневника Хейнрици были для приват-доцента лишь эпизодом в начале войны, а потом он, может быть, перешел на штабную работу или вовсе был отправлен в тыл, ну и тогда понятно, что на его деяния 1941 года наслоились истории преступлений оккупационного режима последующих лет и благодаря этому приват-доцент ускользнул от внимания советских органов.

Олег Бэйда: Тут нужно добавить, что после 1945-го его военное прошлое всплыло лишь единожды, и долгое время именно это было нашей единственной ниточкой, говорившей хоть что-то о его деятельности после того, как он пропал из дневника Хейнрици. В 1967 году в немецком журнале "Военно-научное обозрение" был опубликован перевод дневника старшего лейтенанта Владимира Ивановича Гончарова, 194-я стрелковая дивизия, за январь-февраль 1942 года. Гончаров погиб в боях против 4-й армии под Юхновым, дневник захватили в качестве трофея, и он показался немцам важным настолько, что с переводной версией в апреле 1942-го ознакомился Риббентроп, а потом выдержки из перевода легли в архив немецкого МИДа, затерявшись среди бумаг дипломата Карла Риттера в Боннском архиве, где их и нашёл Бернд Мартин. Время и место: именно под Юхнов к тому времени перебросили корпус Хейнрици, а в конце января генерал принял шефство над 4-й армией. В конце публикации было напечатано: "Перевел лейтенант Бейтельшпахер", то есть в зиму 1942-го Ганс все так же был един в двух лицах – штабной работник со знанием языка и по совместительству антипартизан. Но на этом и все; как и сказал Игорь, Ганс просто пропал с радаров, и мы долго не знали, что же с ним стало.

Игорь Петров: На самом деле все оказалось иначе: куда более прямолинейным, если ориентироваться на логику событий и куда более фантастичным с точки зрения наших ожиданий. Решающий толчок дал мой старый товарищ писатель Михаил Бару. У него есть целая серия очерков о маленьких русских городах, и вот он писал очерк про город Опочку Псковской области, и ему попалась такая цитата:

"В 1942 году карательный отряд, сформированный фашистом Байтельскахером из русских изменников, остановился в деревне Дербыши бывшего Идрицкого района".

Как мы видим, фамилия искажена, вообще фамилия сложная, и все писали ее со слуха по-разному. Но вот именно это сообщение Миши в конце октября прошлого года, то есть совсем недавно на девятилетней временной линейке наших поисков, дало решающий толчок и позволило нам все ниточки собрать воедино.

Основную военную карьеру Бейтельшпахер выковал, командуя восточной частью, казачьим эскадроном. За основу взяли полтора десятка бывших красноармейцев, служивших при немецком батальоне лыжников Шлеебрюгге – маленький отряд, который зимой 1942 кинули спасать линию фронта под Юхновым и Спас-Деменском. Часть себя хорошо проявила, взвод казаков среди прочих, что возможно и привлекло к ним внимание командования.

Каким-то образом пути этих казаков и почвоведа пересеклись. С мая 1942-го Бейтельшпахер наращивает численность "группы самообороны", как это официально называлось, посещает лагеря военнопленных. Набралось под пару сотен человек, эскадрон был трехвзводный, большинство составили казаки или записавшиеся таковыми, дальше (по убыванию) русские, украинцы, татары, белорусы, поляки и даже чуваши.

Опять надо сказать про контекст. Процесс выкуривания партизан и укрепления немецкого тыла так и не был завершен к лету 1942-го. С одной стороны, вермахт идет на Кавказ, а Красная Армия терпит поражения; с другой, в тылу у немцев гуляют целые регулярные части вроде корпуса генерала Белова. Единой картины не было и тут: немало партизан первую зиму не пережили, сдались или были убиты. С одной стороны, силы были сильно распылены; с другой, в некоторых районах объединенные в единый кулак партизанские части берут целые города, как это было в Дорогобуже. С зимы идет активное расширение именно военного коллаборационизма, новые антипартизанские и охотничьи команды быстро формируются, тут же вводятся в бой, им придаются разрозненные полицейские группы из деревень, и вся эта толпа людей с винтовками ведет жестокие бои. Так что эскадрон доктора был не один, и часто эмигрантов ставили командовать такими частями просто потому, что так удобнее. Вот я упомянул Дорогобуж; на память приходит охотничья команда Бишлера, там похожая история, которую мы изучили за время работы над книгой, – командир из русских немцев, антипартизанская вольница и прочее. На первом этапе, к осени 1942-го эту битву немцы и набираемые ими туземные части вроде бы выигрывали, партизанские отряды несли большие потери, и контроль над тылом с немецкой точки зрения улучшался.

Казаки Бейтельшпахера чистят тыл уже с начала июня, прочесывают лесополосу, уничтожают небольшие лагеря партизан. Географически это северный берег реки Угра, деревня Чащи Всходского района Смоленской области. Боевые действия совмещались с давлением на местное население: устанавливали и собирали продовольственные и вещевыеналоги, назначали глав местных администраций.

Есть и цифры. К середине августа эскадрон захватил до 600 пленных, убив 67 партизан. Собственные потери – немая сцена! – составили 3 раненых и 3 убитых. Методы проведения операции не отличались от прошлогодних и включали в себя бессудные расправы, что запечатлено в одном из партизанских донесений: "[Русские полицейские] отряды устраивают облавы на наших людей. Захваченных выстраивают группами по 12-15 человек и задают вопрос: кто из вас за Гитлера, а кто за Сталина. Всех, кто не ответит положительно, отправляют как военнопленных в концлагеря, а сопротивляющихся убивают. Предавшихся врагу… вооружают, обмундировывают и зачисляют в казачьи отряды".

Но, как и в прошлый раз, вид из окна поутру не портил аппетит: командование 43-го корпуса было довольно и методами доктора, и результатами его эскадрона. Осенью 1942-го казаки все так же патрулируют медвежьи "углы" своей оперативной зоны, и фиксируют поведение местных. Прямо как год назад, крестьяне собирают по лесам раскиданное оружие. Бейтельшпахер рапортовал, что явно идет создание новых партизанских отрядов взамен разгромленных. Растет и эскадрон, к концу года его решено расширять, и так он становится 443-м казачьим абтайлунгом.

Смотри также

Несломленный и непрощённый

Разумеется, несмотря на все похвалы, обученность и дисциплина в восточных частях существенно уступала немецким. При штабе 4-й армии решают начать обмен опытом контрпартизанской борьбы, в конце года создают "восточную школу". Директором этого университета предполагалось назначить Бейтельшпахера. Школу доктор действительно создал, но уже в январе 1943 с поста он уходит, а казаков передают в соседнюю 3-ю танковую армию.

Олег Бэйда: Сменилось подчинение, сменилась география – с Угры казаки были переброшены на 400 километров к северо-западу в Псковскую область и обосновались в городе Пустошка. Теперь зона ответственности включает тыл аж двух армий. Настроение после Сталинграда было испорчено по всему Восточному фронту, но война в лесах идет своим чередом – разведчики выясняют стоянки партизан, крупные операции перемежаются с мелкими локальными укусами. Мы нашли в архиве переписку одного из бывших чинов эскадрона, он сам ранее был партизаном, перешедшим на сторону немцев. Он описал такую боевую операцию зимы 1943: казаки с тяжелым боем взяли образцово оборудованный партизанский лагерь на несколько сотен человек и сожгли его. Большая часть советских патриотов дала бой и смогла ускользнуть, однако в таких лагерях всегда находились и бежавшие в лес невооруженные гражданские. Вторая колонна эскадрона взяла в плен 7 человек. Цитата: "Они не дали никаких показаний и их расстреляли. При расстреле я видел, как они крестились. Я сомневаюсь, были ли они действительно партизанами!"

Эскадрон активно оперировал против местного населения: Рейх хотел дармовую рабочую силу, летом казаки Бейтельшпахера угоняют местное население из нескольких деревень на рабский труд. В документе, который мы нашли, все распланировано: для начала требовалось убедить население, что немецкая власть крепка и пришла навсегда, то есть сначала по умам и ушам ездили агитацией, выманивали людей из укрытий и тут же вязали их и насильно доставляли на пункт отправки. Там же казаки охраняли вагоны с набранными невольниками; в одном из случаев партизаны устроили обстрел станции из минометов в попытке освободить угоняемых. В общем, сплошное насилие, причем окрашенное в цвета гражданского противостояния.

Конечно, бывало и так, что у восточных частей вермахта налаживались более или менее добрососедские отношения с населением, от которого они зависели и среди которого жили. Однако непохоже, чтобы это был случай батальона Бейтельшпахера, скорее озлоблявшего крестьян своими действиями. В воспоминаниях солдаты именно его батальона характеризуются как верные командиру, жестокие, грабившие население. Последнему приходилось хуже всех: как понять, кто пожаловал ночью в дом? Ведь в ходу была активная разведка путем создания отрядов лжепартизан или посыла отдельных агентов под видом бежавших пленных в деревни. Был такой Борис Майснер, тоже из балтийских немцев, пскович, руководивший 520-м отрядом тайной полевой полиции, вот ему такие операции хорошо удавались.

Казаки Бейтельшпахера тоже использовали этот путь провокаций: к лжепартизанским заданиям основательно готовились, предварительно складывали одежду в землянку, чтобы от нее разило сыростью, наводили всяческую неопрятность, табак строго самосад в плохой бумаге, в карманах никаких зажигалок, винтовки и автоматы все ржавые подбирали. И приходили в села под видом подпольщиков, смотрели, как население реагирует. Всегда такая игра в кошки-мышки; в одном случае уже прошли деревню, их приняли, накормили, указали, в какую деревню дальше идти, чтобы соединиться с другим отрядом, а потом замыкающий из казаков выдает: "А много там партизан?" – то есть "партизан", то есть он не видел их как своих, почти засыпался.

Один из участников таких рейдов признавал после войны, что в батальоне хватало отталкивающих персонажей. Командира 3-го эскадрона, лейтенанта Шарапова, "ничего не интересовало, кроме баб, гусей, уток, поросят, пчел – это он все с собой таскал". Сам Бейтельшпахер ненавидел коммунистов и "таскался с женщинами". 4-й эскадрон лейтенанта Филатова вел себя безобразно: грабил, насиловал, проводил массовые расстрелы и всячески уничтожал доверие населения к батальону. Впрочем, мемуарист сваливал такое поведение на провокацию советской разведки, проникнувшей в часть. Население жаловалось Бейтельшпахеру, тот, хотя и "был как старый дуб", все же устроил Филатову выволочку, но последний оправдывался, что иначе поступить якобы было нельзя – дескать, так он "боролся с партизанами". Дело дошло до того, что из вышестоящего штаба прислали немецкого майора для расследования преступлений. Бейтельшпахер покрыл своего подчиненного Филатова, свалив все на немцев, ибо русские якобы не могли чинить насилие над русскими, и довольный майор-разведчик закрыл расследование, уехав. Доктор впоследствии хвастал, что смог так ловко выкрутиться из ситуации. Пострадавшему населению осталось лишь уходить к партизанам. Нам известны и другие случаи подобного поведения восточных частей – "борьба с партизанами" нередко оборачивалась безудержным грабежом и принципом "палим все, жалеть некого и незачем".

Игорь Петров: Так что доверия точно было мало, а потому операции шли, да и в чинах Бейтельшпахер рос, к лету 1943-го уже капитан. На тот момент госпожа военная фортуна почти что отвернулась от немцев: в одном из отчетов Ганс рапортовал, что при прочесывании лесов опрошенное население врет в лицо, стремятся создать у казаков искаженную картину сил и расположения действовавших в районе партизан Калининских бригад. В деревнях схроны, оружия запасли, взрывчатку, окопали деревни и оборудовали позиции. Тут, конечно, сложно сказать, поддерживало ли население партизан прямо так ярко, иначе откуда вечные коллаборационисты, ну или же просто мирились с вооруженными людьми из леса; одно причем не исключает другого.

Казаков вопросы вины гражданских и их вынужденного или добровольного сосуществования с советскими патриотами в любом случае не интересовали – им было достаточно найденных трофеев или просто подозрения в сотрудничестве. Вот мы читали отчет за сентябрь 1943-го: там в один из дней только команда доктора сожгла деревни Еловка, Овинище, Гусино и Дуброво. На следующий день еще семь деревень спалили, в чистом виде ставшая все более привычной к 43-му году практика создания "мертвых зон" – выделяется район, в котором есть партизанская проблема, и проблему решают путем уничтожения всех построек, всего урожая, население либо арестовывается и идет в угон как остарбайтеры, либо изгоняется, либо тоже уничтожается. Казачий батальон Бейтельшпахера осенью 1943-го только за октябрь сжёг 33 деревни, отрапортовали, что убили 13 партизан, пленили трех, а сами потеряли 6 человек ранеными. Цифры говорят сами за себя.

Нельзя исключать, что этот всплеск насилия имел и внешнюю причину, опять вспоминаем контекст. Зачем батальону так активничать? Потому что летом и осенью 1943-го солдаты и офицеры "восточных батальонов" начали крайне активно перебегать на советскую сторону, как отдельные чины, так и целые подразделения, вспомним Гиль-Родионова с его "Дружиной", из части при СС превратившуюся в 1-ю антифашистскую бригаду.

Случаи были настолько массовые, что командование сухопутных сил вермахта было вынуждено принять решение о переброске восточных батальонов на запад, подальше от гнетуще приближавшейся линии фронта. В первоначальных списках на переброску значился и 443-й казачий батальон, который раздался до почти пяти сотен человек. Однако командование корпуса выступило резко против, прося дать послабление и не отбирать такой инструмент, мол, казаки благонадежны, под оком доктора "особо зарекомендовали себя", да и за добровольными помощниками из стройбатов, которые, помогают строить линию укреплений в районе Пустошки, нужно следить. Командование пошло навстречу, батальон в самый последний момент из списков на отправку вычеркнули.

И тут случился совсем нерядовой эпизод. Во время одной из ноябрьских антипартизанских операций советские войска прорвали линию фронта под деревней Лакуши, так что казаков бросают на ликвидацию прорыва, там еще с ними 631-й казачий батальон был. На передовой части Бейтельшпахера пришлось несладко: просидели они там 10 дней, причем уже на четвертый Ганс просил срочно отвести часть в тыл, так как более не гарантирует ранее хваленую благонадежность своих людей. Поддерживая эту просьбу, командование корпуса даже использовало аргументацию: "Казаки видят свою задачу только в освобождении тыла от бандитов и считают бои с Красной армией братоубийством".

Приказ опоздал, советские танки пошли дальше, а казаки были выбиты с позиций и побежали. В числе других поле боя бросил командир 3-го эскадрона Шарапов. Как ни странно, потери батальона были невелики. Командование 43-го армейского корпуса сделало выводы и перебросило батальон от греха и линии фронта поглубже в тыл, на зимовку.

Олег Бэйда: Только в марте 1944 батальон перевели из 43-го армейского корпуса, хотя он еще несколько месяцев оставался примерно в том же районе и продолжал усмирять тыл. Дальше пошла чехарда, мы очень долго отслеживали, куда же его передали. Весна 1944, Бейтельшпахер уже майор, а в июле их перебрасывают в Латвию. Незадолго до того упоминавшийся комэск Филатов, который безобразничал и разбойничал, с группой в 15 человек ушел к партизанам.

18-я армия, которой достались докторовы казаки, сомневалась в благонадежности части, так что они сидели в резерве, а по осени батальон передали в Польшу, прикрывали тылы к юго-западу от Варшавы. В Польше батальон охранял железные дороги и продолжал воевать с партизанами, только теперь польскими. Вермахт активно пытался вербовать в свои ряды польских добровольцев, возможно, вследствие этого modus operandi батальона изменился: теперь партизаны чаще брались в плен, чем ликвидировались на месте.

В середине января 1945-го 443-й батальон попал под главный удар мощного советского контрнаступления, части 9-й армии спешно потянулись на Запад, настолько спешно, что к февралю тыловой район оказался на немецкой территории в Fürstenwalde am Spree. Тут у нас вновь есть взгляд местных, только теперь уже немцев: их жалобы красочно описывают то, к чему привыкли в части и какие порядки в ней царили. Приходят, занимают спальни хозяев. Кур стреляют нещадно. Золотые часы – это как водится, забирают. Чемоданы гражданских беженцев взламывают и хабарят; без приставаний к женщинам не обошлось, а кто протестовал, тому грозили расстрелом.

Вскоре после этого остатки казачьих батальонов были переданы южнее, в район города Шпремберг, где в тылу 4-й танковой армии в начале марта действовали советские диверсанты. Но большей частью, восточные части использовались для возведения укреплений. В двадцатых числах апреля немецкие части, оборонявшие Шпремберг, попали в окружение, но скорее всего казаки разбежались еще до этого. По свидетельству очевидца, офицеры в Шпремберге бросили свои эскадроны, а Бейтельшпахер с оставшимися направился в Чехию, при этом он не хотел сдаваться американцам, а особенно англичанам, "описывая их отрицательные свойства". Под Карлсбадом они расстались, причем Бейтельшпахер увел с собой один эскадрон. Свидетель предполагал, что увел к Советам, так как впоследствии в лагерях в Западной Германии не встретил ни одного человека из этого эскадрона.

Игорь Петров: Но нет, не к Советам. Вопреки высказанной антипатии к англичанам через два месяца после окончания войны Бейтельшпахер оказался в английской зоне оккупации, в деревне Unterstedt под нижнесаксонским Rotenburg an der Wümme, где встретился со своей женой (возможно, она именно туда эвакуировалась из Кенигсберга). В плену он заполнил анкету, которую мы нашли; анкета грозила карами за сообщение ложной информации, но Бейтельшпахер соврал, указав в качестве последнего места службы 172-ю дивизию особого назначения, которая во время войны сидела в тылу и на Западном фронте.

Переносимся в 1949-й. Проходя процесс денацификации в Оснабрюке, Ганс уже не скрывал службы в 43-м армейском корпусе; в анкете есть впечатляющий список наград, в том числе нагрудный знак "За борьбу с бандами", который для знающего человека в комиссии мог бы сказать очень многое о карьере кандидата.

Но комиссию по денацификации эти детали то ли не волновали, то ли они не уделили им внимания. Бейтельшпахер, с их точки зрения, не был убежденным нацистом, не был он и профессиональным военным – проверяли именно эти категории. Всего-то перед ними был профессиональный химик, а потому его и исключили из числа проверяемых. Хочешь что-то спрятать – положи на самое видное место. Более того, Бейтельшпахер добился отмены уплаты пошлины в 20 марок на основании того, что он фактически неимущ.

Первые послевоенные годы действительно были нелегки для семьи Бейтельшпахера, состоявшей из 4 человек (вторая дочь родилась в 1944 году). Он пытался стать предпринимателем и производить гумус, но не преуспел и был вынужден устроиться работать в сельскохозяйственную исследовательскую лабораторию, при этом они продолжали ютиться в беженском бараке.

Но несостоявшаяся денацификация стала поворотным пунктом его карьеры: уже через месяц он устроился научным сотрудником в Институт биохимии почвы, входивший в общий исследовательский институт сельского хозяйства в Брауншвейге. Директором института стал почвовед Вольфганг Фляйг. В соавторстве с ним Бейтельшпахер написал несколько десятков статей в промежутке с 1950-го по 1975-й. К этому следует добавить статьи, написанные Бейтельшпахером в одиночестве или с другими соавторами, – общее число публикаций приближается, вероятно, к сотне. "Коньком" ученого стала электронная микроскопия, с помощью которой он пытался внести свой вклад в почвоведение, и если судить по индексу цитируемости, то это ему удалось.

В середине 50-х годов брауншвейгский институт, в котором работал Бейтельшпахер, установил контакты с советскими почвоведами. В начале 1958-го институт по приглашению Фляйга посетила знаменитый советский почвовед Мария Михайловна Кононова, оставившая благодарность в гостевой книге. Очевидно, к этому времени антибольшевистские настроения окончательно покинули Бейтельшпахера, так как он (благодаря знанию русского языка) радушно принимал и любезно опекал гостей и с удовольствием позировал рядом с ними на фотографии. В том же году в его переводе на немецком языке вышла книга Кононовой "Гумусовые вещества земли".

Куда более удивительным, чем моральные метаморфозы Бейтельшпахера является то, что его после войны не разыскивали (или по крайней мере, не смогли идентифицировать) советские чекисты. Военная карьера Бейтельшпахера началась в 1941-м с повешения будущего Героя Советского Союза и до самого конца войны состояла исключительно из антипартизанских операций, казней и сожжения деревень. Число жертв возглавляемого им батальона является четырехзначным. Он должен был фигурировать как минимум в трех расследования военных преступлений: в Тульской, Смоленской и Псковской областях. Что ж, очевидно, и советские чекисты порой искали не там, где нужно, а там, где светло.

В 1959 году Бейтельшпахер получил должность научного советника, что приравнивалось к государственному служащему и гарантировало достойную пенсию. Он возглавлял отдел в институте биохимии почвы, коллеги запомнили его как авторитарного руководителя, который в то же время умел быть милым и не чурался застолий с молодыми коллегами. Мне удалось поговорить с одной из его бывших коллег. Порой за рюмкой он что-то рассказывал о войне или о детстве под Одессой, но это напоминало слушателям гиперболизированные "охотничьи рассказы". О реальной охоте на партизан он, конечно, молчал. Бейтельшпахер ушел на пенсию в 1970-м, но еще несколько лет продолжал публиковать научные работы. Он умер в Брауншвейге весной 1984 года.

Одна из послевоенных фотографий, которой с нами поделились, изображает Ханса Бейтельшпахера, глядящего в микроскоп и сидящего спиной к зрителю. Удивительным образом она становится метафорой его жизни: лишь использовав "исторический электронный микроскоп", мы сумели проникнуть в его тайну. Если бы он сейчас обернулся, какое из его лиц мы увидели бы: увлеченного ученого или безжалостного убийцы?

Установите Мобильное приложение Радио Свобода

Установить

Читайте Свободу в Телеграме

Войти

Подпишитесь на Свободу в Google новостях

Подписаться