Искусство (перформанс, в частности) делается для того, чтобы люди задумались.

Ради того, чтобы люди задумались о силе правды, Муций Сцевола сжег правую руку, держа ее над огнем в то время, пока говорил. Вообще говоря, спалить руку – в этом ничего особенно хорошего нет. Но сделанный в нужном месте в нужный момент, с благородной целью – поступок становится подвигом.

Поступок Муция Сцеволы – это был перформанс. В самом перформансе как таковом не содержится прекрасного. Акцией – водворением писсуара в музей – заменить картину невозможно. Писсуар красивым не назовешь. Писсуар Дюшана сам по себе не есть произведение искусства. Произведение возникает в дальнейшем, оно ткется из обсуждения вещи: диалоги в обществе, переосмысление культуры – вот желаемый результат. Можно обсуждать, является ли писсуар, выставленный в музее, пародией на Священный Грааль, ведь чаша, становящаяся сакральной в музейном окружении, уже перестает быть утилитарной – и, значит, это насмешка над христианскими корнями западного искусства. Разве чаша, которую нарекли Граалем, была изначально священной, разве жена Готфрида Бульонского, привезшая ее в Брюгге, понимала, что реликвия может дать импульс искусству Северного Ренессанса? А ведь писсуар, объявленный фонтаном, отсылает нас… И так далее, можно продолжать бесконечно. Таким образом, факт длящейся культурной дискуссии уравнивает (до определенной степени) перформанс со станковым искусством.

Отнюдь не все, что проделывали молодые люди, желая приобщиться к акционизму, одинаково значимо. Обсуждать газовую горелку, привязанную к пенису мастера, трудно: на Прометея художник не похож, и символика нас не ведет никуда. Скорее всего, это неудачный перформанс. Или, допустим, мастурбация на вышке бассейна – еще один образчик акционизма; можно обсуждать этот акт, но совсем недолго, поскольку сообщение не содержит богатой социокультурной коннотации. Человек мастурбирующий, похож ли он на Диогена, который, как известно, публично удовлетворял сам себя? Тут далеко не уйдешь, стоицизма мало. Это был акт независимости? Вряд ли. Вот и все, получился короткий дискурс.

А вот врата Ада, понятые как двери приемной ФСБ, – это полноценный образ. Художник восстал не просто против Путина и ФСБ (что само по себе неплохо), он поставил перед запуганным обществом вопрос: стоит ли вечно жить в страхе расплаты, или достойнее приблизить адское пламя? Иные не согласны; говорят, что двери ФСБ – это не врата Ада. Поскольку большинство из ныне живущих в скором времени сумеют увидеть врата Ада вблизи, и не только снаружи, но изнутри, то дискуссию следовало бы отложить до того времени, как они поделятся впечатлениями. Пока же скажем, что ведомство, произведшее столько зла, вполне может быть сопоставимо с Адом. Вы еще не согласны? Но вот у нас уже пять минут как идет дискуссия, а впереди еще столько вопросов: про Сталина, Андропова, Дзержинского, взрывы домов, провокации ФСБ, войну в Украине, заказные убийства, клептократию чиновников, крепостничество, Путина – это ведь только начало разговора.

Значит, цель художником достигнута: получился полноценный перформанс. Великий долгожданный перформанс, настоящее современное искусство большого современного художника.

Мы должны запомнить этот день как рождение современного искусства в России.