Народный артист России Владимир Назаров вышел из состава Совета по общественному ТВ России из-за несогласия с политикой телеканала и высказываний председателя Совета Олега Табакова по поводу Украины и украинцев.

В письме Табакову он написал, что ОТР игнорирует насущные проблемы страны, такие как катастрофическое падение уровня жизни. "Стоят заводы, не работает промышленность, дальнобойщики подошли к Москве, а телевидение молчит… Ужасный результат расследования Алексеем Навальным событий в Генеральной прокуратуре, с родственниками генерального прокурора, миллион просмотров! Для ОТР это не факт! ОТР молчит. Не дай бог власть обидеть! Назовитесь тогда телевидением власти, а не Общественным телевидением России", – отмечает народный артист России.

Назаров пишет, что Табаков позволил себе "мерзкие и подлые оскорбления" в адрес украинцев, которых он назвал убогими.

"Все это было бы его личным делом, если бы за этим не проглядывалась интересная политическая подоплека. В тот самый момент, когда Кремль оттяпал у Украины Крым и ведет подлую войну, так называемую гибридную войну, на юго-востоке, в Донбассе и Луганске, народный артист СССР выступает и посылает месседж Кремлю – правильно делаете, ребята! Чего их жалеть-то? Люди они, по сравнению с русскими, на третьей позиции", – обращается к Табакову его коллега по актерскому цеху.

Упоминает в письме Назаров и разгром Государственного музыкального театра национального искусства, который он возглавлял. О том, что произошло с театром, а также о реакции на свое письмо и о своих поездках в Украину Владимир Назаров рассказал Радио Свобода.

–​ Владимир Васильевич, если бы я вам позвонил несколько лет назад в конце декабря, вы бы наверняка сказали, что очень заняты, потому что готовитесь к новогодним концертам в своем театре. Они пользовались большим успехом. В этом году концерта не будет?

– Да, в этом году концерта не будет. В том здании, которое мы занимали, вообще располагаемся не мы, а Филармония-2. Наших спектаклей в этом помещении в Олимпийской деревне тоже не будет. Кроме всего прочего, исчез театр как юридическое лицо. Государственного музыкального театра национального искусства, крупнейшего федерального театра и единственного в мире такого рода театра больше не существует, он варварски уничтожен министром культуры Мединским. Перед тем как началась эта вакханалия в 2013 году, у нас было около 300 спектаклей в год. Все три зала, которые мы занимали в этом помещении: большой зал на 1100 мест, малый на 180 и камерный на 250 мест, – заполнялись нашими зрителями, в том числе маленькими. К нам дети ходили с трехлетнего возраста, фактически вырастая на наших спектаклях. Сейчас они мечутся по всей Москве, пытаясь отыскать наш театр. Родители звонят, обрывают телефоны, я всем с сожалением говорю, что театра нет. Отобрано здание, отобран бюджет, распылили труппу по разным учреждениям. В общем, да здравствует министр культуры, он победил.

– Обычно так поступают с диссидентами, которые чем-то серьезно насолили. Но в вашем случае просто ему понравилось здание?

– Я никогда не скрывал своей дружбы с Михаилом Михайловичем Касьяновым, я с ним дружил задолго до того, как он сделал политическую и чиновничью карьеру, стал премьер-министром. Я никогда не скрывал, что именно благодаря ему в 2002 году мы получили это здание, в котором приказом министра культуры Швыдкого был создан Государственный музыкальный театр национального искусства. Возможно, что меня, хотя я не участвовал ни в каких политических мероприятиях вместе с Михаилом Михайловичем, записывали если не в диссиденты, то во всяком случае в артисты, которым не нравится нынешняя власть, все, что они делают. И это чистая правда. Я не занимал активных позиций, но я и нигде особенно не скрывал свою точку зрения. Но это все равно не тот случай. Никакого отношения к разгрому театра не имела ни эффективность, как они говорили, экономическая, ни творческая, ни диссидентская, наша вина была только в одном, что нам досталось в 2002 году здание, 18 тысяч квадратных метров. Кстати, если быть до конца честными, мы понимали, что в этом здании могут базироваться и другие коллективы, многократно предлагали другим ребятам, особенно тем, кто был в федеральной системе Министерства культуры, рассмотреть вопрос: мы готовы были приютить еще коллективы. Но туда никто не шел, потому что это спальный район, там нет метро. Конечно, охотников начинать этот тяжелый путь, который мы прошли с 2002 года, по наполнению своих залов, чтобы зритель нас полюбил, причем без помощи телевидения, с неудобной транспортной инфраструктурой, не нашлось. Поэтому только здание и явилось причиной.

– Я слышал ваше интервью год назад в театральной программе "Эхо Москвы" как раз после разгрома. Вы говорили тогда о том, что надеетесь все-таки сохранить театр, выступая на других площадках. Не удалось это сделать?

– Отчасти удалось, потому что те ребята, которые работали со мной, они и сейчас вместе со мной, мы создали автономную некоммерческую организацию Музыкальный театр Владимира Назарова. Действительно работаем по другим площадкам, но это, я думаю, недолго продлится, потому что мы не живем, а выживаем. Наш артист может играть виртуозно на музыкальных инструментах, может петь на разных языках, может танцевать, может играть как драматический актер. Это ребята на вес золота – это просто золотой фонд нашей страны. Но, видимо, бабло победило все.

– В последние дни добавился еще один фактор. Вы выступили с письмом Олегу Табакову, вышли из Общественного совета российского телевидения, вы стали говорить о своей политической позиции. Не боитесь, что они вам будут мстить?

– Они мне отомстили уже по полной программе до того, как я занимал какую-то активную политическую позицию. Пожалуй, я даже слегка запоздал с этим, мне надо было раньше. В мире искусства сейчас две составляющих. Если ты хочешь прекрасно существовать, чтобы у тебя все было в порядке и тебе давали деньги, надо обозначить свою любовь к верховному нашему начальнику, рассказать, как ты его любишь, обожаешь. Но я и раньше не умел гнуться, и сейчас у меня спина не сгибается в угодливых поклонах. Поэтому я считал, что моя основная задача – это ставить мои спектакли, писать музыку, это и будет моя миссия на этой земле, а все остальное пусть делают политики. Но, видите, оказывается, все это не так.

– Людей культуры, которые осмеливаются критиковать власть, сейчас очень мало. Причем знаменитые актеры и режиссеры в лучшем случае отмалчиваются, а как правило, бурно поддерживают верховного вождя, особенно после аннексии Крыма. Это наивность, это корысть, это цинизм?

​– Боюсь, что все три составляющих здесь присутствуют: это и корысть, это и наивность, это и желание удержаться на тех позициях, особенно если речь идет о руководителях, чтобы у них не отобрали их театры, чтобы им не запретили работать. Был такой замечательный артист, сатирик Смирнов-Сокольский, которому Фурцева сказала, что если он будет так выступать, то у него отберут звание. Он ответил Фурцевой, что имя-то вы у меня не отберете. Артисты забывают, что у них существует имя, наработанное годами, которое можно потерять за одну секунду. Все временно, все преходящее, в том числе и наши вожди. Люди искусства остаются. Мне кажется, надо воздерживаться. Если не хватает смелости выступить открыто со своей точкой зрения, хотя бы молчи, хотя бы не подличай, не порть особенно на старости лет свою репутацию. Я всегда привожу этот пример с Шостаковичем, который был не боец, но он всегда умудрялся заболевать, когда надо было что-то подписать. Я это всегда повторяю, особенно молодым: не можете, не хватает смелости – лучше молчите. Не участвовать – это тоже позиция, это тоже поступок.

– А вам предлагали подписывать какие-нибудь письма в поддержку аннексии Крыма или что-нибудь подобное?

– Да, разумеется, предлагали. Я даже был назначен в Совет по общественному телевидению указом президента – это, видимо, был такой аванс: вот видишь, мы тебе подаем знак, ты должен оценить нашу милость и ответить на нее. Я не оценил, глупый стал к старости, не дошло.

– Итак, вы написали письмо Олегу Табакову. Уже прошло довольно много времени, есть какой-то отклик – прямой или косвенный – от адресата?

– На передаче с Владимиром Кара-Мурзой была озвучена позиция Анатолия Григорьевича Лысенко. Он сказал, что мною двигала обида и, возможно, я собрался в политику. Меня действительно обидели, потому что разрушили дело, которому я посвятил всю свою жизнь. Было бы удивительно, если бы я сказал: да нет, мне это как с гуся вода, никак меня это не затронуло. Нет, конечно, я был обижен, огорчен и какое-то время просто не знал, что делать, меня еще хватил инсульт... Но потом я собрался с силами, решил, что буду творить, сколько хватит сил, вместе с моими ребятами, как-то мы будем выживать, давать спектакли. Потому что зрители – это зрители, а власть – это власть. Наши зрители не виноваты, что у нас такой замечательный министр культуры, для которого, по-моему, любые мотивы важны, кроме искусства. Мы стараемся в силу своих сил все-таки как-то работать. Во всем остальном как бог даст.

– Многие думают, что Мединский – худший министр культуры в постсоветской истории. Это человек, который считает возможным цензуру художественных произведений, запрещает фильмы, лишает финансирования фестивали по политическим мотивам, тут многое можно вспомнить. Вы хорошо с ним знакомы?

​– Нет, я не могу сказать, что я с ним хорошо знаком, я с ним пообщался лицом к лицом именно тогда, когда принес ему заявление на увольнение по собственному желанию. Я не хотел участвовать в этой вакханалии разгрома театра, да еще как-то оказывать содействие, поэтому я пошел в Министерство культуры и вручил ему заявление. Он собрал чиновников, на этом заседании были попытки со мной как-то договориться в обмен на то, что мне будут отданы декорации, костюмы, предоставлено помещение, какие-то субсидии мне обещали. Ничего из этого не было выполнено, я и знал, что ничего из этого выполнено не будет. Министр сказал буквально следующее: "Владимир Васильевич, я, конечно, понимаю, что за этим столом собрались люди, которые десятой доли не сделали в искусстве того, что сделали вы, но нам надо как-то договариваться". И сделал ровно наоборот: театр был уничтожен, то есть само юридическое лицо, был отобран бюджет полностью. Мы говорили, что хорошо, отберите это здание, пусть в оперативном управлении он будет у филармонии или у кого посчитаете нужным, мы можем существовать в этом здании на правах аренды. Мне казалось, что мы вроде нашли какой-то консенсус, но меня просто обманули.

– Я хочу включить в нашу передачу песню, которую вы исполняете, на слова Юрия Левитанского. Знаю, что вы посвятили эту песню всем погибшим в Украине в неправедной войне. Вы могли бы рассказать об этой песне?

– Стихи Левитанского настолько точны, что они говорят сами за себя. Что касается Украины – это моя родина, я там родился, я там вырос, я считаю себя украинцем. Я считаю, что там действительно идет неправедная война, ужасная война, молю Бога, чтобы она быстрее прекратилась. Но скажу, что Украина сейчас показывает пример достоинства, борьбы за свободу. Очень надеюсь, что этот пример будет понят и подхвачен Россией.

– Вы не были в Киеве во времена Майдана?

​– Нет, мне уже возраст и болезни не позволяют. Но сердцем я был с ними, сочувствовал всей душой. Я много раз после этого побывал на Украине, скажу вам, что не встретил ни одного проявления вражды. Я был со своей семьей на машине с русскими номерами, моя семья не разговаривает на украинском языке, я не встретил ни одного проявления вражды в отношении русских. Более того, даже встретил сочувствие, многие из них понимают, что происходит в России. Мы проехали Львов, Одессу, Харьков, Днепропетровск, Новомосковск, Киев. Страна не похожа на фронтовую, страна работает, страна стремится в этой ситуации устоять и выстоять. Страна как никогда сплочена. То есть это действительно настоящий патриотизм в хорошем смысле этого слова. Например, волонтерское движение: достаточно выступить на "Фейсбуке", попросить помощь, сразу же появляются люди, которые создают комитеты и активно начинают помогать. Например, украинскую армию в большей мере содержат волонтеры. Я ездил по детским домам вместе с украинскими артистами, видел, как это все там происходит. Сказать честно, просто я по-хорошему завидовал моим братьям-украинцам. То достоинство, которое появилось сейчас в обществе, та тяга к свободе, тот жесткий контроль власти. Я здесь в России говорю, услышав какую-то критику в адрес Порошенко или Яценюка: ребята, если бы вы послушали, что говорят в Украине в адрес своих вождей, у вас бы уши свернулись. Они настолько внимательны ко всем проявлениям негативного, того, что отходит от принципов Майдана, сразу же бросаются и начинают прессовать свою власть, с тем чтобы она шла в том направлении, которое они все выбрали. А выбрали они путь в Европу.

– Сейчас растет эмиграция россиян в Украину по политическим причинам. Не задумывались вы о таком варианте для себя? В вашем случае это, наверное, следовало было бы называть не эмиграцией, а репатриацией.

– В моем случае это было бы возвращение на родину. Для меня дверь на мою родину открыта. Я знаю, что я в любой момент могу туда поехать, буду принят со всем радушием. Разумеется, задумывался. Может быть, так и сделаю.

– Я знаю, что вы исполняли песни на стихи Юнны Мориц. Вот один из примеров поразительной метаморфозы. Я помню Юнну Петровну, которая была страстной демократкой, на Радио Свобода у нас выступала. Невозможно было представить тогда, какой поворот случится. Ведь она киевлянка, родилась в Украине, и сейчас пишет об украинском фашизме, поддерживает Путина. Вы задумывались о причинах такого странного поворота?

​– Мне на самом деле очень больно и обидно, потому что я очень уважаю Юнну Мориц, это талант. Конечно, замечательные стихи она писала. Я, честно говоря, не могу объяснить, когда так поступает поэт. Я хоть как-то могу объяснить, когда так поступает худрук театра или ректор вуза, но когда так поступают такие, как Юнна Мориц, я не могу. Может быть, она кроме телевизора ничего не смотрит, а зомбоящик наш работает жестко и профессионально. Я встретил многих достаточно интеллигентных и умных людей, ушибленных телевизором. Это вызывало во мне оторопь, особенно после Крыма. "А что, Крым наш!" Я говорю: братцы, но воровать же нехорошо, тем более стране, которая дала гарантии безопасности своему соседу в будапештском меморандуме. Но нет, глаза блестят: "Как, это же наша территория, лысый Хрущ отдал!" Я говорю: "Друзья, давайте вспомним тогда еще, что у нас было, когда Батый пришел на Русь". Ей-богу, дикость. Я думаю, что, конечно, это следствие абсолютно жесткой, жестокой пропаганды, которая для меня неприятный сюрприз. Потому что я был уверен, что люди сидят в интернете, телевизор мало кто смотрит. И вдруг ощутил, что пропаганда не просто работает, а действует даже на людей умных, интеллигентных, начитанных, о которых я никогда бы не подумал, что они способны так зомбироваться. Тем не менее это произошло. Наши деятели телевидения забывают, что уже в мире есть прецедент. Гаагский трибунал судил политиков Руанды за геноцид, и вместе с политиками на скамье подсудимых сидели руководители телеканалов. Нашим руководителям тоже полезно было бы это помнить. Помните, у Шварца "Убить дракона": все были его учениками, почему, скотина, ты стал первым? Вот это очень важно всем помнить.

– Вы, как член совета при Общественном телевидении, наверняка тоже были телезрителем поневоле. Какое впечатление у вас от телевидения вообще, не только от политических эфиров?

​– Огорчает очень сильно, что из телевизора ушли авторитеты. Авторитеты не политические, а авторитеты нравственные: писатели, композиторы, художники, ученые. Они ушли, их нет. У нас только один сейчас шоумен в телевизоре, другого нет. А это большая беда, потому что общество не может существовать без нравственных ориентиров. Как-то канал "Культура" сохраняет еще свое лицо, не касаясь политики. Что касается Общественного телевидения России, тут у нас заочная полемика будет с Ириной Петровской, которая на "Эхе" сказала, что мною двигала только обида. Хотя не могу отрицать, обида тоже, но в первую очередь я поверил в то, что мы сможем сделать нормальное телевидение. А вся позиция ОТР – это конфликт лучшего с хорошим. Говорили, что на какие-то передачи приглашали Славу Рабиновича. Да, приглашали, смотрел я эти передачи. Что там Славе удалось сказать? Да ничего. Там ор стоял, как на Первом канале. Я думаю, я прав, когда я написал, что назовитесь государственным институтом власти, и все у вас будет хорошо, вы на этом фоне будете даже выигрывать. В Украине нет ни одного государственного канала. Да, многие каналы принадлежат олигархам, но все равно разнообразие мнений и плюрализм присутствуют, а государственный канал переделался в Громадське телебачення Украины, оно теперь действительно говорит обо всех проблемах страны. Есть примеры в мире, когда и общественное телевидение существует на государственные деньги. Сказала, кажется, Маргарет Тэтчер: запомните, государственных денег нет. Когда министр Мединский говорит, что мы не будем давать вам государственные деньги, он лукавит. Нет государственных денег – есть деньги налогоплательщиков.

– Как вы думаете, эта эпоха одного шоумена, о которой вы говорили, завершится в ближайшее время или она на долгие годы? Будет ли Россия двигаться в сторону той свободы, которая сейчас есть в Украине?

​– Мне бы очень хотелось надеяться, что я доживу до светлых времен, увижу Россию свободной, демократичной. Есть какие-то линии, которые власть уже прошла, точку невозврата как таковую, но никогда же не поздно остановиться и опомниться, потому что движение в том направлении, в котором идет сейчас власть, – это движение к огромной крови. Я думаю, что и люди, которые сидят в Кремле, не все же они сторонники этой жесткой линии, не все же они хотят, чтобы снова полилась русская кровь и кровь других народов. Наверное, есть люди, которые думают о том, что надо как-то остановиться и опомниться. Мне кажется, что если гражданское общество не вспомнит, что оно гражданское общество, если мы не будем оказывать давление на власть, то, боюсь, при моей жизни я Россию свободной не увижу.

– Вы много откликов за это время получили на ваше письмо? Поддерживают или говорят: зря выступил, сидел бы себе тихо?

– Огромное количество положительных откликов. Я был приятно удивлен, потому что, помня о 89% нашего лидера, я ожидал, что на меня набросятся чуть ли не с кулаками. Я этого не увидел. На 15 комментов может быть 1-2 отрицательных, ругательных, все остальное – это поддержка, уважение. Мне даже было неудобно, потому что я не считаю себя героем. Герой, на мой взгляд, – это Алексей Навальный, вот он герой. Я просто старый музыкант, которому надоело молчать, которому надоело бояться. Конечно, было слегка не по себе, когда шквал одобрительных откликов на это письмо. Я не считаю, что я совершил что-то героическое, что заслуживало бы таких горячих откликов.

– Это в интернете. А ваши друзья из московской артистической среды как отреагировали? Испугались, сторонятся или тоже поддерживают?

– Тех, кто испугался, в моем окружении уже нет. Эти люди остались еще после Крыма, тогда уже произошло разделение на "Крым наш" и "Крым не наш". Дальше начался этот ужас на юго-востоке Украины, гибридная война, а теперь наш лидер признал, что все-таки наши военные там есть. Собственно, у нас никакого сомнения не было в этом, но тем не менее. Тогда уже в моем окружении не осталось людей, которые бы думали по-другому. Я стараюсь с такими людьми не общаться, не дискутировать. Потому что переубедить их невозможно, с ними происходит что-то ужасное.

– Что бы вы пожелали в 2016 году слушателям Радио Свобода?

– Я бы хотел, чтобы мы прекратили тренировки на живых людях в Сирии, я бы хотел, чтобы прекратилась война на Украине. Я хотел бы, чтобы не погибали молодые люди, не гибли дети. Чтобы наступил наконец мир, чтобы люди выдохнули, чтобы сели за стол переговоров и услышали друг друга. Еще, как я люблю говорить, чтобы пожилых не стало меньше, но стало больше молодых.