Радио Свобода продолжает серию очерков о россиянах, которые делают жизнь своих соотечественников хотя бы немного лучше. Элла Полякова уже 25 лет руководит одной из самых известных и действенных российских правозащитных организаций – "Солдатские матери Санкт-Петербурга".

Она была создана в начале 1990-х, после того как гражданские активисты столкнулись с фактическим бездействием официозных комитетов солдатских матерей, созданных при Министерстве обороны, в связи с незаконными действиями по отношению одного петербургского солдата-срочника. Военнослужащего арестовали лишь за то, что он пожелал вступить в оппозиционное общественно-политическое движение. Права солдата тогда удалось отстоять, как впоследствии и права многих других молодых людей, столкнувшихся с произволом в российской армии.

От рок-н-ролла до Карабаха

Элла Полякова выросла в семье военного. Ее мать вынужденно скрывала свое дворянское происхождение, а отец в молодости сидел в застенках НКВД, но, как и многие другие, никогда об этом не распространялся. Это был человек партийный, но до щепетильности честный. Он до того ненавидел и презирал номенклатурные льготы и пайки, что однажды, в суровое голодное время раздал все выданные ему продукты, так что семья еле выжила. В середине 1950-х отец принес с партийного собрания доклад Хрущева о Сталине, прозвучавший на ХХ съезде партии, и интересы Эллы Поляковой развернулись от книг и театров к "вражьим голосам" и запрещенной западной культуре.

– В те годы очень важна для нас была музыка, рок-н-ролл, а еще одежда: если все ходили в сером и бесцветном, то нам было важно одеваться ярко, эпатажно, – вспоминает Элла Полякова. – Я училась в институте Бонч-Бруевича, и там у нас была своя диссидентская тусовка. А потом вышла замуж, семья, дети – два мальчика, нищета, жилья своего не было, еду детям надо было обеспечить на 5 рублей в месяц. Я до сих пор чувствую себя перед ними виноватой.

В молодости Элла Полякова была активной комсомолкой, а в период работы в одном из унылых "почтовых ящиков" даже написала заявление о вступлении в партию – "чтобы разрушить ее изнутри". Но в коммунисты ее, по счастью, не приняли, ведь к концу 1980-х она созрела для совсем другого рода гражданской активности.

В 1990 году Элла Полякова вступила в "Ленинградский народный фронт" – крупнейшую неформальную политическую организацию, возникшую в России на волне перестройки. "Я со всей комсомольской активностью занялась ЛНФ, строила там самоуправление. Мы, например, выясняли, почему нам привозят мясо из-под Чернобыля, из зараженной местности. Нам довольно быстро позволили зарегистрировать наше Фрунзенское отделение ЛНФ, но у нас были серьезные подозрения, что мы под колпаком у гэбэшников", – вспоминает Полякова.

Вместе с другими активистами "Ленинградского народного фронта" Элла Полякова в начале 1990-х поездила по горячим точкам. В Нагорном Карабахе она впервые в жизни попала под бомбежку. А в Грузии, где мирные люди смеялись при слове "война", уверяя, что просто не способны взять в руки оружие, она увидела колонну БТРов на улице: "Это был шок, совершенно непривычное зрелище".

Проект на пару лет

В 1990 году в Ленинграде прошла Международная правозащитная конференция, на которой Элла Полякова познакомилась с Любовью Лымарь из Комитета солдатских матерей России, созданного в 1989 году под эгидой Министерства обороны.

– Это женщина, у которой в армии убили сына, но Минобороны использовало ее в своих целях, – рассказывает Элла Полякова. – Она сидела и рассылала телеграммы семьям, которым из армии пришел гроб. В одних случаях погибших хоронили тайно, не давали писать на памятниках, где и как человек погиб. А иногда родственникам давали надежду, что пропавший солдат жив, их вызывали в Москву, ими манипулировали. Я тогда не знала, что ее сделали военной ширмой. И я дала ей возможность выступить на конференции, рассказать, как убивали ее сына.

Спустя некоторое время Любовь Лымарь позвала Эллу Полякову в Москву на съезд "Солдатских матерей". Вскоре Полякова поняла, что вся функция комитетов солдатских матерей сводится к тому, что к ним приходят родители военнослужащих со своими бедами и ждут, что "тетенька" в комитете снимет трубку и все уладит. Но этого не происходило – как говорится, поплакали вместе и разошлись.

– Эти комитеты – официозные структуры при Министерстве обороны, они возникли тогда, когда перед людьми встала проблема преступлений в армии против призывников и солдат. Но первыми на нее указали прибалтийские матери. Именно они задались вопросом – почему в армию гребут слепых и глухих. Им удалось за две бутылки коньяка раздобыть у кого-то расписание болезней, которое тогда было для служебного пользования. Когда они передали нам эти распечатки, стало понятно, что надо как можно скорее передать их дальше, людям.

Многое о преступлениях в армии активисты "Ленинградского фронта" узнавали от самих солдат, которые общались с ними во время организованных ЛНФ митингов и шествий:

– Однажды вечером мне позвонили и сказали, что арестовали Сашу – одного из тех солдат, кто к нам обращался за помощью, – продолжает Полякова. – Мне дали знать, что он в комендатуре на Садовой, рядом с Русским музеем, там закрытая тюрьма для солдат. Его обвинили в какой-то ерунде, на самом деле он написал, что хочет вступить в "Народно-трудовой союз российский солидаристов". Солдат в НТС – это что-то невероятное. И его посадили в одиночку и стали убеждать написать статью про правозащитников, мол, все они наркоманы и пьяницы, и тогда у него все будет в порядке. Я влетела на Садовую – мимо всех патрулей, мне показали журнал – с записью, кто его арестовал. Сашу вернули в Академию и стали допрашивать уже там. А Руслан Линьков, тогда помощник Галины Старовойтовой, брал депутатскую черную "Волгу", на которой мы демонстративно приезжали на свидания с этим мальчиком. В результате Сашу отпустили. Но перед этим я обзвонила все комитеты Солдатских матерей – никто этим не захотел заниматься. И мы решили создать свою организацию – не такую, как комитет, а низовую, из граждан, и поставить задачей прекращение пыток и других преступлений в армии.

Поначалу не было ни опыта работы, ни помещения – новорожденных "Солдатских матерей" приютили в бывшем райкоме КПСС на Измайловском проспекте. Но когда началась первая чеченская война, пришлось там же арендовать зал – так много стало обращений. В первые годы работа новой организации мало чем отличалась от работы обычного комитета солдатских матерей: велся прием граждан, делались записи в журнале, общение проходило по схеме "поплакали и разошлись". Но потом сотрудники начали делать методические пособия для призывников. Сначала Элла Полякова была уверена, что "Солдатские матери" просуществуют всего год-два, не больше, потому что потом люди сами все поймут, но этого не произошло.

"А в гробу лежал крошечный ребенок"

Работу, которой занимается Элла Полякова и ее команда все эти годы, сложно назвать кабинетной. Она не сводится к беседам с призывниками, солдатами и их родителями. Правозащитники сами ездили и по судам, и по госпиталям, и по военным частям. Кричали на всех углах о солдатах, избитых, униженных, покалеченных, а то и убитых своими сослуживцами, помогали комиссовать больных, стояли в пикетах, сидели в автозаках. Когда заходишь в офис "Солдатских матерей", в глаза первым делом бросаются шкафы, в которых стоят ряды папок, и все это истории солдатских несчастий, увечий, смертей:

– Потрясающая судьба у Николая Смирнова и его героической мамы, – вспоминает Элла Полякова. – Колю избили в военной части, его без сознания доставили в питерский окружной госпиталь, мама примчалась из Коми. Сотрудники госпиталя ей сказали, что ее сын – овощ, что бесполезно его лечить. Это было ужасно. Мы с мамой подняли скандал, добились, чтобы Колю перевели в госпиталь имени Бурденко – там нашлись врачи, которые сделали Коле множественные операции и вернули его с того света. Но когда человек в коме, во время реанимации ему вставляют трубку в трахею, и, к сожалению, из-за плохого ухода в окружном госпитале трахеи у Коли практически не стало. Мама с Колей пробыли в госпитале Бурденко шесть лет, мама жила подаянием. И когда я туда приехала, то не поверила своим глазам: Коля, молодой красивый мальчик, меня встретил вместе с мамой. Там уже хотели выращивать трахею из клетки, была назначена операция – испанский доктор должен был ее делать. Но наш врач из госпиталя Бурденко сделал ему стент – и я была потрясена, когда услышала его голос по телефону, он же не мог говорить все это время. Это был такой ужас, приборов не было, трубку вставляли практически прямо в легкое, малейшая пылинка, и Коля умирал, маме надо было постоянно быть рядом. А дальше история была возмутительная – какой-то офицер поехал на ВТЭК и оформил Коле вторую группу инвалидности, рабочую. И уголовное дело закрыли – неизвестно, кто и как избил Колю, никто не ответил за это преступление. В результате через шесть лет мытарств Коля с мамой вернулись в Ухту, живут в общежитии, квартиру им не дают. И никто в государстве не ответил за преступление против этой семьи.

Жизнь рядового Николая Смирнова, по крайней мере, удалось спасти, и это уже счастливое исключение. Рядом с Колей в палате лежал такой же искалеченный солдатик:

– Нам бабушка позвонила – спасите российского солдата. Он служил здесь недалеко, в Сертолово, его так избили, что ему пришлось удалить тонкий кишечник. Он точно так же был обречен на смерть, потому что в петербургском окружном госпитале ухода никакого нет, а из семьи у Андрюши – только бабушка. Тогда мы тоже устроили шум, спасали Андрюшу, в пикеты вставали возле госпиталя, пикетчиков наших задерживали, увозили в полицию. Его нам тоже удалось с большим скандалом перевести в госпиталь Бурденко. Но из-за общественного резонанса там образовалась напряженная атмосфера, и меня персонально к нему не пустили даже в день его рождения, хотя он просил приехать. Мы ему в подарок компьютер приготовили, деньги собрали, журналисты нам тогда помогали. И однажды Андрюша мне позвонил и говорит – вы знаете, главный врач сказал, что приезжают немецкие врачи, они заберут меня в Германию. А это я, видя, что российский солдат никому не нужен, попросила о помощи немецкую делегацию, которая к нам тогда приехала. Но хотя немецкие врачи в госпиталь приехали, Андрея им не показали. И умер он, на мой взгляд, странным образом – на операционном столе. Очень красивый мальчик из Тверской области, с огромными глазищами, мечтал быть трактористом. Я помню, как его хоронили с воинскими почестями, а в гробу лежал крошечный ребенок, потому что он усох весь. Не спасли, не нужен был никому Андрюша, очень светлый мальчик. А тот, кто его избил, ушел безнаказанный, и врачей не наказали, которые лукавили, никого.

По словам Эллы Поляковой, безнаказанность в таких историях – это норма, правда, случаются редчайшие исключения.

– Есть такая история, тоже трагическая, Сережи Мишкина. Он в Каменке нашей пресловутой служил, такой хороший, серьезный мальчик, бывший студент. Он в компьютерах хорошо разбирался, поэтому офицер его избивал и заставлял по ночам работать – свою работу выполнять. У Сережи, видимо, была тонкая душа, он маме все время звонил в Тулу. А мама к нам обращалась, и мы ей объясняли, какие есть варианты действий – либо добиваться, чтобы его немедленно комиссовали, но она не хотела разобраться с его годностью, либо забрать, положить в госпиталь, освидетельствовать и опять же комиссовать. Она нам тогда не поверила, в чем потом жестоко раскаялась. Она поверила офицеру Румянцеву, на совести которого многие судьбы. Сережу положили в кронштадтский госпиталь, и там он вдруг оказался в петле. Мы с мамой поехали в морг, там с ней чудовищно поступили – выкатили тележку с телом, она тут же упала в обморок, и они, воспользовавшись этой заминкой, тут же произвели вскрытие, хотя она и запрещала. И запустили грязную версию – якобы это он сам покончил с собой из-за карточного долга. И ее страшно ругали, что она воспитала такого сына. И вот она, когда пришла в себя, совершила то, на что очень редко бывают люди способны: у нас же следствие не находит преступников в армии, а она сама провела расследование. Она разыскала по всей России солдат, которые служили с Сережей и уже демобилизовались, связалась с ними по интернету, нашла нужные слова, чтобы они преодолели свой страх, – обычно говорить правду боятся. А ей они рассказали правду о том, что там происходило. И от очень многих она добилась обещания, что, когда к ним приедет следователь, они подтвердят свои показания. Мы поддержали мамины усилия, и следователю пришлось объехать пол-России и собрать эти показания, так что все-таки возбудили дело против офицера. Но у нас офицеров наказывают как-то очень мягко – тут же оказывается, что у него и семья, и всякие смягчающие обстоятельства. Так что недавно мне эта мама звонила и говорила – кажется, он уже вышел по амнистии. Самое омерзительное в этой истории, что и ребенка нет, и чести его нет – не только убивают, но и честь пачкают.

Выйти из строя

Не все рассказы Эллы Поляковой такие мрачные. Наоборот, есть много историй о том, как люди преодолевали свой страх и скованность перед государственной машиной и забирали сыновей, посланных на чеченскую войну, добивались обмена пленными, находили пропавших без вести.

– Родители нас спрашивали: а разве можно так сделать? Мы говорили: можно! И вот это "можно" было для многих спусковым крючком. А потом они с сыном приезжали и рассказывали, что им удалось сделать, – мы только глазами хлопали, удивлялись, на что люди бывают способны.

​За 25 лет, прошедших с момента создания "Солдатских матерей Петербурга", организация сильно изменилась: ее первый состав – пожилые диссиденты-шестидесятники – сменился подкованными молодыми правозащитниками, выращенными и обученными здесь же. Но принципы остались прежними: не только выслушать людей, у которых случилась беда, не только посочувствовать, но отдать им все накопленные знания, весь опыт, рассказать обо всех имеющихся возможностях выхода из сложившейся ситуации, а главное побудить к самостоятельному действию. "Первые годы на нас за это очень обижались, – признает Элла Полякова, – а теперь общество переменилось, люди уже не обязательно ждут, что какие-то начальники за них все сделают". Если же люди начинают бороться самостоятельно, "Солдатские матери" обеспечивают им максимальную поддержку. Сегодня юристы организации помогают в судах даже людям из других городов – по скайпу.

Молодые правозащитники пишут новые методические пособия, привязанные к современным реалиям, и ведут разработанные самостоятельно новые проекты. Элла Полякова придает очень большое значение одному из подобных проектов, который называется "Победители". В его рамках люди рассказывают друг другу, как им удалось победить беззаконие.

– Этот проект еще и стигму снимает с призывников, которые всегда такие плохие в глазах чиновников: оказывается, можно не бить в ответ, а подставить другую щеку, – я считаю, что те, кто так поступают, убегают из частей, чтобы не участвовать в избиениях, это герои нашего времени.

Самое главное сейчас, – считает Полякова, – это просветительские программы, которые пока не приживаются. К тому же за тот год, в течение которого НКО "Солдатские матери Петербурга" проходили с клеймом "иностранных агентов", перед ними закрылись даже двери школ, где они до этого успешно работали.

По мнению Эллы Поляковой, опыт победителей должен быть передан другим. Удача людей, преодолевших собственную робость, помогает избавиться от робости и другим, возникает цепочка – от матери к матери, от семьи к семье. Полякова понимает: то, что "Солдатские матери" предлагают людям, – это непростой опыт, сравнимый с опытом советских диссидентов: "В какой-то степени надо быть белой вороной, выйти из строя, а это страшно". Они предлагают людям, защищающим своих детей от армейского произвола, самим стать правозащитниками – и многие действительно ими становятся и побеждают.