Три группы экспертов представили свои проекты, как и за счет чего обеспечить рост российской экономики в среднесрочной перспективе. Одну из них возглавляет бывший министр финансов Алексей Кудрин, недавно назначенный руководителем Центра стратегических разработок, второй проект – от Министерства экономического развития России, третий – группы экспертов “Столыпинского клуба”.

Итоговый документ грядущих дискуссий их участники будут готовить примерно год, координируя его с проектом “Стратегия-2030”, который разрабатывается в правительстве. Независимые эксперты предлагают собственные оценки эффективности обсуждаемых планов. ​

Основным ресурсом для будущего роста экономики России Алексей Кудрин, например, считает свободные средства самих российских компаний и предприятий, которые сейчас лежат на их счетах в банках и не инвестируются, – их объем, по его словам, сопоставим с годовыми инвестициями компаний.

Эксперты "Столыпинского клуба", со своей стороны, отмечают, что объем “неудовлетворенного” спроса компаний и предприятий на те самые инвестиционные ресурсы составляет не менее 1,5 трлн рублей в год (это 22 млрд долларов по текущему курсу – огромные деньги). И вроде получается, что одни говорят, мол, денег – в избытке, а другие – наоборот, что денег остро не хватает. Как это совместить?

​Некоторые положения трех представленных проектов ускорения роста экономики России мы обсуждаем с экономистом Сергеем Алексашенко, в 90-е годы – заместителем министра финансов и первым заместителем председателя Центрального банка России:

– Начну с того, что сам термин “денег в экономике не хватает” – от лукавого. Есть понятие “спрос на деньги” – это желание населения и предприятий держать деньги на банковских счетах. Если они верят в стабильность экономической политики и национальной валюты, они и держат деньги на счетах. Если же не верят, то зачем их держать? Во-вторых, каждый из участников дискуссии, с одной стороны, прав, а с другой – хочется с ним и поспорить. Когда Алексей Кудрин говорит, что у предприятий есть какие-то громадные ресурсы на счетах, это – правда. Только нужно продолжить, что эти деньги лежат у предприятий сырьевого сектора, экспортеров сырья. В принципе у них с инвестициями все в порядке, и они продолжают инвестировать или просто копят деньги на что-то дальше. Другое дело, как их убедить, что нужно вкладывать, скажем, в развитие легкой промышленности, микроэлектроники, в финансирование венчурных инвестиций?.. Мне кажется, если в экономике нет доверия, не защищаются права собственности, то и переток капитала не работает…

– А предложения, исходящие из того, что в экономике сложился большой неудовлетворенный спрос на инвестиционные ресурсы?..

– Вообще-то, такое понятие, как “неудовлетворенный спрос”, в экономике отсутствует. Спрос либо есть, и ты идешь и покупаешь то, что тебе нужно, либо у тебя спроса нет – по той цене, которая есть сегодня на рынке. Начиная от помидоров и до самих денег, когда ценой является процентная ставка по ним. Вот как посчитать, что это – 1,5 трлн рублей в год? Ведь можно и 25 триллионов насчитать... Спросите любого человека, нужны ли ему деньги? Если вы скажете, что – в долг на три дня и под тысячу процентов годовых, вам ответят: “Нет, спасибо”. А если – в долг на 10 лет и под 0,1% годовых, то мало кто откажется. Поэтому я бы сказал, что здесь совмещается все что угодно, только вот цифры лукавы – и с той, и с другой стороны.

​– Камень преткновения в предварительных дискуссиях – целесообразность российского варианта так называемого “количественного смягчения”, то есть активного финансового стимулирования экономики со стороны государства – по опыту западных стран. В российских условиях он предполагает, прежде всего, дополнительную эмиссию денег. Судя по многочисленным публикациям на эту тему, предложения “Столыпинского клуба” предполагают, условно говоря, “деньги – уже сейчас, но – не через казну, а через банки и специальные институты развития – для реализации инфраструктурных или высокотехнологичных проектов, а уже на этом фоне – проводить структурные реформы в экономике”. Алексей Кудрин, со своей стороны, настаивает на достижении сначала низкой инфляции (3-4% год, то есть вдвое ниже текущей, что по определению исключает дополнительную к нынешней эмиссию денег) и проведении структурных реформ, а уже потом – новые варианты государственного стимулирования экономики. Можно ли примерно так и описать позиции сторон в этой части их споров? Или же эти разногласия, по сути своей, менее радикальны?

– Я вижу ситуацию иначе. Мне кажется, что принципиальных разногласий между тремя участниками – Минэкономразвития, Алексеем Кудриным и “Столыпинским клубом” – нет. И те, и другие, и третьи выступают за допустимость финансирования Центральным банком (путем денежной эмиссии) различных инвестиционных проектов, которые государству кажутся правильными, приоритетными и так далее. Вопрос – в объемах. ,Столыпинский клуб, говорит, что нужно 1,5 трлн рублей в год. Минэкономики – не знаю, как сегодня, но в ходе прошлогодних дискуссий с Центральным банком заявляло, что нужно 500 млрд рублей в год. Алексей Кудрин говорит о 100-200 млрд рублей в год. То есть это, в общем, – не сильно принципиальные разногласия. И все стороны согласны с тем, что Центральный банк должен лишиться независимости и слушать то, что считает правильным делать правительство. Мне же такая позиция не нравится принципиально!..

​– Министерство экономического развития даже специально опровергло появившиеся в прессе сообщения о том, что оно, якобы, видит механизмом ускорения экономического роста стимулирование инвестиций при ограничении потребления, читай – ограничении роста зарплат и пенсий в стране. Пусть так, пусть они и не считают его ключевым фактором, но обратимся к самой сути такой схемы. Да, можно “зажать” рост зарплат, но, пока сохраняются политические риски (иначе говоря – не будут проведены структурные реформы), предприятия и не станут спешить с расширением собственных инвестиций, как бы государство ни старалось их стимулировать. Но на структурные реформы, даже если их и начать сейчас, уйдут годы… Так что, получается в таком случае, что “зажимали” рост зарплат и пенсий в течение этих лет, условно говоря, зря?

– Не могу сказать, что совсем зря. Ведь очевидно, что, скажем, “замораживание” зарплат бюджетников в прошлом году и в нынешнем, как и резкое сокращение индексации пенсий, привели к тому, что спрос населения падает и, соответственно, инфляция быстро замедляется. Население меньше потребляет как отечественных товаров, так и импортных. Меньше импортных товаров – меньше спрос на валюту. Меньше спрос на валюту – дороже рубль и дешевле доллар. То есть каких-то макроэкономических целей за счет “замораживания” зарплат в бюджетном секторе правительство, безусловно, добивается. Другое дело – мечты Минэкономики, что если меньше зарплаты, то больше денег у предприятий, а значит – будут инвестиции. На что им совершенно справедливо возражает министр финансов: да, деньги-то у них есть, только они – дивиденды платят, а вот инвестировать – не хотят! Поэтому сказать, что это – совсем зря, макроэкономически было бы неверно, так как какие-то эффекты достигаются. Но гипотеза о том, что эти деньги будут направляться на инвестиции, она – ложная.

​– Министерство экономического развития, в частности, предлагает заняться и либерализацией Трудового кодекса России – с целью упрощения самой процедуры увольнений работников “по экономическим соображениям”. Такое предложение, кстати, перекликается с давними и многочленными призывами в Европе – сделать европейское трудовое законодательство более гибким в этом плане, то есть более похожим на американское, в частности. Чтобы европейская экономика из будущих кризисов могла бы выходить быстрее… Но в условиях России, где низкая, даже в кризис, безработица объясняется (помимо фактора демографии) главным образом как раз жесткостью трудового законодательства, сколь высоки, на ваш взгляд, шансы на его существенную либерализацию – как до президентских выборов 2018 года, так и после них?

– Обсуждать, что будет после 2018 года, мне кажется, еще рановато… Вообще же я считаю, что либерализацию Трудового кодекса в России реализовать очень трудно. В силу того, что очень много популистов тут же начнут кричать, что, мол, ущемляются права рабочего класса! А этот рабочий класс, скажем – тот самый Уралвагонзавод, и есть электоральная опора президента Владимира Путина. Поэтому то, что до выборов 2018 года нет никаких шансов у этой меры, – совершенно точно. Однако вся дискуссия Экономического совета и предложения Минэкономразвития направлены на период уже после 2018 года. Судя по опыту прошлых лет, президент Путин может иногда принимать такие решения, которые ущемляют, что называется, права широких слоев населения. Что же касается Трудового кодекса, было много попыток его либерализации, однако, по-моему, всерьез это никому так и не удалось сделать.

​– Все три проекта предполагают проведение пенсионной реформы… Да, где-то речь идет о поэтапном повышении пенсионного возраста – до 63–65 лет. Но при этом упор делается как на отчисления работодателей, так и на индивидуальные накопления работников на свою будущую пенсию. Пусть и будут спорить пока об их соотношении или параметрах… Но если не иметь в виду само повышение пенсионного возраста, то все остальные составляющие будущей реформы, как представляется, не так уж сильно и отличаются, по сути своей, от того, что закладывалось в пенсионную реформу в России (то есть создание трехуровневой системы пенсионного обеспечения) еще в начале 2000-х годов, – разве не так? Собственно, на этом же, так или иначе, и построены сегодня пенсионные системы большинства развитых стран мира, пусть и с весьма заметными различиями…

– Мне кажется, что такой взгляд на пенсионную реформу не совсем правильный… Вообще говоря, пенсионная реформа – это не о тех, кто сегодня уже на пенсии, и не о тех, кто собирается на пенсию в ближайшие два-три или четыре года. Пенсионная реформа – это для тех, кому до пенсии еще лет 25–30. Собственно, пенсионная реформа должна рассказать людям, которые сегодня о пенсии, может быть, и не задумываются, о том, как они будут жить и по каким правилам будут формироваться отношения между ними и государством в части пенсионного обеспечения?.. К сожалению, ни одна из четырех попыток пенсионной реформы, или того, что называлось пенсионной реформой в 2000-е годы, ответа на этот вопрос не содержала. Как и сегодня – ни предложения Алексея Кудрина, ни предложения Минэкономразвития на эту тему ничего не говорят. Само по себе повышение пенсионного возраста, понятно, решает краткосрочные проблемы сокращения дефицита Пенсионного фонда и, соответственно, его “давления” на федеральный бюджет. Никаких других задач повышение пенсионного возраста не решает! Но – что дальше? Ну, хорошо, предположим, мы сегодня соглашаемся повысить пенсионный возраст до 65 лет. А ваш следующий приход – что нужно будет повышать уже, скажем, до 67 лет – он произойдет через 5 лет или через 15 лет? Или вы с ним не придете уже никогда?.. Именно глубина этих расчетов, глубина прогноза, к сожалению, сегодня отсутствует. И мне кажется, что это – самое главное, чего не хватает этим предложениям в том виде, в котором они озвучены.

​– В части реформы структуры государственных расходов, то есть госбюджета, любые предложения для дискуссий в ближайшие месяцы будут, так или иначе, предполагать перераспределение трат государства. Скажем, меньше – на оборону и госуправление, а больше – на поддержку частного бизнеса, особенно – малого и среднего, а также – на инновации… Но, по вашим представлениям, на ближайшие 7–10 лет сколь велики шансы такого “перераспределения” трат государства российского? Особенно если нефть так и будет оставаться относительно дешевой…

– У меня есть ощущение, что Алексей Кудрин очень хорошо понял, что его стремление сократить оборонные расходы, озвученное в 2011 году, было ошибкой. И эту ошибку он повторять не намерен. По крайней мере, как это видится сегодня. Разговоров о том, что нужно сокращать расходы на оборону, я от него не слышал. Тем более я не слышал их от Министерства экономики. Думаю, что любые предложения в части бюджетной политики будут предусматривать то или иное повышение налогов… А дальше – вновь зайдет разговор о необходимости “повышения эффективности бюджетных расходов”, за которое бьются уже 20 лет… И никак не могут добиться, что называется, снижения уровня воровства. Ну, вот не получается в России с этим бороться!.. И о структурных реформах, о которых мы тоже слышим 20 лет, в образовании, в здравоохранении, в ЖКХ… О банкротстве государственных компаний, которые ничего, кроме получения бюджетных дотаций, сделать полезного для страны не могут… Но это будут слова! Реально же ситуация с бюджетом, как мне кажется, не улучшится, если цены на нефть не будут расти.

​– Другой принципиальный фактор, о котором так или иначе говорится во всех трех представленных проектах, – сокращение доли государства в экономике… Эта доля, даже по официальным оценкам, еще в 2013 году превысила 50% ВВП – при среднемировом уровне примерно в 30%. Ныне, по экспертным оценкам, она превысила в России уже 60% ВВП, а по оценкам МВФ – составляет 71%, если иметь в виду не только полностью государственные компании или предприятия, но и те, которые, формально являясь частными и даже акционерными обществами, реально контролируются в итоге все тем же государством. Теоретически здесь речь может идти о реформах действительно крупных. Скажем, таких как, условно говоря, разделение “Газпрома” по модели реформирования российских же нефтяной отрасли или электроэнергетики, оказавшейся вполне эффективной. И можно опять-таки предположить, что сохранение низких цен на нефть (точнее – все последствия этого при нынешней структуре экономики) способно приблизить такого рода преобразования или подобные, хотя – и не факт…

– За все 16 лет пребывания у власти президент Владимир Путин своими действиями никогда не демонстрировал, что является сторонником снижения доли государства в экономике или проведения приватизации – если иметь в виду не продажу небольших госпакетов акций для затыкания дыр в бюджете, а именно отказ от контроля над предприятиями. Русская пословица гласит, что старый конь борозды не испортит, но и новой не проложит… Поэтому я считаю, что ни о какой реальной приватизации, ни о каком реальном сокращении доли государства в экономике речь идти сегодня не может…

​– Все три группы участников нынешней дискуссии в рамках Экономического совета при президенте России практически не говорят пока об изменениях налоговой политики. Однако, если предположить, что цены на нефть и в ближайшие годы останутся на уровнях не выше, скажем, $55-60 за баррель, сколь велики, по вашим представлениям, шансы того, что России удастся избежать заметного повышения налогов (и на бизнес, и на население), дабы было, чем наполнять бюджет? Здесь, правда, нужно учитывать и такой факт: повышение налогов неизбежно ведет к падению их собираемости, возвращению к “серым” зарплатам или зарплатам “в конвертах” и т.д.

– На мой взгляд, шансы “неповышения” налогов – минимальны! И мне кажется, что между тремя участниками этого "конкурса красоты" есть негласная договоренность, что, мол, налоговую политику мы не трогаем, а отдаем это дело в Минфин. Он сам думает о бюджете, он, собственно, будет выдвигать эти предложения, он же их и просчитает. Ну, что мы будем лезть туда, куда нас не просят! Тем более что само предложение о повышении налогов явно не добавит популярности в глазах общественного мнения никому из этих участников. Поэтому Цезарю – Цезарево, а слесарю – слесарево! Мол, пусть про налоги говорит Минфин, а мы его поддержим!.. Я думаю, что повышение налогов – неизбежно. А вот насколько масштабным оно будет, пока говорить трудно.

​– В начале 2000-х в России, помнится, появилась так называемая “программа Грефа”, то есть Германа Грефа, нынешнего руководителя Сбербанка, а тогда – министра экономического развития и торговли. Это был обширный план действий правительства именно для ускорения роста экономики. И, кстати, большинство пунктов той программы можно спокойно переносить и в нынешние планы. Но тогда мировые цены на нефть бодро росли. Сланцевая революция в США еще зарождалась. Мировой автопром (а именно автопарк потребляет 2/3 всей добываемой в мире нефти) еще не был так же сильно озабочен экономичностью двигателей автомобилей, как сегодня. А альтернативная энергетика в наиболее развитых странах пребывала лишь на начальных этапах своего нынешнего развития. Теперь же все эти факторы поменялись, по сути, на противоположные… Как в таком контексте вам в целом представляется судьба тех планов ускорения роста экономики, которые разрабатываются в России на этот раз?

– Чиновники, которые пишут программы, не создают ВВП страны и, следовательно, на ускорение экономики никак своими действиями не влияют. ВВП создает бизнес! Чтобы экономика росла, необходимо инвестировать в ее развитие. Для того чтобы бизнес инвестировал, ему нужны понятные правила игры и гарантии защиты прав собственности. А дальше – уже политические реформы, связанные с независимостью суда, с равенством всех перед законом, со свободой СМИ, с политической конкуренцией... То есть весь тот набор политических реформ, о котором даже президент Путин много чего говорит. Но я подозреваю, что ничего из этого делаться не будет. Поэтому итоговый план может быть лучше, чем программа Грефа, хуже, чем она, или таким же… Сегодня ни один из этих трех "конкурсантов" не говорит о необходимости проведения политических реформ. Поэтому и перспективы ускорения российской экономики мне представляются крайне незначительными, – отметил в интервью Радио Свобода экономист Сергей Алексашенко, в 90-е годы – заместитель министра финансов и первый заместитель председателя Центрального банка России.