54 года назад в ноябрьском номере журнала "Новый мир" за 1962 год была напечатана повесть Александра Солженицына "Один день Ивана Денисовича" – первый легально опубликованный в СССР рассказ о ГУЛАГе. Солженицын вспоминал: "Когда напечатался "Иван Денисович", то со всей России как взорвались письма ко мне, и в письмах люди писали, что они пережили, что у кого было. Или настаивали встретиться со мной и рассказать, и я стал встречаться. Все просили меня, автора первой лагерной повести, писать еще, еще, описать весь этот лагерный мир. Они не знали моего замысла и не знали, сколько у меня уже написано, но несли и несли мне недостающий материал. Так я собрал неописуемый материал, который в Советском Союзе и собрать нельзя, – только благодаря "Ивану Денисовичу". Так что он стал как пьедесталом для "Архипелага ГУЛАГа".

К Солженицыну обращались узники ГУЛАГа или дети погибших. Сегодня внуки и правнуки жертв сталинизма пишут в Томск Денису Карагодину, который завершил расследование убийства своего прадеда, Степана Ивановича, и намерен довести дело до судебного процесса. "Каждые 15 секунд приходит сообщение на мой сайт, – рассказывает Денис. – В основном, это просьбы о помощи, даже мольбы". Денису удалось получить из архива ФСБ акт о приведении Томским горотделом НКВД в исполнение приговора в отношении 36 человек, в том числе Степана Ивановича Карагодина и шестерых его "подельников". Всего в этот день, 21 января 1938 года, в Томске были расстреляны 64 человека. "До этого дня были такие же массовые убийства, и после тоже, и месяцами ранее, и месяцами позже. Это был конвейер, хладнокровная машина убийства, простой механизм, рутина", –​ говорил Денис в интервью Радио Свобода.

Благодаря этому документу удалось установить троих чекистов, принимавших участие в расстреле. Обнаружив в списке имя своего деда, помощника начальника Томской тюрьмы Николая Зырянова, его внучка Юлия написала Денису Карагодину письмо. "Отца моей бабушки (маминой мамы), моего прадеда, забрали из дома, по доносу, в те же годы, что и вашего прадедушку и домой он больше не вернулся, а дома остались 4 дочки, моя бабушка была младшей... Вот так сейчас и выяснилось, что в одной семье и жертвы и палачи... Очень горько это осознавать, очень больно... Задача следующих поколений просто не замалчивать, все вещи и события должны быть названы своими именами. У нас ничего в обществе никогда не изменится, если не открыть всю правду. Неспроста сейчас опять возникли сталинисты, памятники Сталину, это просто в голове не укладывается, не поддается никому осмыслению. И цель моего письма – это просто сказать вам, что я теперь знаю о такой позорной странице в истории своей семьи и полностью на вашей стороне", – пишет внучка чекиста.

Нашлись и родственники людей, расстрелянных 21 января 1938 года в Томске:

Лариса Юрьевна Запевалова (Кулькова) пишет Денису Карагодину:

Добрый, добрый, добрый день. Точнее у вас уже ночь. Мил человечек, огромное спасибо за публикацию этой странички. Под номером 16 в списке расстрелянных мой прадед Кульков Тимофей. Его арестовали вместе с братом и сыном Георгием (моим дедом) и основное обвинение пало на сына. Но прадед Тимофей принял всю вину на себя и сына отпустили. Я знала дату расстрела, даже фамилии кто был к тому причастен с сайта "Мемориал". Но этого документа не видела. Спасибо. Папе моему летом будет 80 лет. Когда мы рассказываем найденную новую информацию, папа плачет. Об этом надо помнить, чтоб никогда больше не повторилось.

Еще неделю назад Денис Карагодин рассказывал, что ему не удалось найти родственников тех семерых человек, которые проходили по сфабрикованному "харбинскому" делу вместе с его прадедом. И вот на этой неделе Денису написал родственник Елены Симо, расстрелянной в тот же день, что и Степан Карагодин. По всей вероятности, Елена Дмитриевна и Степан Иванович не были даже знакомы, но, согласно сфабрикованному обвинительному заключению, Карагодин поставил перед Симо задачу поджечь лабораторию Лесохимического техникума, где она работала, "собирать шпионские сведения путем знакомства и становления связи с работниками Томлеса и через них заполучать сведения о наличии лесоматериалов, предназначенных для оборонной промышленности, находящихся на хранении в Калтайском и Тимирязевском мехпунктах". В справке, выданной впоследствии родственникам, дата и причина смерти были сфальсифицированы: якобы Елена Дмитриевна умерла 17 июля 1944 года от кровоизлияния в мозг.

Елене Симо было 32 года, когда ее расстреляли. Ее муж, Николай, тоже был арестован в Томске и расстрелян на месяц раньше – 15 декабря 1937 года. Николая обвинили в том, что он состоял в организации под названием "Союз спасения России". Игорь, девятилетний сын Елены и Николая, после расстрела родителей остался на попечении тети.

Семья Симо оказалась в Томске не по своей воле. В марте 1935 года их лишили права проживания в 15 населенных пунктах как "социально опасные элементы" и выслали из Ленинграда.

Елену Дмитриевну арестовал младший лейтенант госбезопасности СССР Георгий Горбенко. Именно по его заключению расстреляли в Томске поэта Николая Клюева.

О том, как приводили приговоры в исполнение, рассказывал в своих воспоминаниях следователь Томского областного управления КГБ Анатолий Иванович Спраговский. Фрагмент его записок опубликован на сайте Дениса Карагодина.

"В г. Колпашево была создана специальная бригада. Для поддержания их боевого духа постоянно давался спирт. Рядом со зданием Окротдела НКВД была большая площадка, обнесенная высоким забором, там была вырыта яма, куда можно было подойти по специально устроенному трапу. В момент расстрела исполнители находились в укрытии, а при подходе арестованного к определенному месту раздавался выстрел, и он сваливался в яму.

В целях экономии патронов была внедрена система удушия петлей с применением мыла.

Вот одни из эпизодов того времени.

Будучи пьяными, исполнители решили поглумиться над молодой возлюбленной парой, оказавшейся приговоренной к расстрелу. Под предлогом сохранения жизни им предложили совершить половой акт со связанными руками на глазах у исполнителей. Молодой человек выполнил волю своих повелителей, и в этот момент были накинуты и затянуты петли на обе жертвы.

В Томске имел место и такой эпизод. Ночью на двух автомашинах, загруженных трупами расстрелянных, выехали работники НКВД в лес за город для сжигания трупов. Операция проходила строго секретно. Никто из посторонних не должен знать о месте сжигания и о самом факте сжигания трупов.

Однако на рассвете в лесу попал пешеход, идущий навстречу. Руководивший операцией сотрудник обратил внимание, что из-под брезента, которым был укрыт кузов машины, торчит нога. Это дало основание полагать, что встретившийся пешеход понял, какова цель перевозки. Последнему предложили ехать до места, где было организовано сжигание трупов. А для того, чтобы весь этот процесс остался в строгой тайне, не было лишних свидетелей, в разведенный костер кинули того пешехода, где он заживо и сгорел".​

В 1931 году был расстрелян и похоронен в безымянной могиле отец мужа Елены Симо – священник Николай Адамович Симо, настоятель Андреевского собора в Кронштадте. В 2001 году Синод Русской православной церкви причислил его к лику святых новомучеников и исповедников. Николай Симо был сподвижником одного из самых почитаемых русских священников – Иоанна Кронштадтского, и именно это стало одной из причин его ареста. Следователи ОГПУ изобрели "контрреволюционную группу духовенства" и привлекли шестьдесят четыре человека, почитателей отца Иоанна. По версии властей, Андреевский собор в Кронштадте стал центром "контрреволюционной деятельности". В застенках ОГПУ отец Николай держался стойко и отказался давать какие-либо показания.

"Чекисты, действующие по предварительному сговору, в объединении институции под названием НКВД СССР, сделали все, чтобы не просто физически уничтожить эту семью, но и навсегда стереть любую память о ней, об этих людях (в архивно-следственном деле, находящемся на постоянном хранени в Управлении ФСБ России по Томской области, нет даже фотографии, лишь буквы", – пишет Денис Карагодин.

В ходе своего расследования Денис написал Открытое письмо митрополиту Томскому и Асиновскому Ростиславу. Он просил о поддержке ради того, чтобы получить документы, которые ему отказывались предоставлять в ФСБ.

"Елены Дмитриевны Симо уже нет в живых, как и моего прадеда Степана Ивановича Карагодина; скорее всего, они и не были знакомы, но судьба сложилась так, что теперь они навсегда связаны… И, возможно, мое письмо к Вам – с моей открытой рукой, предлагающей сотрудничество и одновременно просящей Вашей поддержки – станет тем, что позволит проявить эту связь – "временем, существующем в душе" – подобно тому, как размышлял об этом Блаженный Августин Аврелий".

Митрополит Ростислав не счел нужным ответить на это обращение. Расследование было завершено без его помощи, а 24 ноября Денису Карагодину написал Александр Симо, живущий в городе Крайстчерч, Новая Зеландия.

Недавно канал Life опубликовал репортаж под заголовком "Правнук святого Николая Симо вернулся в Вырицу", в котором говорилось, что путешественник Александр Симо, побывавший в 84 странах, решил вернуться на родину, в Санкт-Петербург.

Александр Симо рассказал Радио Свобода о том, что в заголовке сразу две ошибки.

– Я не вернулся, семья и бизнес у меня в Новой Зеландии, и скоро я снова туда поеду. В начале 90-х я надеялся, что удастся поднять Россию и сделать ее нормальной западной страной, но к 2007 году понял, что будет так, как сейчас, а дальше еще хуже, и надо семью вывозить. Так что уже 10 лет назад я уехал. И еще одна ошибка: я не правнук святого Николая Симо, а правнук его брата, Петра Адамовича. Я им это тысячу раз говорил, но все равно вышел репортаж о том, что я правнук святого.

– Вам нравится, как Денис Карагодин ведет свое расследование?

– Я тоже всегда хотел посмотреть в глаза тем, кто расстрелял моих прадедов. Я знаю фамилии этих людей, у меня есть копии дел, отец в свое время их получил. Хотелось бы, чтобы хоть какое-то возмездие их настигло при жизни. Мне очень нравится подход Дениса Карагодина. Я узнал о нем совсем недавно, неделю назад прислали ссылку. Это геройское дело, рискованное в нашей стране и очень важное. Редкий случай, когда в России кто-то делает большое дело самостоятельно и достигает успехов. Оно очень актуально сейчас, потому что мы стоим на грани очередных репрессий. Очень важно всем палачам знать, что они не будут безнаказанны.

– Кто еще из ваших родственников был репрессирован?

– Все, кого могли достать. Мой прадед Петр, брат святого Николая, был расстрелян в ноябре 1937 года. Петра и его сестру Клавдию арестовали как членов польской шпионской организации, обвинили в том, что Клавдия в Польшу ездила как связная. Клавдия не признала вину. Не знаю, как уж ее допрашивали, но она устояла и не подписала ни единой бумаги. Тем не менее ей дали 8 лет, отправили в Карлаг, где она сразу же исчезла... Если, конечно, отправили, потому что документы по Карлагу могли быть сфальсифицированы. Мой дед, сын Петра, женился на дочке публициста Меньшикова, который был злейшим врагом советской власти. Тем не менее они сумели выжить, спрятавшись в Котласе, в Тагиле. То, что Петра Адамовича расстреляли, родственники знали всегда. В 90-е годы удалось получить свидетельство о его смерти и вытащить из архива КГБ дело, в котором есть справка о расстреле.

– Вы верите в возмездие? Каким оно может быть в этой ситуации? Есть ли у вас желание отомстить убийцам?

– Желание отомстить убийцам у меня, конечно, есть. Лучшее наказание – это чтобы они поняли, сколь позорно их дело. На земле это сделать уже невозможно, а за ее пределами, Бог даст, что-то и получится. Не исключено, что их всех и перестреляли, ведь тех, кто много расстреливал, через некоторое время расстреливали самих. А, может быть, им жизнь сволочным существованием так отомстила, что тоже не позавидуешь. Некоторые, конечно, какое-то время назад сидели в президиумах, трясли медалями, изображали ветеранов войны, победивших фашизм. А что касается потомков – я не знаю, какая может быть месть. Возможно, они исповедуют совсем другие взгляды, мстить им совершенно не за что. С другой стороны, современные потенциальные или реальные палачи должны знать, что доберутся не только до них, но и до их детей, до их внуков, они покроют свою жизнь позором. И в этом плане какое-то возмездие надо. Поэтому я за открытость, чтобы все всё знали. Мстить невинным внукам не надо, но напомнить им о том, кем их дед был, и заставить определиться, на какой они стороне, видимо, надо.

– Тут речь идет не только о внуках, а о том, что сама эта организация НКВД-КГБ-ФСБ остается у власти и ее суть осталась прежней.

– Суть осталась прежней. Но что делать? Бороться, как Павленский, идти и поджигать приемную? Невозможно. Убеждать нынешних чекистов тоже невозможно. Сделать так, чтобы эти люди были нерукопожатными, наверное, можно. Не приглашать их в гости, не дружить. Хотя вот у меня сосед эфэсбэшник: он совершенно не понимает, где он работает, зачем он работает, и, видимо, не сделал зла большого. Всегда надо помнить, что есть и случайные люди, как вот в СС попали пожарные. Меня в свое время пытались заставить работать в КГБ как специалиста, грозили, что, если я откажусь, у меня будут очень большие неприятности. Я сумел как-то отшутиться, меня очень нехорошо проводили, неприятности последовали, но выжил. Я для себя решил, что никогда не буду работать с этой организацией. Это мой выбор. А людям, у которых другой выбор, надо показывать, что это зло.

– Не случайно в 2016 году возник такой же интерес к этой теме, как во время перестройки?

– Не случайно. Я заметил, что про Дениса слышала куча моих знакомых, которые не знают, что он как-то связан с моим прадедом. Он сумел попасть в поле зрения многих образованных людей в России. Я сегодня третий раз обсуждаю этот вопрос, и третий человек за день говорит о том, почему именно сегодня это начало прорастать. Мне кажется, потому, что накопилось в обществе понимание, что так жить больше нельзя. Оно уже накапливалось несколько лет назад, и тогда вылилось в Болотную площадь. В 2012 году я сам ходил на Болотную, специально прилетал в Москву. Сейчас в очередной раз становится очевидным, что страна зашла в тупик и надо искать какие-то выходы. И всевозможные варианты протеста начинают прорастать в разных местах.