Британский художник Пол Чейни считает уголь источником всех донбасских бед, потому что Донецк и окрестные промышленные города не возникли бы, если бы не было возможности быстро обогатиться благодаря добыче здешних полезных ископаемых. Чтобы доказать свое предположение, ему пришлось нарисовать внушительных размеров диаграмму, рассказывающую историю добычи угля в Донбассе. Эта работа предназначалась для арт-центра "Изоляция", но сепаратисты превратили его в трудовой лагерь и тюрьму, а война заставила художника убежать из Донецка, где он прожил несколько лет. Выставка "Донбасский синдром" открылась в Праге: она рассказывает, как уголь влияет на жизнь людей в восточной Украине.

Embed share

Пол Чейни в программе "Культурный дневник"

by Радио Свобода

Embed share

Текст скопирван

The URL has been copied to your clipboard

---

No media source currently available

0:00 0:13:20 0:00

Скачать медиафайл

• 64 kbps | MP3

Pop-out player

Диаграмма Пола Чейни в пражской галерее Tranzitdisplay занимает две комнаты. В первой рассказывается о возникновении угля на Земле, начиная с так называемого Большого взрыва, то есть раннего развития Вселенной, и продолжая появлением Донецкого угольного бассейна, когда уголь – вследствие движения тектонических плит – оказался ближе к земной поверхности и появилась возможность начать его добычу. В следующей комнате повествование об угле продолжается, но уже без использования геологических категорий, а посредством человеческого времени: Дикое поле, обнаружение угля в Донбассе в 1721 году, геологическая разведка, начатая указом Петра Первого, появление британского промышленника Джона Хьюза, основавшего металлургический завод, благодаря чему возник город Донецк. Начиная работать над диаграммой, Чейни не мог себе представить, что его многолетние размышления об опасности высвобождения подземной энергии при добыче угля окажутся столь прозорливыми. Его работа заканчивается военными действиями, названиями битв, но художник уверен, что за ними последуют новые катаклизмы.

– Когда я смотрела на диаграмму в галерее, у меня возникла мысль, что вы создавали ее, чтобы показать относительность времени. Конфликт в Донбассе занимает слишком мало места по сравнению с геологической историей этого региона. Хотя сейчас нам кажется по-другому, ведь мы постоянно следим за происходящим, и чуть ли не каждый день что-то происходит.

– Это так. Я долго думал о концепции антропоцена. Это новый научный геологический термин, предложенный, чтобы выделить период человеческой активности на планете с момента начала индустриальной революции. Она считается началом новой геологической эры, потому что люди начали выбрасывать в атмосферу углекислый газ и тем самым изменили ее. Это влияние на экосистему планеты продолжается до сих пор, оно сравнимо с тем, как это было в далеком прошлом. Поэтому мне показалось, что геология обладает собственной силой и даже властью, так как имеет на Земле собственных представителей. А они, в свою очередь, взаимодействуют с человеком, который может найти залежи полезных ископаемых. Когда я работал над этой темой, меня пригласили в донецкий арт-центр "Изоляция". Это было в 2012 году. Мне тогда предложили работать над турбореализмом (литературное направление 90-х в российской научной фантастике), но, попав в Донецк, я обнаружил, что город был основан моим земляком – британцем Джоном Хьюзом, который представляет интерес для анализа антропоцена, влияния технологии и геологии на человека. Тогда мне впервые пришло в голову использовать временную шкалу и, таким образом, понять в более широком смысле местные условия в контексте реальности Вселенной. Соединить геологическое и человеческое время и думать и об одном, и о другом одновременно.

– Что вы обнаружили, объединив в диаграмме геологическое и человеческое?

– Я думаю, что нынешняя ситуация в Донецке – идеальный пример такой связи. Здесь все происходило очень быстро: индустриализация была внезапной. У геологии есть капитал – так же, как и у полезных ископаемых есть запас энергии. Когда люди решают извлечь полезные ископаемые из земли, они высвобождают энергию, как мне кажется, в форме капитала. А это уже влияет на культуру. Возникновение промышленного региона в Донбассе – очень быстрый процесс. Индустриализация в этом регионе в основном происходила в советское время, когда существовали молодежные и рабочие движения, благодаря которым люди мигрировали, чтобы развивать промышленность. Потому и возник кризис идентичности.

– Но если взять, к примеру, Великобританию, то там индустриализация проходила не менее стремительными темпами, почему там этот кризис идентичности не возник, ведь там люди тоже мигрировали, чтобы заработать на добыче угля, например.

– Лишь в некоторой степени. Я почти 15 лет провел в Корнуолле, на юго-западе Англии. Этот регион известен добычей меди в середине 19-го века: добывать начали в 1830 году, а пик добычи пришелся на 1860 год. Действительно, ситуация схожая: стремительная урбанизация, рост населения, активная торговля медью, с индустриализацией пришли и большие капиталы. Но тут внезапно месторождение начало истощаться. Влияние на культуру этих процессов ощущается до сих пор, даже несмотря на то, что сменилось уже несколько поколений. Но при этом масштабы, конечно, совсем не те. Несмотря на то что в Корнуолл действительно начали съезжаться люди, это все-таки в основном были местные, люди из близлежащих городов и деревень. При этом и до возникновения месторождений и начала индустриализации была сформирована местная культура, которую поддерживали коренные корнуоллцы.

– В Донецке шахты не исчезли, как в Корнуолле, но традиция добычи угля не позволила новой идентичности возникнуть. Почему, по вашему мнению, этого не произошло?

– Весь Донбасс в начале 18-го века был Диким полем, там почти никто не жил, это была зона постоянного конфликта, сюда совершали набеги татары, здесь существовала Запорожская Сечь. Это была ничейная земля, где никто не знал, что с этим всем пространством делать. Я попытался показать это, и это заняло одну из комнат галереи. Речь идет об эксперименте, и я до сих пор не уверен, что знаю ответ на вопрос, повлияла ли в данном случае геология. Но есть еще одна вещь, которая связана с геологией, – геофилософия и теория травм Фрейда, который говорит, что если существует травматический опыт, то человеческий мозг хоронит его, покрывая новыми информационными слоями, при этом травма продолжает существовать и старается снова оказаться на поверхности восприятия. Когда я экстраполирую эту теорию на Донецк (и это лишь мое, возможно даже оторванное от реальности, предположение художника), я вижу, что уголь как материал – это реакция Земли на травму, я показывают это и на диаграмме. Когда формировалась Земля, солнце было очень холодным, а слой атмосферы был очень толстым, было очень много метана и углекислого газа, что привело к возникновению на поверхности планеты своего рода одеяла, чтобы согреть ее. Это были процессы, продолжавшиеся миллиарды лет. Когда солнце стало увеличиваться в размере и становиться все горячее и горячее (и этот процесс постоянный, это происходит до сих пор), атмосфера Земли отреагировала на этот процесс и стала тоньше, потому что в противном случае было бы очень жарко. Этот дисбаланс между Землей и Солнцем продолжается постоянно на протяжении геологического времени. Уголь возникает каждый раз, когда возникает кризис. Биосфера реагирует на травму, на атаку Солнца, блокирует влияние углекислого газа на атмосферу и появляется слой в форме угля, который накрывают другие слои. Это как реакция на травму по Фрейду. Когда мы приходим и выкапываем уголь, сжигая его в атмосфере и тем самым возвращая его обратно, эта травма снова высвобождается. И получается повторяющееся насилие.

– Получается, что, когда вы оказались в Донецке, то увидели эту травму, это насилие, о котором вы говорите?

– Это затрагивает и мою личную жизнь. Когда я впервые приехал в Донецк, это был конец лета 2012 года, сразу после окончания чемпионата Европы по футболу. Я пробыл там полтора месяца, влюбился в девушку из Донецка, которая работала в галерее, вскоре мы поженились, и я остался жить в Донецке. То есть я жил там, когда начался конфликт. Мы с женой решили уехать незадолго до того, как городская администрация перешла под контроль сепаратистов. Честно говоря, мне было сразу понятно, что происходит в Донецке, еще до того, как это стало понятно всем остальным. Я был разочарован, что западные СМИ не написали ни одного репортажа о движении в поддержку единства Украины. Оно действительно было сильным – сильнее и ярче, чем сепаратистское движение. Многие люди выходили на площадь довольно регулярно. Это движение сильно отличалось от того, что происходило на Евромайдане. В Донецке не стоял вопрос, стоит или нет вступать в Европейский союз, главным вопросом было оставаться вместе, попытаться не допустить войны. Эту идею поддерживали тысячи людей. Я помню, как однажды наш знакомый вернулся с демонстрации и сказал, что что-то поменялось, появилось много людей, говорящих по-русски, но не с донецким акцентом. Мы решили выяснить, что происходит, и нашли страницы в сети "ВКонтакте", на которых давались указания людям, как попасть в Донбасс, на какой поезд лучше сесть, сколько взять с собой денег, что сказать на границе, что надеть. Нам стало понятно, откуда взялось внушительное количество россиян, – они хотели таким образом увеличить количество людей, участвующих в демонстрациях в поддержку сепаратистов. Тогда и началось насилие, до этого его не было: людей начали избивать, двоих убили после одной из демонстраций. В то время городская администрация все еще оставалась под контролем киевских властей. Я тогда решил посредством знакомых в Великобритании написать обо всем Би-би-си, потому что считал, что нужно обо всем рассказать. Они прочитали письмо и сказали, что их не интересует эта история, потому что у них нет достаточно достоверных источников.

– Несмотря на то что вы были в Донецке, когда начался конфликт, на диаграмме военные действия почти не представлены, почему?

– Моя диаграмма все-таки рассказывает историю угля: его добыча, продажа и получение капитала. Этот процесс намного лучше виден, когда приезжает Джон Хьюз. Лондонский капитал приходит в виде инвестиций для того, чтобы начались добыча угля и производство железа. Прибыль от этой деятельности отправляется обратно, в банковскую систему Великобритании. Затем в советский период происходит национализация, потом наступают 90-е и приватизация, возвращение предприятий снова в частные руки. Этот процесс занял довольно длительное время, были мафиозные войны, погибло много людей, предприятия переходили силой из рук в руки. В итоге установился баланс между Сергеем Тарутой и Ринатом Ахметовым. А следующий этап – это закрытие шахт продуманным неторопливым способом. Я понял это, пожив в Донбассе. Угольная промышленность переживает кризис, ведь с точки зрения прибыли выгодно, чтобы шахты работали нелегально, это удешевляет уголь и позволяет олигархам выводить прибыль от его продажи на черный рынок – вместо того чтобы работать по законам и платить налоги.

– Для этого в экспозиции вы поместили карту Донецка? Чтобы показать, откуда вывозят уголь?

– В том, как устроен город, можно увидеть травму, о которой я говорил. Донецк проектировали вокруг угольных шахт. Ничего подобного в Западной Европе не найти, ведь шахты всегда стараются отделить от мест, где живут люди. И это еще раз заставляет меня думать о том, что добыча угля – это лишь способ добычи денег, а не повод подумать о комфорте людей. Донецк – функционирующий город, но при этом он – образец того, как мало готовы сделать для комфорта его жителей. Красные кружки на карте – это шахты, их почти два десятка в черте города. А рядом с центром – всего в нескольких сотнях метров – расположен металлургический завод.

– Ваша работа, видимо, не имеет конца, ведь на протяжении нескольких месяцев, пока будет открыта выставка, вы собираетесь дополнять временную шкалу, будете добавлять последние события?

– Изначально планировалось, что выставка будет показана в "Изоляции" и она откроется в день рождения Джона Хьюза. Но потом пришла война. Тогда я думал, что закончу диаграмму к тому моменту и покажу, что происходит с капиталом, полученным из угля, но я не предполагал, что начнется новая война и мне придется включить ее в свою работу. Я не хотел, чтобы моя работа была явно политической, но она сейчас превратилась как раз в политическую. Несмотря на то что так получилось, мне бы не хотелось на этом сосредотачиваться. И я постарался фокусировать внимание на материалах, геологии. После начала войны появилась возможность показать путь угля, потому что его одно время переправляли на российскую сторону, чтобы потом вернуть на подконтрольную правительству Украины территорию, ведь он предназначается расположенным там предприятиям.

С другой стороны, война заставила меня увидеть, что Донецк всегда был местом битв за контроль над городом из-за его ресурсов. Во время Второй мировой войны город два раза был разрушен: сначала Красной армией, которая при отступлении проводила политику выжженной земли, потом нацистами, которые наступали. И все это из-за промышленности, из-за геологии, которые были привлекательными для всех. Важно сказать, что Донецк вообще был основан как часть военно-промышленного комплекса.

Я покопался в архивах в Южном Уэллсе, где сохранилось много документов инженеров, которые работали у Джона Хьюза (после революции они вывезли в Великобританию все бумаги, имеющие отношение к производству), и обнаружил учредительный договор первой компании Хьюза, которая, по иронии судьбы, называлась "Новороссия" (New Russia Company). Там говорится, что компания создается с целью производить моторы, железнодорожные грузовые и пассажирские вагоны, таблички для железнодорожного расписания, все формы подвижного состава, рельсы. Но потом устав поменяли и в нем появились слова о производстве брони, щитов и других военных железных приспособлений для защиты, оружия, снаряжения, боеприпасов и всего необходимого для ведения войны. Иными словами, Донецк был построен на фундаменте военной промышленности и сейчас история повторяется. Если город опосредованно основан на насилии, насилие всегда снова возвратится.