На недавней пресс-конференции официальный представитель МИД России Мария Захарова обещала журналисту финского телевидения Эркки Микконену организовать поездку в Чечню, после того как он задал "любимый вопрос" про преследования геев в этой республике. Захарова ответила, что "не является спикером по этой теме" и, глядя в камеру, попросила главу Чечни Рамзана Кадырова организовать Эркки поездку в республику, чтобы он ознакомился с ситуацией на месте. В конце своей речи Захарова, смотря на журналиста, спросила, не боится ли он, и подмигнула.

Собирается ли финский журналист в Чечню?

– В Чечню я не поеду. И на это есть несколько причин, – рассказывает Эркки Микконен. – Во-первых, такое решение приняло мое руководство, и я с ним согласен. После таких громких обсуждений этой проблемы сложно хорошо выполнять свою работу, заниматься качественной журналистикой в Чечне. Это не место, куда можно просто прилететь и сделать какой-то сюжет по теме, которая сама по себе непростая. У журналистов такого издания, как, например, "Новая газета", которое работает в Чечне уже несколько лет, есть много контактов, людей, которые могут рассказать что-то, помочь, они знают местные страхи и привычки населения. Поэтому могут хорошо работать с такими “тонкими” темами, успешнее, чем человек, который едет в Чечню в первый раз. Мы уже знаем, что положение сексуальных меньшинств там очень плохое. И мы ни в коем случае не хотим подвергать опасности из-за нашей поездки тех, кто согласился бы с нами разговаривать. Во-вторых, я уже взял интервью у людей, которые бежали оттуда. Мой вопрос Захаровой был не о том, есть ли в Чечне геи или нет. Я хотел получить ее комментарий на эту тему как представителя российской власти: как она оценивает реакцию официальных чеченских представителей на эту тему.

Эркки обращает внимание, что права человека защищаются международными соглашениями, значит, это международный вопрос. Недавно его затронули в Париже во время встречи президентов Франции Эммануэля Макрона и России Владимира Путина.

Поэтому, по мнению финского журналиста, эта проблема входит в компетенцию МИДа.

– Но МИД переводит внимание с самой ситуации на меня, что меня очень расстраивает. Я работаю корреспондентом на финском телевидении и освещаю разные проблемы. Этот вопрос очень интересный и важный, ведь речь идет о правах человека. И я хочу, чтобы те, у кого есть возможность, освещали эту тему так, чтобы это не было опасно для местных представителей сексуальных меньшинств. Прежде я никогда не был в Чечне и не знаю, насколько такая поездка может быть опасной.

Игорь Каляпин, правозащитник, председатель межрегиональной общественной организации “Комитет по предотвращению пыток”, опираясь на собственный опыт, рассказал, какие угрозы могут ждать журналистов в республике. На самого Каляпина уже не раз нападали в Чечне, дважды громили и поджигали офис комитета в Грозном. В марте 2016 года на границе Ингушетии и Чечни неизвестные остановили микроавтобус, в котором была группа правозащитников и журналистов, в том числе из других стран. У них отобрали телефоны, некоторых избили, машину разбили и подожгли. Личности преступников до сих пор не установлены.

– Спустя год дело было приостановлено. Это такая казуистическая формулировка в российском уголовно-процессуальном кодексе: на самом деле это означает прекращение расследования, – рассказывает Игорь Каляпин. – Возобновили его только из-за того, что журналистка из Швеции, которая была одной из потерпевших, на пресс-конференции спросила [министра иностранных дел Сергея] Лаврова: “Как это так? Мы готовы были давать показания, содействовать, но нас никуда не вызывали, и вот мы через год узнаем, что расследование просто прекращено". На что господин Лавров, который был явно не в курсе ситуации с приостановлением дела, ей совершенно искренне и очень эмоционально сказал: "Вы что, такого не может быть! Правоохранительные органы делают все возможное... " – ну, и так далее. После слов Лаврова ингушским правоохранительным органам пришлось незамедлительно это дело реанимировать и формально продолжать расследование. Что они там делают – мне неведомо.

– Международные правозащитные организации могут как-то повлиять на ход расследования?

– Да, все ведущие НКО, Amnesty International, Human Rights Watch, Freedom House в свое время делали заявления по этому поводу. Но они могут делать любые заявления, а нашему российскому следствию... В общем, у них есть свой товарищ полковник, который им приказы отдает. Я понимаю тяжелую ситуацию, в которой оказалось следствие: они просто не могут это преступление расследовать, потому что в конечном итоге выйдут на людей, которые расскажут, наверное, кто им приказал все это сделать. А эти люди у нас неприкасаемые на Северном Кавказе.​​

​– В интервью Би-би-си еще после нападения на микроавтобус вы говорили, что, возможно, это совершили те же люди, которые раньше разгромили офис Комитета против пыток. И там была такая формулировка: “люди, приехавшие из Чечни”. В мае этого года на вас напали в Грозном, в гостинице, и вот ваша цитата: "Я с 1995 года в Чечне, я знаю, что такое настоящие чеченцы, и понимаю разницу между чеченцем и кадыровцем". Так в чем эта разница?

– Я давно езжу в Чечню, я там прожил немало времени, в совершенно разные периоды, и когда военные действия шли, и когда был мир. Я неплохо знаю обычаи чеченцев. И не могу себе представить, когда хозяин дома выгоняет своего гостя за ворота, где его ждут с дубинками. Это просто плевок в то, что чеченцы называют своим национальным достоинством! Это их обычаи, которые они свято чтут и которые они пронесли через все годы репрессий, высылок и так далее. Это абсолютно недопустимое поведение с точки зрения чеченского менталитета. И уж, конечно, напасть на машину и избивать молодых женщин дубинками – это для любого чеченца, который знает свою историю и свои обычаи, позор не только на всю его жизнь для него, но и для всех его родственников. Именно поэтому я и говорю, что это некая новая генерация в Чечне, которая называется "кадыровцы". Сами чеченцы говорят, что этнически эти люди тоже чеченцы, но на самом деле по культуре, по менталитету они не имеют к чеченскому народу никакого отношения – это кадыровцы.

– Насколько потенциально опасно работать журналистом или правозащитником в Чечне?

– Нужно просто воспринимать работу в Чечне как пребывание в зоне боевых действий. Там есть свои особенности. Если в зоне боевых действий в вас может попасть пуля или снаряд, то в этой ситуации опасности несколько иного рода, но они все равно есть. Вам могут подбросить наркотики, вас могут обвинить в связях с террористами. И никаких доказательств вашей виновности там не потребуется, доказательство там – это автомат Калашникова.

​– В сентябре 2016 года корреспондента сайта "Кавказский узел" Жалауди Гериева приговорили к трем годам колонии за хранение наркотиков. Издание считает, что дело было сфабриковано и уголовное преследование связано с профессиональной деятельностью журналиста. Аналогичная история произошла три года назад с другим сотрудником "Кавказского узла" Русланом Кутаевым. Часто ли происходят подобные вещи с правозащитниками и журналистами?

– Статистики я вам, конечно, не приведу. Мы занимаемся теми случаями, когда люди обращаются к нам сами за помощью. Большинство не обращается. И в последнее время это тем более становится бесполезным для чеченцев, потому что они видят, что мы сами себя зачастую защитить не можем, и рассуждают: раз так, какой толк от того, что мы к ним пойдем...

Большинство уголовных дел о нападении на журналистов или правозащитников, по словам Игоря Каляпина, остаются нерасследованными.