30 июля в России с помпой отпраздновали День Военно-морского флота. О приходящемся на ту же дату печальном юбилее – 80-летии начала Большого террора, пика сталинских репрессий 1937–38 годов, вспоминали в социальных сетях, где проходит акция #помнимбольшойтеррор. На официальном уровне памятных мероприятий нет.

Согласно недавнему опросу ВЦИОМ, о сталинских репрессиях у россиян однозначного мнения не сложилось. Опрошенные разделены почти поровну: 43% утверждают, что без тогдашних кровавых чисток “нельзя было сохранить порядок в стране”, 49% уверены, что оправдать репрессии такого масштаба ничем нельзя. При этом только 16% респондентов считают справедливыми тогдашние решения сталинских судов и “троек”, в то время как 68% сказали, что им не доверяют.

Формальным стартовым сигналом для развертывания наиболее массового этапа репрессий 80 лет назад послужил подписанный 30 июля 1937 года приказ наркома внутренних дел СССР Николая Ежова за номером 447 “Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов”. В нем, в частности, говорилось: “Перед органами государственной безопасности стоит задача – самым беспощадным образом разгромить всю эту банду антисоветских элементов, защитить трудящийся советский народ от их контрреволюционных происков и, наконец, раз и навсегда покончить с их подлой подрывной работой против основ советского государства”. (Менее чем через два года сам Ежов будет арестован и в начале 1940-го расстрелян по обвинению в той же самой “подлой подрывной работе”).

​

Вот некоторые результаты усилий исполнителей приказа № 447. Это истории репрессированных родственников, выложенные в соцсетях в рамках акции “Помним Большой террор”.

Елизавета Саволайнен:

Для семьи моего отца 37-й – был последним годом жизни, пусть и неспокойной. Кампания по поиску врагов народа среди нац.меньшинств (финнов) в начале была точечной, но в 38 развернулась во всю мощь.
Все трое расстрелянных в моей семье проходили по 58-й статье – контрреволюционная деятельность.

Матти Саволайнен, мой прадед был выслан в Томск еще в 1932, повторно арестован в 1937, и приговорён к расстрелу по обвинению в участии в финской шпионско-диверсионная организация. 10 февраля 1938 года – расстрелян.

Хелена Саволайнен, моя прабабушка, крестьянка-единоличница, отказавшаяся вступать в колхоз, что стало причиной ареста в январе 1938. Расстреляна в апреле 1938.

Симо (Семён Матвеевич) Саволайнен, мой дед, тогда ему было 36 лет. Школьный учитель географии и физкультуры, беспартийный, весельчак, был также обвинен по 58-ой, арестован 9 июля, приговорён тройкой 25 октября, и 1 ноября – расстрелян.
Остальные члены семьи попали под Блокаду, и в 1942 были высланы в Сибирь, на Лену, где погибли от голода и болезней, выжил только Арво, мой отец. В моей семье советской властью было убито и замучено 9 человек.

Ольга Мазурова:

Лидия Константиновна Хлебутина-Стриевская. Отец Константин Константинович Стриевский 1985 года рождения, репрессирован и расстрелян в 1938 году. Реабилитирован в 1955 году посмертно. Дядя Александр Константинович Стриевский арестован и расстрелян в 1938 году. Реабилитирован в 1955 году посмертно. Мама – Софья Стриевская арестована в 1938 году – 10 лет лагерей, как члену семьи "врага народа" в лагере "Алжир". Реабилитирована... Брат Стриевский Леонид Константинович в 18 лет арестован как член семьи "врага народа", 18 (ВОСЕМНАДЦАТЬ) лет лагерей. Реабилитирован. Пусть прокляты будут те, кто пытается возродить сталинские традиции террора...

Марина Макаревич:

Петр Родионович Бураков. Мой прадед. 1887 год рождения. Был известным на Северном Кавказе и в Ставропольском крае служителем русской баптистской церкви (протестантская ветвь христианства). Первый раз репрессирован в 1928 г. как кулак – по наличию двух лошадей. Выселен из Ставрополья на север Урала с шестью детьми. Отбыл весь срок, вернулся в 1936 году, потеряв в ссылке супругу и двух детей. Ее заставили ухаживать за больным чахоткой сотрудником НКВД. Заразилась, умерла в 1930 году. Второй раз прадед был арестован в 1939 г. за религиозную деятельность. Освобожден в 1943 году вместе с другими священниками по требованию стран-союзников СССР в Великой отечественной войне. Снова арестован в 1947 году. По словам очевидцев, переживших заключение, его очень мучили, заставляли подписать отказ от веры. Умер от пыток в 1948 г. в тюрьме города Нальчика, могила нам неизвестна. Ни в каких в списках репрессированных не значится ни он, ни супруга, ни дети. Много осталось жертв неизвестных.

О замысле и целях сетевой акции памяти жертв Большого террора Радио Свобода рассказал один из ее организаторов, кинорежиссер-документалист Валерий Балаян:

– Мы видим, что официальные российские СМИ на эту тему не высказываются, хотят, наверное, чтобы эта дата прошла незамеченной. После выхода приказа Ежова в течение 17 месяцев в стране был развернут массовый террор, который и получил название Большого террора. Этот термин принадлежит Роберту Конквесту, писателю и историку, который написал одноименную книгу. Она была знаменита еще в советское время, хоть и неофициально, конечно. Я ее читал – она была издана на Западе Народно-трудовым союзом (НТС), их издательством “Посев”. Серая книга с такими большими красными буквами “Большой террор”. Она произвела на меня в свое время совершенно неизгладимое впечатление, переворачивала буквально сознание. В наших учебниках истории – советских, да и во многом последующих российских – по-настоящему масштаб этого террора не изображался. А ведь это действительно огромная террористическая атака на собственное население. Мне кажется, беспрецедентная в истории. Истреблены были как интеллектуалы, так и цвет крестьянства и так далее, не хочется повторять все эти банальности. С тех пор, мне кажется, Россия до сих пор не может прийти в себя. Это касается и демографии, потому что отпечаток навсегда остался, и кровоточащей памяти у нескольких поколений. И то, что современное российское государство хочет замолчать, обойти, забыть эту дату – это позорное событие.

– Вы считаете, напоминание хотя бы в социальных сетях себе и другим об этой дате все-таки найдет какой-то отзвук в обществе? Ведь если судить по реакциям, по опросам, по тому, как российское общество сейчас воспринимает советский, сталинский период, то очень большое количество людей просто не хочет об этом слышать. Удастся ли кого-то пробудить такого рода акциями?

– Наше дело напомнить. Это наш долг, тех людей, которые об этом помнят, вменяемых. Наша группа, я хотел бы упомянуть одного из главных организаторов – это Павел Матвеев, замечательный литературный критик и редактор из Петербурга, он специализируется как раз на истории взаимоотношений отечественной литературы и советских спецслужб, и еще несколько людей, мы подготовили текст обращения. Мы призвали всех, кто может, 30 июля под нашим коротким воззванием с логотипом, картинкой, которую мы сделали, разместить какое-то воспоминание собственное о той драме, которая почти в каждой семье была связана с Большим террором. Я думаю, что на самом деле многие люди откликнутся. Не хотят помнить и знать потомки вертухаев. Кто-то сказал, что половина России сидела, а другая половина их охраняла. Возможно, потомки тех, кто охранял, не хотят этого знать. А люди, которых это коснулось, не забудут никогда. Можно называть это флешмобом или сетевым проектом. Я думаю, что мы эту народную память немножко всколыхнем, получим какие-то свидетельства, которые нынешняя власть хотела бы забыть и сделать вид, что этого не было, что Сталин – это, по известному выражению, эффективный менеджер и вообще положительный персонаж. Мне просто стыдно слышать некоторых современных российских интеллектуалов, которые ужасающую галиматью произносят в эфире, повторяя подобные вещи и про Сталина, и про Ленина, как недавно Дмитрий Быков, назвавший Ленина “модернизатором”. В общем, мы какой-то эффект рассчитываем получить. Дело не в количестве, не в статистике, мы просто не хотим, чтобы эта дата прошла незамеченной. Раз государство этого не делает, то мы будем делать это сами.

Почему, с точки зрения историков, именно лето 1937 года стало переломным моментом в истории репрессий, и чем обусловлен термин “Большой террор”? Комментирует историк, заместитель главы Научно-информационного и просветительского центра общества “Мемориал” Никита Петров:

– Начиная с 1936 года в сталинском СССР один за другим идут политические судебные процессы, разворачиваются масштабные репрессии. Можно ли вообще говорить о какой-то дате как о начале Большого террора или это все достаточно условные вещи?

– Вне всякого сомнения, есть несколько дат, которые означают разворот террора до уровня не просто всесоюзного, а уровня массовых операций НКВД. Понятно, что с февральско-мартовского пленума 1937 года велась целенаправленная работа по созданию в стране соответствующей обстановки, пропагандистских шумных кампаний против так называемых врагов народа. Но именно после выхода постановления ЦК ВКП(б), которое было разослано на места 2 июля 1937 года, началась подготовка к массовой операции по репрессированию бывших кулаков и так называемых антисоветских элементов. Это то, что было потом оформлено как приказ НКВД № 447, совершенно секретный, от 30 июля 1937 года. Согласно этому приказу операция по массовому репрессированию, арестам и расстрелам по квотам, по так называемым лимитам с рассмотрением дел на утвержденных в Политбюро тройках местных органов НКВД – эта операция началась 5 августа 1937 года. Так что здесь несколько дат. Фактическое начало террора – это 5 августа, во исполнение приказа Ежова от 30 июля. Но с другой стороны, еще 25 июля 1937 года был принят так называемый приказ о немецкой операции – это репрессии, которые осуществлялись по национальному признаку или признаку связи с какими-либо сопредельными странами. 11 августа появился так называемый польский приказ №485. Так что в конце концов мы не можем говорить, конечно, об одной-единственной дате, но август 1937 года – это начало массовых операций.

​– Если так, то, по оценкам, сколько человек пострадало на пике этого массового террора, начиная с августа 1937 года, допустим, до конца ежовщины?

– И надо брать, собственно говоря, до конца ежовщины, потому что то, что мы называем Большим террором, как это определил когда-то Роберт Конквест, – с моей точки зрения, это действительно удачный термин, потому что вся советская власть – это террор, но террор меньший, чем тот, который начался в 1937 году. За период этих массовых операций, до 17 ноября 1938 года, когда террор был прекращен так же по команде из Кремля, как он и начался летом 1937 года, было арестовано полтора миллиона человек, из них чуть более 700 тысяч человек были расстреляны.

– Есть документы, насколько я помню, это справка, которая уже в 1950-е годы была подготовлена госбезопасностью для высшего руководства СССР, которая оценивает в 600 с лишним тысяч количество погибших за более длительный период, начиная с 20-х годов.

– Дело в том, что эта справка неточна, она готовилась так же наспех, как многие другие промежуточные справки, например, непосредственно после окончания Большого террора, при приеме и передаче дел в НКВД от Ежова к Берии, там тоже были цифровые выкладки. Там говорилось, что только за период 1937–38 годов были расстреляны 681 тысяча человек. На самом деле по тем подсчетам исходных материалов, которые поступали как отчетные с мест в НКВД, выходит, что чуть больше 700 тысяч человек были расстреляны. Конечно, расхождение вроде бы не очень большое, но с другой стороны, 40 тысяч человек – это люди, это человеческие жизни. Конечно, это не прибавляет, как вы понимаете, сильно массовости террора, который и так за 1937–38 годы был такой, какого не было ни до, ни после за все годы советской власти. Но та справка, которая была в 1953 году подана Хрущеву, она, безусловно, неточная и делалась на основе первоначальных выкладок 1938 года.

– Насколько Большой террор 1937–38 годов был масштабнее и свирепее послевоенных сталинских чисток?

– Вне всякого сомнения, он выделяется своими масштабами и значимостью. После войны, если говорить усредненно, в год могли арестовывать свыше ста тысяч человек. Расстрелы, как известно, с 1947-го по январь 1950 года вообще не проводились, была отменена смертная казнь, потом ее ввели вновь. Одним словом, здесь цифры тоже достаточно значимые и серьезные для страны, но тем не менее, это ни в какое сравнение не идет с 1937–38 годами.

– Есть ли у историков однозначные выводы насчет того, каких политических целей добивался Сталин, развязывая Большой террор, и насколько он их достиг?

– Для того чтобы ответить на этот вопрос, нужно точно сказать, чего хотел Сталин. В данном случае у историков мнения разнятся. С моей точки зрения, Большой террор был неизбежным продолжением всей репрессивной линии советского государства, начиная с Октябрьского переворота 1917 года, когда целенаправленно уничтожали тех, кто выступал против советской власти или потенциально мог против нее выступить. Уничтожали целые классы. То есть этот террор носил, с одной стороны, характер мер по изоляции страны от остального мира, такого, я бы сказал, устрашения всех, кто мог выступать против, а с другой стороны, он имел доктринально-классовую основу – уничтожение всех бывших представителей имущих классов, тех, кого называли в отчетных документах ОГПУ, а потом НКВД “бывшими людьми”. То есть это был для Сталина своего рода инструмент построения бесклассового общества. В данном случае, когда с точки зрения Сталина выросла новая советская интеллигенция, можно было избавляться от всего того, что он не хотел видеть в будущем социалистическом обществе. Заметим, что точно такие же мероприятия, массовые чистки и расстрелы, прошли во всех странах, куда до войны пришла Красная армия в качестве захватчика – в отторгнутые у Польши территории, в страны Балтии, где проводились выселения. А в послевоенное время и в странах Восточной Европы шли точно такие же массовые чистки, которые осуществлялись именно на основе классовых доктрин.

​– Социальная структура, если брать жертвы именно Большого террора, была примерно какова? Насколько она соответствовала общей социальной структуре советского общества на тот момент? Шерстили по всему спектру или кто-то страдал больше?

– Абсолютно все категории населения попали под каток Большого террора. Мы, конечно, можем говорить о том, что при Хрущеве, когда шли робкие попытки десталинизации, особо педалировалась тема пострадавшей ленинской гвардии, коммунистических кадров, но если мы посмотрим на статистику, то в общем числе жертв Большого террора 1937–38 годов доля членов партии не превышает 10%. Остальная масса – крестьяне, священники, дворяне, бывшие зажиточные люди – самые разные слои населения. Я уже не говорю о тех, кто был связан родственными узами с другими странами, например с Польшей, Германией, и попал под польские, немецкие, латышские операции НКВД. То есть здесь в данном случае были представлены все слои населения, все общественные группы.