Евдокию Романову, социолога и активистку из Самары, будут судить за "пропаганду нетрадиционных сексуальных отношений среди несовершеннолетних с применением сети интернет". Романову обвинили в гей-пропаганде за репост публикаций в англоязычных СМИ с мировым именем. Романова рассказала Радио Свобода подробности этого нелепого дела.

– В июле мне позвонили по телефону и вызвали в полицейский участок. Полицейская, которая мне звонила, не объяснила причину этого требования, зато кричала на меня. Я долго думала, ехать или нет. В конце концов решила, что поеду, потому что полицейская во время телефонного разговора припугнула меня уголовной ответственностью, если я откажусь. Когда я приехали в участок, мне предъявили обвинения по статье по статье 6.21 часть 2 КоАП РФ – за "пропаганду нетрадиционных сексуальных отношений среди несовершеннолетних с применением сети интернет". Я отказалась от дачи показаний, потому что обстановка в полицейском участке показалась мне очень пугающей. Я была в шоке. Кроме следователей в кабинете находились два человека, которые не представились, какие-то люди в погонах. Они спрашивали меня о моем супруге, гражданине Австрии, который сейчас живет в Самаре. Говорили между собой, что нужно выслать моего мужа из страны. Я не поняла, как они узнали о моей личной жизни, потому что в российском паспорте и социальных сетях нет информации о том, что я в браке. Я была в шоке от поведения полицейских. Они разговаривали со мной и адвокатом на повышенных тонах. Один из людей в погонах удивился, что у меня, у женщины, которую обвиняют в пропаганде нетрадиционных сексуальных отношений, есть муж. Потом я выяснила, что мое дело инициировал отдел по борьбе с экстремизмом. Кстати, материалы дела они мне не хотели давать для ознакомления.

– На каком основании они вас обвинили?

– В деле было указано, что я состою в международной организации "Молодежная коалиция за сексуальные и репродуктивные права". Я действительно волонтер этой организации. Кроме того, в материалах дела было написано, что я сделала на своей странице в социальной сети Facebook в мае 2015 года несколько репостов со страницы "Молодежной коалиции за сексуальные и репродуктивные права", которая в свою очередь опубликовала ссылку на заметку BuzzFeed об открытии в Санкт-Петербурге выставки, посвященной насилию по отношению к российским ЛГБТ-подросткам. Другой репост, на основании которого меня обвинили, был сделан со страницы "Молодежной коалиции за сексуальные и репродуктивные права". Эта была статья издания The Guardian о легализации в Ирландии гей-браков. Мне показался интересным парадокс, что в стране, где легализованы гей-браки, аборты до сих пор вне закона. Но я ничего от себя не добавляла к этим репостам. Еще я разместила в “ВКонтакте” и Facebook объявление о конкурсе творческих работ на тему ущемления прав людей с разными видами сексуальности и гендерной идентичности среди молодых активистов, который проводила всё та же организация.

– Эти посты были в открытом доступе или только для друзей?

– В закрытом доступе, их могли видеть только друзья. Кроме того, я с 2014 года не живу в России. Три года назад я уехала учиться в США, там я закончила магистратуру. Я делала репосты на англоязычные сайты из различных стран. Полицейские утверждают, что я, когда постила ссылки, находилась по адресу постоянно регистрации в Самаре, где я не проживаю двадцать лет. Все ссылки были переведены на русский с английского языка с помощью гугл-переводчика. Они даже не удосужились сделать профессиональный перевод.

– Вы понимаете, почему именно вас выбрали объектом расследования нарушения "закона о гей-пропаганде”?

– Я могу только выдвигать теории. Например, моя международная деятельность. Я три года работаю на глобальном уровне в сфере прав человека.

​– Почему вы стали ЛГБТ-активистом?– Я волонтер Молодежной коалиции за сексуальные и репродуктивные права. Головной офис организации находится в Канаде, а волонтеры живут в разных странах мира. Кроме того, я сотрудница самарской ЛГБТ-организации “Аверс”. Возможно, я слишком много говорила о проблемах ЛГБТ на конференциях в других странах. Например, на конференции организации EuroNGO я рассказывала о росте преступлений на почве ненависти к ЛГБТ после принятия “закона о гей-пропаганде”. На форуме Human Rights Watch я говорила о притеснении ЛГБТ в России. А может быть, причина проста: полицейские хотят поднять раскрываемость преступлений. Закон о запрете пропаганды нетрадиционных сексуальных отношений принят, значит, кого-то по нему должны наказывать. И я просто попала им под руку. Наверное, этим делом хотят показать, что мы не должны поднимать тему нарушения прав ЛГБТ в России. Но хочу заметить, что преследуют не только ЛГБТ, но и людей, как я, которые поддерживают это угнетенное сообщество. Впрочем, в России притесняют всех активистов, которые работают в сфере прав человека.

– Я не считаю себя ЛГБТ-активистом. Меня интересует права человека в целом. Особенно мне интересна сфера защиты прав людей с различными видами сексуальности, гендерной идентичности и репродуктивного выбора. Во время учебы в университете я изучала проблему стигматизации людей с ВИЧ и вышла на тему нарушения прав ВИЧ-положительных ЛГБТ. Мне кажется, что права людей универсальны и правительство России не имеет никакого права принимать все новые и новые абсурдные законы, которые противоречат Конвенции ООН по правам человека и Конституции РФ.

– Чем вы занимаетесь в самарском ЛГБТ-движении “Аверс”?

– Мне очень интересны различные способы дестигматизации людей, чьи права постоянно нарушают. Например, социальный театр, который построен на философии Аугусто Боаля и Бертольда Брехта. С помощью такого театра создается исцеляющая и актеров, и публику реальность, которая может изменить общество в целом. ЛГБТ-актеры, которые принимают участие в постановках социального театра, становятся более открытыми и меньше подвергаются внутренней стигме. Мы создали в организации “Аверс” такой театр и поставили спектакль, в котором приняли участие ЛГБТ. В сюжет постановки легли истории из жизни актеров. Мне кажется, молодежь, которая играла в наших спектаклях, стала лучше понимать и уважать себя. Я надеюсь, что благодаря нашей работе тема ЛГБТ стала менее запретной, хотя бы для самих ЛГБТ.

– Как вам удалось показать этот спектакль в консервативной Самаре? В Москве, например, подобные мероприятия срывают религиозные фанатики?

– Мы сделали все возможное, чтобы обеспечить безопасность наших зрителей и актеров. На закрытый показ пригласили только друзей. Обсуждение онлайн вели только в секретной группе. Я довольна результатом работы. Я верю, что искусство освобождает людей, которые находятся в стигме. Мне интересны проекты на стыке гражданского активизма и искусства. Например, когда я жила в Словении, я делала проект с гражданами Сирии из лагеря для беженцев. Он назывался “Сирийская культурная ночь”. Сейчас в сознании большинства людей Сирия ассоциируется с войной. А нам хотелось напомнить, что Сирия – страна с потрясающей культурой и традициями. В Нигерии мы делали проект против стигматизации женщин, живущих с ВИЧ-инфекцией. В этой стране женщин с ВИЧ насильно стерилизуют, им трудно получить медицинскую помощь. Мы придумали записать рассказы женщин с ВИЧ о том, с чем им приходится сталкиваться каждый день. Я прилетела в Нигерию из США. Нам рекомендовали не выходить из отеля, потому что на тот момент очень активно действовала группировка, которая похищала девушек. Нигерия на меня произвела большое впечатление, но я постоянно чувствовала себя в опасности. Примерно так я чувствую себя после того, как на меня завели дело о гей-пропаганде в Самаре.

– Вам угрожают?

– Я боюсь все время, что придут за мужем и вышлют его из России. Некоторые средства массовой информации, когда мне предъявили обвинения, взяли мои фотографии без разрешения и опубликовали. Под моей фотографией люди оставляли страшные комментарии. Они писали, что меня нужно убить, и обсуждали, как именно они меня будут убивать. Меня поразило, что у граждан столько ненависти к человеку, которого обвинили по этой нелепой статье. Мне очень страшно, но я не хочу публично говорить о своих страхах, потому что их могут использовать против меня.

​– Вас поддерживают другие ЛГБТ-активисты, организации, в которых вы состоите?

– Восемнадцатого сентября должно было состояться заседание суда по обвинению меня в пропаганде нетрадиционных сексуальных отношений. Но судья сказала, что по ошибке дело попало к ней, а должно было уйти в мировой суд. Сейчас я жду повестку из мирового суда. На это несостоявшееся судебное заседание пришли ребята из самарского ЛГБТ-движения и волонтеры штаба Навального. В мою защиту прошел одиночный пикет. Я на связи с международными организациями ООН и Amnesty International. Они пишут письма в правительство России с требованием снять с меня обвинения. Им приходят ответы, что нет достаточной информации по делу. По сути ничего не отвечают.

– Запрет на пропаганду нетрадиционных сексуальных отношений среди несовершеннолетних действует в России с 2013 года. Как вы думаете, зачем этот закон приняли?

– Власть боится, что ее сместят, и она притесняет всех, кто работает в области защиты прав человека и гражданского активизма. На самом деле протестные настроения очень слабы и власти ничто не угрожает. Но власть все равно боится, находит внутренних и внешних врагов и направляет на них ненависть общества. Это и ЛГБТ-сообщество, и люди, которые работают в сфере защиты прав ЛГБТ, и оппозиционеры, и некоммерческие организации. Перед лицом “врагов” общество становится более послушным и лояльным по отношению к власти. Так работают политические манипуляции.

– Почему вы вернулись в Россию, а не остались работать в США и других странах?

– Я соскучилась по родным и друзьям. Мне хотелось жить в Самаре. Но город очень сильно изменился за последние три года. Закрылись многие некоммерческие организации. После объединение моего университета с другим вузом на социологическом факультете, где я училась, уволили большинство профессоров. Оставшиеся работают на четверть ставки. Абитуриентов принимают в два раза меньше. Мне очень грустно наблюдать все эти изменения к худшему. Особенно меня огорчает то, что общественное пространство становится все менее безопасным.

– Какой вы для себя нашли выход из этой ситуации?

– Я дождусь решения суда и в ноябре собираюсь уехать из России.