Основное впечатление от поэзии Цветаевой – мощь. Тем более дорогая и ценная, что достигнута была не сразу – вообще достигнута, а не благоприобретена. Начинала Цветаева как раз весьма мягко – даже не женственно, а по-детски. Первую книгу издала в семнадцать лет, какая уж там мощь, наоборот, игра в ребенка, да и действительно ребенок. Но и то ценно, что игра. То есть Цветаева с самого начала продемонстрировала великую способность к стихосложению в любом, каком угодно ключе. Она была мастер стиха с самого начала. И не только владела орудием мастерства, но и усовершенствовала это орудие, пока оно не стало способным исполнять ту задачу, которую она себе поставила.

Цветаева из стилизованной своей детской вышла, прямо сказать, на всероссийский простор. И не только географический, но исторический также. Интересно, что в русской истории ее поначалу привлек не Петр, а его антагонистка Софья. "За Софью – на Петра!" То есть Цветаева не столько выбор делает, сколько стремится объять целостность России. Она – за всех. Это ее лозунг: "Одна из всех, за всех, противу всех". Начавшаяся Гражданская война была лучшим полем для развертывания этой поэзии, этой поэтической судьбы. Она пишет "Лебединый стан" – гимн Белой армии. Но и панегирического большевика тоже пишет. Цветаева – со всеми, она и есть все, вся Россия, просто – Россия. Гражданская война идет в ней, на глубинах ее души. Россия у нее – и не география, и не история, а, скорее, геология. Мать Земля, которая всех порождает и всех хоронит – в себе, в своих порождающих недрах – для нового рождения, для новой боли и новой истории. И она не только детей своих порождает на страдания, на муку истории, но и сама страдает. И рождает, и убивает – да, но и сама убивается. Россия-мать и мать-самоубийца – вот в русских веках образ Цветаевой. Цветаева – архетип России.

И все ее зрелые стихи, с их мощной (хочется сказать, толстовской) корявостью, все эти рефрены и анжамбманы, этот их ломаный, поистине страдающий ритм – все это родовые муки и схватки, порождающие невиданный еще в России образ русского языка, не только в строении его, но и в звуке. "Звук Цветаевой – крик" (Бродский). И она докричалась все-таки до своих глухих, отвративших слух соотчичей. Прорвалась даже сквозь большевистскую цензуру и десятилетия замалчивания. Оказалась сильнее самой государственной бездушной машины. Цветаева – победитель, утвердившийся не просто на русском Парнасе или Олимпе, но в самом строе русской речи, в самом языке. Она стала пословицей и поговоркой этого языка, его живой, длящейся жизнью. Вот эта длящаяся жизнь изживет и забудет всех лениных и сталиных, всех царей – но Цветаева в ней останется до тех пор, пока жив будет русский язык.

125 лет – да, это юбилей. Но что такое юбилей для голоса, звучащего в веках? Будут еще для Цветаевой века, будет – вечность.