Толпа уругвайских и мексиканских фанатов в сомбреро, прилетевших из Праги в Москву, движется в Шереметьево на выход, а у меня пересадка на внутренний рейс. В самолете, летящем в Пермь, совсем другая публика – в Перми в день начала футбольного чемпионата открывается Дягилевский фестиваль. Можно заподозрить скрытый вызов, пренебрежение главным народным праздником; Московский кинофестиваль из-за футбола раболепно спихнули на апрель.

Ровно 10 лет назад, в 2008 году началась пермская культурная революция. Революцию давно придушили, но следы ее нетрудно отыскать. Главный символ Перми, местная Эйфелева башня, стоит на набережной Камы напротив Речного вокзала, где революция начиналась. Это большие красные буквы "Счастье не за горами". Объект установили в 2009 году, собирались демонтировать, но то ли позабыли, то ли не решились оскорбить тех, кого он очаровал. "Счастье не за горами" стало народным памятником, возле него фотографируются новобрачные, к нему приходят туристы, красные буквы хороши и летом, и зимой, и во время половодья, когда они оптимистично выступают из воды. Восемь лет объект был бесхозным, в 2017 году город взял "Счастье" на свой баланс. Мнением автора, художника Бориса Матросова, вообще не интересовались и в Пермь не приглашали.

История парадоксальная: магниты "Счастье не за горами" и надписи покрупнее для украшения канцелярских столов продаются в сувенирных киосках, есть даже такие конфеты, но Борис Матросов впервые появился в Перми лишь 12 июня 2018 года, за несколько дней до моего приезда. Принимали его скромно, никто из большого начальства не пришел, но хотя бы повесили табличку, удостоверяющую авторство. Теперь Матросов планирует установить новое, более прочное "Счастье не за горами" – из стали.

Богом-отцом пермской культурной революции был губернатор Олег Чиркунов, идеологом – галерист Марат Гельман, а в Москве святым духом витал президент России Д. А. Медведев: одно время считалось, что он затеял оттепель, и в Перми в это всерьез поверили.

Журналист Юрий Куроптев из лучшего пермского интернет-журнала "Звезда" устраивает мне экскурсию по арт-объектам, сохранившимся от тех легендарных времен. Недалеко от железнодорожного вокзала стоит поленница в виде буквы П – работа художника Николая Полисского, рядом катит огромный навозный шар жук-скарабей Молдакула Нарымбетова. "Счастье не за горами" стало народным памятником, а поленницу пермяки не полюбили – ее даже пытались поджечь, но, пропитанная огнеупорным составом, буква П не загорелась.

Возле краевой библиотеки с 2010 года стоит огрызок зеленого яблока: киевская художница Жанна Кадырова сделала его из кирпичей старых пермских домов, один из них разобрали на ее глазах.

Яблоко Кадыровой напоминает о трагедии Перми, которую сразу заметит сентиментальный путешественник, – надругательстве над городской архитектурой, процветающем при всех правителях. Даже при губернаторе Чиркунове, любителе изящных искусств, продолжали сносить деревянные дома. Великолепные каменные особняки XIX и начала XX века либо заброшены, либо (как здание с овальным окном на улице Газеты "Звезда", в которое я влюбился) изувечены внешней рекламой. В сущности, все, что построено в Перми с 1958 по 2018 год, следовало бы снести, и не поймешь, что хуже – нищая хрущевско-брежневская архитектура или мещанско-постсоветская с нелепыми эркерами и розовыми башенками. Перед самым бесчеловечным зданием в центре города – Законодательным собранием – стоит еще один арт-объект гельмановских времен – арт-скамейка "Власть" художника Николая Ридного: огромные бетонные буквы наивно намекают чиновникам, что власть принадлежит народу. В 2017 году арт-скамейку разобрали и увезли, но потом, положив новый асфальт, все-таки вернули.

Музей современного искусства PERMM, который возглавлял Марат Гельман, вернуть на прежнее место забыли. "Культурная революция" началась в 2008 году с выставки "Русское бедное", которая прошла в здании Речного вокзала, здесь и открылся музей Гельмана. Губернатора Чиркунова, объявившего, что в 2016 году Пермь станет культурной столицей Европы, убрали в апреле 2012-го, его наследник Виктор Басаргин прямо объявил, что причиной отставки стало сотрудничество Чиркунова с Гельманом. В 2013 году уволили Гельмана, а в 2014-м PERMM отправили на окраину города, объяснив переселение необходимостью ремонта ветхого Речного вокзала. В 2017-м вокзал отремонтировали и открыли там патриотическую выставку, посвященную династии Романовых. О том, что здесь когда-то царствовал смутьян Гельман, напоминают только красные буквы "Счастье не за горами".

Неподалеку, на набережной Камы ожидает выселения Пермская художественная галерея. Здесь достойная коллекция русской живописи ("У нас даже когда-то был свой Кандинский!" – вздыхает экскурсовод) и зал деревянной скульптуры – отряды пермских богов, которых с XVI века ставили в деревенских храмах вопреки православным канонам. Очень хорош изможденный Христос из Соликамска и страстной ангельский чин мастера Никона Кирьянова из деревни Габово. Галерея занимает здание кафедрального собора, его давно решили вернуть к РПЦ, уже золотят купола, но переезжать некуда: новое помещение для галереи так и не нашли, хотя потратили несколько лет и кучу денег на обсуждение проектов. В зал древнерусских икон, расположенный в алтаре, нужно проходить через дверцу в иконостасе, чудом уцелевшем в безбожные времена.

Посмотреть на деревянных богов в художественную галерею постоянно приходят туристы, а в уродливом советском доме на бульваре Гагарина, где теперь ютится Пермский музей современного искусства, посетителей нет. Сейчас там выставлены работы Петра Белого – объекты, напоминающие об ужасах советской обыденности. Тысячи ключей "Сна вахтерши" повествуют о тоталитарных запретах, лопата со светящимся черенком рассказывает свою печальную повесть: она родилась в 1926 году в Ленинграде, копала канавы, потом, когда начались процессы над вредителями, ее привезли в Заполярье. Многие лопаты не выдерживали в ГУЛАГе и ломались.

Печальный рассказ лопаты напоминает о главной цели моего путешествия – знаменитом музее "Пермь-36", бывшей советской зоне, основанной в 1946 году. Поначалу там отбывали сроки провинившиеся сотрудники правоохранительных органов, в том числе соратники Берии, а с 1972 года туда стали направлять диссидентов, осужденных за антисоветскую агитацию и пропаганду. Здесь сидели Сергей Ковалев, Натан Щаранский, Эдуард Кузнецов, здесь погиб поэт Василь Стус. Если бы не Горбачев, решивший в 1987 году выпустить политзаключенных, я вполне бы мог оказаться в "Перми-36" не в качестве туриста. Но бог миловал.

Дорога к лагерю ведет через Мотовилиху – здесь, в Рабочем поселке на окраине Перми, в ноябре 2017 года перед многотысячной толпой выступал Алексей Навальный. Это один из районов, где сохранились памятники авангардной архитектуры начала XX века. В 1931 году бывший директор школы Баухаус Ханнес Мейер и группа его единомышленников приехала из Германии в Россию. Им удалось воплотить немало проектов, но в феврале 1938 года начались аресты. В Перми схватили архитектора Филиппа Тольцинера (1906–1996), 9 лет он провел в лагерях ("У нас говорят сокращенно – Усолаг, а не Усольлаг", – объясняют мне пермяки), и освободившись, не уехал в Германию, а остался в СССР.

На карте пермского "Мемориала" 1400 объектов ГУЛАГа. Многие лагеря заброшены, есть и действующие. Например, "Пермь-35": до самой перестройки здесь сидели политзаключенные, сейчас – только уголовники. В 2012 году живущая в Вене художница Анна Ермолаева приехала в Пермский край посмотреть места, где когда-то жила семья ее отца: в 1930 году всех раскулачили и сослали. Ссыльные построили деревню Сурмак, теперь там живут потомки ээков и охранников. ГУЛАГ жив и процветает, колючая проволока повсюду. Анна Ермолаева фотографировала заброшенную зону Трактовая: кривобокие вышки, пустые бараки (на стене надпись: "Вину признать мало"), штрафной изолятор, а потом навестила политзаключенную путинских времен, Марию Алехину из Pussy Riot, которую этапировали в Пермь.

Зону "Пермь-36" закрыли в 1988 году. В 1992-м историк Виктор Шмыров начал создавать здесь музей политических репрессий. При губернаторе Чиркунове в "Пермь-36" хлынул поток культурной революции: Марат Гельман помогал организовывать выставки и проводить фестиваль "Пилорама", ставший оппозиционным форумом. С началом третьего срока Путина всероссийская партия лагерных надзирателей почувствовала, что пришло ее время. После отставки Чиркунова государство хитроумно захватило музей, уволив с поста директора Татьяну Курсину – жену Виктора Шмырова. "Пилораму" отменили, а музей возглавила чиновница Наталья Семакова. Возникли опасения, что он либо вообще закроется, либо превратится в предприятие по прославлению КГБ – именно этого добивались и добиваются активные в Перми сталинисты из движения Сергея Кургиняна "Суть времени".

Но произошло нечто непредсказуемое. По-видимому, в Москве испугались обвинений в возрождении сталинизма. Куратором музея назначили историка Юлию Кантор, которая попыталась заручиться поддержкой Александра Сокурова и филолога Михаила Мейлаха, сидевшего в этом лагере по обвинению в распространении антисоветской литературы. Вместо большого фестиваля "Пилорама" появился малобюджетный фестиваль "Мосты". В 2017 году ушел в отставку Виктор Басаргин, а новый губернатор Максим Решетников объявил о планах превратить "Пермь-36" в музей-заповедник. Означать это может что угодно.

Вступив в должность, Решетников поразил обывателей грандиозным проектом: он мечтает открыть для прогулок всю набережную Камы, убрав ведущую к промзоне железную дорогу. Проект дорогостоящий, таких денег в краевом бюджете нет. Требуются средства и на строительство новой художественной галереи, которую выселяют из собора, а также на новый театр оперы и балета – нынешний мал и неудобен, танцоры рискуют свалиться в оркестровую яму. Проблема "Перми-36" – явно не главная забота Решетникова, и судя по всему, губернатор не знает, как ее решить. Обеспокоенные слухами о том, что в музей могут вернуться Виктор Шмыров и Татьяна Курсина, в конце апреля 2018 года "ветераны МВД", в том числе бывшие лагерные охранники, отправили губернатору колоритное письмо:

​"Нам ещё памятен тот период существования данного музея, когда на деньги иностранных политических фондов, некоммерческая организация, признанная ныне иностранным агентом (АНО "Пермь-36"), учила десятки тысяч пермских детей о том, что нацистская Германия была лучше Советского Союза, что бандеровцы и лесные братья – это герои и борцы за независимость и свободу, что действующий президент страны Владимир Путин – это фашист, призывала к кровавым расправам над представителями органов правопорядка. Мы неоднократно обращали внимание краевых и федеральных властей на то, что под прикрытием музейной деятельности в "Пермь-36" происходила идеологическая обработка молодёжи и подготовка кадров для организации массовых беспорядках в интересах Запада по типу украинского майдана…"

А в лагере тем временем угасает компромиссный проект Юлии Кантор. На Дягилевском фестивале я встречаю Михаила Мейлаха, и он рассказывает, что решил порвать отношения с нынешней администрацией "Перми-36" и не сотрудничать с Кантор. Последней каплей стало письмо от Натальи Семаковой, написанное казенным советским языком. "Чуть ли не выполнять решения партии и правительства она меня призывала", – возмущается бывший узник "Перми-36".

От лагеря-музея у меня такое же впечатление, что и у Михаила Мейлаха: получилось ни то ни се. С одной стороны, сталинисты не победили (экскурсовод Сергей Сподин рассказывает, как они приезжали в лагерь, орали и угрожали); с другой – это и не то, что задумывали Виктор Шмыров и Татьяна Курсина. Просто музей, где можно приобрести магнит с фотографией лагерной вышки, а не место, где тебе осмелятся намекнуть, что КГБ по-прежнему у власти, а в новых лагерях находятся новые политзаключенные.

И все же съездить в "Пермь-36" стоит. Понятно, почему Виктор Шмыров сразу понял, что здесь можно открыть музей. Это сталинский лагерь, почти без модернизации просуществовавший 40 лет. Всё выглядит не так, как воображает человек, знающий о ГУЛАГе по фильмам и книгам. В первую очередь удивляют масштабы, как будто на треть меньше, чем следует: приземистые бараки, крошечные комнатушки для свиданий, невысокие и нестрашно выглядящие вышки. Экскурсовод Сергей Сподин – местный житель – вспоминает, как много лет назад одного из зэков отправили счищать снег с крыши и он стал кричать женщине, стоящей за лагерным забором возле деревенского магазина: "Ты хоть посмотри на меня!"

Есть несколько достойных выставок: например, экспозиция вещдоков, на основании которых фабриковались дела: разорванная фотография Молотова, газетный портрет Сталина с выколотыми глазами… "Но при чем тут 30-е годы, если лагерь открыли только после войны?" – спрашивает Михаил Мейлах.

Мы разговариваем с Михаилом Борисовичем после фортепианного концерта Дягилевского фестиваля. Назначение Теодора Курентзиса главой Пермского театра оперы и балета произошло во время губернаторства Олега Чиркунова, и хотя дирижер не сотрудничал с Маратом Гельманом и не участвует в российской политике, его появление в Перми считают одной из побед культурной революции. "Туристы к нам приезжают из-за пермских богов, Курентзиса и того, что осталось от Гельмана", – рассказывает Юрий, возглавляющий успешную турфирму.

С Дягилевским фестивалем тоже борются кургиняновцы-сталинисты. Пожаловавшись на дороговизну билетов, корреспондент "Регнума" (заметка перепечатана на сайте "Суть времени") возмущается тем, что "суть фестиваля заключается в привнесении современного западного искусства на нашу, отечественную почву", в то время как министр Мединский повелел делать все наоборот. Заодно Курентзиса обвиняют в том, что он уничтожает репертуар театра оперы и балета и плохо выполняет госзадание. После ареста Кирилла Серебренникова злобные статьи малограмотных сталинистов на малочитаемых сайтах выглядят не комично, а зловеще: местное да и московское начальство думает примерно то же самое. В Воронеже конфликт между областным департаментом культуры и Платоновским фестивалем уже принял открытую форму.

Ночной концерт в доме Дягилева. В полумраке (оcвещены только ноты) Алексей Зуев, Алексей Любимов, Александр Мельников и Вячеслав Попругин играют ручьеобразное Canto Ostinato Симона тен Хольта, а слушатели, словно сраженные пулями, лежат на ковре вокруг четырех роялей. Меньше года назад на этом здании, где находится гимназия имени Сергея Дягилева, вывесили большой плакат "Моя Россия. Наш Пермский край", среди портретов исторических персонажей оказался и Сталин. Директор книжных магазинов "Пиотровский" Михаил Мальцев, дед которого был раскулачен и расстрелян в 1938 году, потребовал снять плакат, бывший губернатор Чиркунов Мальцева поддержал, сталинисты объявили, что "те, кто сегодня нападают на Сталина, не хотят, чтобы Россия была сильным государством". Кончилась история тем, что лицо Сталина заклеили.

Главное событие Дягилевского фестиваля – оратория Онеггера "Жанна на костре" в постановке Ромео Кастеллуччи. Билеты на три вечера исчезают через полчаса после начала продаж. На премьере – пермская знать (спектакль поставлен при финансовой поддержке Андрея Кузяева, вице-президента "Лукойла"), но большую часть зала занимают театралы из Москвы. Ромео Кастеллуччи говорит, что в Перми, "этом маленьком городке", работает лучший в мире дирижер и лучший в мире оркестр MusicAeterna. Так оно и есть.

Заканчивается урок, дети и учительница покидают классную комнату, входит щуплый уборщик, запирает двери изнутри, и начинается оргия разрушения: переворачивая парты и срывая со стен школьные пособия, невзрачный маленький человек превращается в Орлеанскую Деву, ее меч закопан под паркетом, а белый конь умирает в глубине сцены. Имя актрисы возникает на стене, словно на иконе, – Audrey Bonnet, а увещевает готовую принести себя в жертву Жанну монах брат Доминик, он же директор школы Дени Лаван, любимый актер Леоса Каракса. Хор MusicAeterna вторит ему из лож бенуара и бельэтажа. Ромео Кастеллуччи очищает образ Жанны от всего, привнесенного интерпретаторами – роялистами, патриотами, клерикалами, суфражистками. Что остается? Голая женщина с флагом и мечом, вывалянная в муке. Можно ли поверить, что эта метаморфоза происходит не в Париже, не в Зальцбурге, а в Перми?

Ночью, после премьеры "Жанны" под окном гостиницы нетрезво вопят "Россия!": фанаты празднуют победу над Саудовской Аравией.

Филипп Тольцинер приехал в Пермь внедрять идеи Баухауса, но в лагере ему поручили спроектировать зубоврачебное кресло. Почему я вспоминаю об этой истории, когда думаю о Теодоре Курентзисе и его блистательном театральном проекте? Вроде бы общего не так уж много.

Губернатор Чиркунов мечтал сделать Пермь столицей европейской культуры, и через 6 лет после его отставки несложно обнаружить людей, воодушевленных этой фантазией. Процветает уличное искусство: как нелегальное, так и узаконенное: на заборах, огораживающих стройки, расположены абстрактные работы участников фестиваля "Длинные истории Перми".

Для Дягилевского фестиваля тоже придумали замысловатый арт-проект на трех площадках – в галерее, баре и ангаре; понять тут ничего невозможно – сияет золотая люстра, торчат перекошенные индийские статуэтки, в ванну опускаются белые лоскуты, а потолок увивают розы, – но в принципе такое можно обнаружить и где-нибудь в закоулках Венецианской биеннале. Говорят, Курентзис выставку проигнорировал.

О самом неожиданном арт-проекте, связанном с Пермью, я читаю, когда уже собираюсь уезжать из города. Берлинские художники Дмитрий Врубель и Виктория Тимофеева переносят музей "Пермь-36" в виртуальную реальность.

Это музей принципиально нового типа, в него сможет зайти любой желающий, не посещая Пермь, – главное, чтобы по соседству был VR-клуб. Пока музей еще не открыт, это виртуальная стройка, которую Врубель и Тимофеева подготовили в сотрудничестве с Виктором Шмыровым и Татьяной Курсиной.

Embed share

Дмитрий Врубель и Виктория Тимофеева - о виртуальном музее "Пермь-36"

by Радио Свобода

Embed share

Текст скопирван

The URL has been copied to your clipboard

---

No media source currently available

0:00 0:21:45 0:00

Скачать медиафайл

• 64 kbps | MP3

Pop-out player

Можете послушать рассказ художников, а я перескажу его коротко. Это будет самый демократичный музей, вне юрисдикции государства и – как всё в виртуальной реальности – без всякой цензуры. По фотографиям, хранящимся в архиве Шмырова и Курсиной, выстраивается точнейшая копия лагеря, и можно будет не просто ходить по нему, но и брать различные предметы – то, что в обычном музее запрещено. Пока это только стройка, но уже сейчас Врубель и Тимофеева приглашают погулять и осмотреться. На этические претензии – можно ли превращать такую мрачную вещь в компьютерную игру? – есть резонный ответ: это произведение искусства, живущее по его законам.

Согласитесь, есть нечто зловещее в том, что первым российским музеем, копия которого создается в виртуальной реальности, будет не Эрмитаж, не Русский музей, не Третьяковская галерея, а лагерь для политзаключенных под Пермью. Но, наверное, сегодня нужно, чтобы именно он стал самым известным и посещаемым музеем России.