Десятки крымских татар прошли за последние годы через судебно-психиатрическую экспертизу. 13 декабря на месяц в лечебницу был отправлен Сервер Мустафаев, один из координаторов "Крымской солидарности" – объединения активистов, адвокатов и родственников крымских политзаключенных. В организации он отвечал за взаимодействие с журналистами. До этого через экспертизу прошли его коллеги Сервер Зекирьяев (он помогал "Солидарности" возить активистов) и Сейран Салиев (освещал бесконечные обыски и задержания, пока сам не был арестован). В присутствии вооруженных сотрудников ФСБ их спрашивали, считают ли они себя психами. Они не отвечали, и каждого поместили на месяц в психиатрическую клинику.

Утром 13 декабря во двор Симферопольского СИЗО, древней постройки еще екатерининских времен, заехал автозак. Сегодня повезло – Сервера Мустафаева, на воле координатора "Крымской солидарности", а тут заключенного по террористической статье, сразу проводили из камеры в бокс для этапированных. Он прошел по "кишке" – заплеванному, разрисованному и вонючему подземному коридору от здания изолятора до боксов, а там уже сел на ледяную бетонную лавку и стал ждать. С собой он принес пакет с вещами: на месяц его отправляли в психиатрическую клинику для прохождения экспертизы. Его обыскали, залезли в пакет и оставили ждать, когда охранник выкрикнет его имя и запустит в автозак. Сервер прислонился спиной к стене, закрыл глаза и стал вспоминать, как чуть больше месяца назад общался с психиатром.

"Вы считаете себя психом?"

– Ну вы же знаете, зачем вас сюда привезли,– женщина смотрела мимо него. Обычный медицинский кабинет, бумаги на столе, может быть, только слишком мало мебели.

– Нет, – ответил Мустафаев. – Дайте ясность.

– Это просто общение с психиатром для экспертизы.

– А адвокат мой где? – Сервер пытался поймать взгляд женщины.

– Он тут не нужен.

– Ну, я без адвоката не буду ничего говорить, – Мустафаев посмотрел вправо – там стоял человек в маске, еще несколько конвойных ждали здесь же в комнате окончания беседы. – Я вообще считаю такое общение унижающим мое достоинство. – Он поднял руки с наручниками перед собой.

– Вы знаете, – улыбнулась женщина и впервые посмотрела ему в глаза.– Я так и предполагала, что вы так скажете. Слушайте, а если бы я не разъяснила вам, что мы тут делаем, вы бы себя так же вели?

– Спасибо вам, конечно, за разъяснения, но это ваша работа как бы. А вообще, хорошо, что вы такая догадливая, не впервой с нами общаетесь же.

– Вы же понимаете, – нахмурилась женщина, – что экспертиза вот только что закончилась, не начавшись, вы ее, значит, не прошли и теперь могут быть последствия?

– А вы же знаете, что "последствия" для меня и моего народа вообще без каких-то действий с нашей стороны наступают. Меня вот задержали и держат под арестом незаконно, против моей воли, а теперь еще и вы меня унижаете.

– Почему вы так говорите? – возмутилась женщина. – Это же просто общение с врачом!

– Не тот врач, – ответил спокойно Мустафаев. – И не то общение. Я вообще тут, потому что более четырех лет говорил о подобных унижениях и преследовании других оклеветанных.

– И что? – ухмыльнулась женщина. – Они себя так же вели, так же как вы говорили?

– Я на воле был, я не знаю, о чем они тут говорили. Но знаю точно, что они находились тут не по своей воле, держали их, унижая…

– Вы считаете себя психом? – резко спросила женщина, не дав ему закончить.

– Я мусульманин и считаю себя мусульманином. А кто-то, – Мустафаев снова посмотрел направо, – считает мусульман террористами.

– Так вы считаете себя психом? – снова спросила женщина.

– Я считаю себя мусульманином, – начал повторять Мустафаев. – И веду мусульманский образ жизни, как положено в нашем народе…

– Тогда мы закончили. – Она закрыла папку с бумагами перед собой, оперлась локтями о стол и посмотрела на него в упор. – Я не знаю, с кем вы дальше встретитесь и насколько долгим будет следующее общение и экспертиза.

– Я понимаю, – немного помолчав, ответил Сервер. – Я готов ко всему и не жалею. Я прав, и скоро это все закончится.

За все время разговора люди в масках из ФСБ, которые стояли у него за спиной, кажется, ни разу не шевельнулись.

"Мустафаев!" – крикнул охранник. Сервер открыл глаза, встал и вышел из здания, чтобы тут же зайти в автозак. В клинике на улице Розы Люксембург в Симферополе его поместили в палату на пятерых. Экспертиза – формальная процедура, за все время, что он проведет в клинике, ему зададут пару вопросов, чтобы в конце сделать вывод о вменяемости для следствия. Все это время он будет находиться среди пациентов клиники, относиться к нему будут тоже как к пациенту. Мустафаева, как еще 27 крымских мусульман, обвиняют в причастности к исламской партии "Хизб ут-Тахрир". Организация, отрицающая насильственные методы распространения ислама, признана в России террористической, и все обвиняемые проходят через психиатрическую экспертизу.

"Пытка длиной в месяц"

Летом 2016 года в этой же психиатрической клинике оказался Ильми Умеров – зампред запрещенного в России Меджлиса крымско-татарского народа. Его обвиняли в призывах к сепаратизму за интервью телеканалу ATR, где он говорил о том, что санкции в отношении России рано или поздно приведут к тому, что Крым станет слишком дорогим удовольствием для страны. В СИЗО он не был, но находился под подпиской о невыезде. И месяц провел в психиатрической клинике. Есть больничную еду он не решался, опасаясь, что в ней окажутся психотропные препараты. Кровати с пациентами в это жаркое лето выставляли на ночь рядами на улице. У Умерова стало плохо с сердцем, он стал терять сознание. Тогда руководство отделения пошло на уступки: ему выделили отдельный ключ от туалета. Каждый день навестить его приходили родные. Он протягивал руки через прутья клетки и пытался обнять внучек, они целовали эти руки.

"Формально в психиатрической клинике проводится "принудительная судебно- психиатрическая экспертиза" по решению суда. В случае с Сервером Мустафаевым никакой необходимости нет. Никаких признаков психиатрической патологии у него нет. Но на самом деле, "экспертиза" проводится с целью унизить, держать в страхе и оказать давление на сознание и волю человека, – рассказал Умеров после того, как узнал, что Мустафаева отправили в ту же клинику, где и он провел четыре недели. – Я через "экспертизу в психушке" прошёл в позапрошлом году, причём был первым "политическим" после развала СССР. Здоровый человек помещается в среду настоящих хронически больных людей. Это одна продолжительная пытка длиной в месяц. Отношение сотрудников, кроме врачей, такое же как к больным: мат и окрики одинаково. Правда, есть два отличия: мне не проводили лечения и позволили не принимать больничную еду. Между мной и Сервером "экспертизу" провели примерно 25 политическим заключенным. Они все крымские татары – это указывает на наличие дискриминации по национальному признаку даже в таком вопросе, как "принудительное проведение судебно-психиатрической экспертизы".

После этого Умеров молчит и добавляет, улыбаясь: "А может, это привилегия? Все-таки уже примерно 25 крымских татар получили "справку" об отсутствии психиатрической патологии".

"Чувствуешь себя подопытной мышью"

В мае 2016 года в Бахчисарай въехало несколько грузовиков со спецназом ФСБ и "Беркутом" Росгвардии. Люди с автоматами и в масках оцепили улицы, в нескольких домах крымских татар начались обыски. Сейран Салиев, работавший летом экскурсоводом, забежал в мечеть 6-го микрорайона, включил громкую связь транслятора на минарете, откуда каждый день звучит азан, и стал кричать об обысках. Позже его за это судили и оштрафовали, но тогда он не знал, чем еще мог помочь единоверцам. Сотрудники ФСБ задержали тогда четырех крымских татар по обвинению в принадлежности к "Хизб ут-Тахрир". Судебный процесс по ним подходит сейчас к концу в Северо-Кавказском военном окружном суде.

"Их несправедливо посадили в места лишения свободы, их сейчас нет с нами, – в Бахчисарае праздновали Курбан-Байрам 2016 года, Салиев попросил микрофон, чтобы выступить, и стал говорить о заключенных. – Я бы хотел, чтобы каждый об этом помнил". Закончить он не смог и заплакал. На следующий год, в октябре, его самого арестовали по делу "Хизб ут-Тахрир" и поместили в СИЗО, где он находится уже больше года. В психиатрической клинике Симферополя он тоже провел свой месяц.

"Необходимости в этой экспертизе нет вообще. Это очередное давление со стороны спецслужб. Это действие, унижающее чувства достоинства и чести. Зачем отправлять на экспертизу меня – человека в социальном плане устойчивого, имеющего родителей, супругу и детей и официально работающего? Эти действия я расцениваю не иначе, как попытку унизить, выставить на посмешище и в моральном плане задавить человека. Потому что, когда находишься там и видишь действительно психически больных людей, становится очень неприятно в моральном плане. Эти действия со стороны ФСБ – дополнительное давление в отношении нас. Тех, кто имеет взгляд, который отличается от официальной позиции этой тиранической страны под названием Россия", – рассказывал Салиев о своем опыте прохождения экспертизы.

В больнице он, как и все остальные, находился в запертой палате с зарешеченным окном. В глазок двери, всегда открытый, за ним постоянно наблюдали сотрудники и охранники из бойцов ОМОН. Они смотрели зло и не скрывали этого, сопровождали из палаты с дубинкой в руках.

"Там ты чувствуешь себя "подопытной мышью", а смотрят на тебя как на опаснейшего преступника наподобие доктора Лектора из фильма "Молчание ягнят", – пытался передать ощущения Салиев. – В отношении к тебе сотрудников учреждения, начиная от младшего санитара до заведующего, чувствуется сострадание, внимание, помощь и понимание. А конвой, ОМОН – очень агрессивно настроенные ребята, которым, кажется, дали искаженное понимание о нас. Когда идёшь на прогулку, или брать омовение, либо на кухню, они сопровождают тебя с резиновой дубинкой в руках и злостью в глазах. Большинство их такие. Видно, что у них отсутствует здравый смысл и умение размышлять. Но не у всех – несколько из этих бойцов понимали, что к чему, и постоянно твердили нам: "Всё образуется, вернётесь к своим семьям и домам". Один, прощаясь уже, снял маску и сказал мне: "На свободе увидимся в кальян-кафе, с улыбкой вспомнишь эти дни, которые прошли как "страшный сон".

"Вас всё привозят к нам и привозят"

Вместе с Салиевым обвиняемым по делу проходит Сервер Зекирьяев. Его задержали тогда же, в октябре 2017 года. Дома у него оставались двенадцать детей, через несколько месяцев родился тринадцатый, которого он никогда не видел. В день, когда задерживали Зекирьяева, у них с женой Заремой была 20-я годовщина свадьбы. В СИЗО он находится уже больше года.

"Это, конечно, стандартная процедура, чтобы выявить психически неадекватных людей, – рассказывает Зекирьяев, который провел месяц в психиатрии. – В принципе, направляя нас на подобные экспертизы, следствие и спецслужбы дискредитируют сами себя каждый день. Там, на самом деле, удовлетворительные условия, отношение тоже, в конце срока экспертизы прощались все, даже некоторые омоновцы. Но в случае со мной и с остальными политзаключёнными это не что иное, как давление. Способы спецслужб меняются в зависимости от обстоятельств, но методы остаются всегда одни и те же – это прессинг и беззаконие".

Наримана Мемедеминова задержали и поместили в СИЗО в конце марта 2018 года. Он не успел открыть дверь – и ее сразу же выломали сотрудники ФСБ. Матерясь, его бросили на пол, надели наручники. Жена Лемара потеряла сознание и пришла в себя уже в присутствии врачей скорой помощи. На улице спецназ перекрыл улицу и лениво переругивался с активистами, которые моментально собрались у дома Мемедеминова. У него изъяли всю технику и телефоны, увезли в спецприемник, на следующий день суд арестовал его по обвинению в публичных призывах к терроризму за ролики на его канале YouTube 2013 года: один о несостоявшемся в октябре 2013 года форуме "Хизб ут-Тахрир" в Симферополе, другой – о прошедшем в том же году митинге "Одна умма – один флаг". Партия на Украине и в большинстве европейских стран не запрещена и тогда активно развивалась среди крымских мусульман.

"Официально экспертиза назначается, чтобы выявить психические отклонения подследственного. Или, наоборот, подтвердить, что он психически и психологически здоров, – рассказывает Мемедеминов, который провел месяц в психиатрической лечебнице. – Перед стационарной – в больнице – возят на так называемую "пятиминутку" – беседу с психиатром. Где цель та же. Мы не разговаривали на пятиминутке, потому что утверждали, что это унижает наше достоинство, когда хорошего человека обвиняют в страшных преступлениях и, чтобы подтвердить его вменяемость, проводят подобные экспертизы. После того как на пятиминутке отказываешься разговаривать, назначают стационарную. Условия пребывания там удовлетворительные. Общий туалет, не чистый, мягко говоря, один раз в неделю баня. Тогда же и постирать можно. Питание три раза. Всегда, когда там люди по таким статьям, как у нас, есть ОМОН, чтобы усилить охрану. Отношение настороженное, но это в первые дни. Потом понимают, что люди адекватные, и нормально относятся. Там есть около шести дежурных врачей и одна заведующая. Общение есть со всеми, потому что они за четыре недели вызывают каждого и наедине разговаривают. Потом из общения делают выводы. В разговоре понимают вроде и сочувствуют даже, но потом, когда я, к примеру, знакомился с экспертизой, увидел что в заключении написано совсем не то, о чем мы говорили".

– Вы вообще слышали когда-нибудь до 2014 года о террористах и терроризме в Крыму? – спрашивал Мемедеминов в кабинете врача. Его слушали сначала молча, потом все больше включаясь в разговор.

– Нет, вы же знаете, – отвечал врач.

– Да их потому что и не могло быть! – говорил Мемедеминов, будто объясняя очевидное ребенку. – Потому что все это антитеррористическое и антиэкстремистское законодательство направлено на подавление инакомыслия, а не на борьбу с терроризмом.

"Потом я говорил о крымских татарах, мусульманах, говорил об исламе, говорил обо всем, даже заведующей показал, что ей делать, чтобы избавиться от проблемы в шейном отделе позвоночника, – продолжает Мемедеминов. – Я заметил, что у нее проблемы, и попросился к ней на приём, чтобы показать, что делать. В целом отношения были довольно дружелюбными. В конце срока экспертизы приезжает психиатр и говорим с ним. Так вот после общения он встал, пожал мне руку и сказал, что рад знакомству, и пожелал всего наилучшего. По выражению лица и ходу всей беседы это все проявлялось. Но когда я знакомился с экспертизой, там было совсем не то, о чем шли наши беседы. Характеристика в общем нормальная, но о беседах знаете что написано? "Спрашивал: "Слышали ли вы о терроризме и террористах?" Ни слова о том, что это относилось ко времени до 2014 года, ни слова обо всех часовых беседах. Наоборот: "После ответа, что не слышали, замыкался и прекращал общение". На самом деле, стационарную экспертизу назначали и тем, кто отвечал на вопросы психиатра на "пятиминутке", и тем, кто отказывался говорить. Атмосфера психиатрической больницы не то чтобы сковывала или давила, но сам факт нахождения адекватного человека на психологической экспертизе – это давление. Я об этом говорил врачам, что меня лживо обвиняют в страшных преступлениях и, чтобы выявить отклонения или подтвердить мою адекватность, меня и мне подобных помещают сюда, и это объективно давление. На эти слова врачи не возражали, отмалчивались. А многие и вовсе открыто говорили: "Я вообще не понимаю, для чего вас возят сюда? Смотрим – нормальные люди, адекватные, а вас всё привозят к нам и привозят".

Психиатрическую экспертизу, которую принудительно проходят десятки крымских татар, назвать карательной психиатрией, наверное, пока нельзя. "В политически мотивированных делах назначение судебно-психиатрической экспертизы чаще всего является средством запугивания и давления на обвиняемого", – считает публицист и советский диссидент Александр Подрабинек. В 1979 году в Нью-Йорке под редакцией Людмилы Алексеевой была самиздатом выпущена его книга "Карательная медицина" – свидетельства более 200 жертв злоупотребления психиатрией в политических целях советскими властями. За два года до публикации часть материалов была конфискована КГБ, но и того, что осталось, хватило на полноценное исследование. Во время суда над Ильми Умеровым Подрабинек участвовал в процессе в качестве общественного защитника. "Сама по себе судебно-психиатрическая экспертиза еще не свидетельствует о злоупотреблении психиатрией в политических целях, но открывает эту возможность для обвиняемого. С точки зрения следователя, понимание этого обстоятельства должно сделать обвиняемого более сговорчивым и склонить к сотрудничеству со следствием", – говорит Подрабинек.

Через клинику прошли уже десятки крымских татар. Это еще не возвращение карательной психиатрии советского времени, о которой писал когда-то Подрабинек, но это уже практика использования принудительной "экспертизы" следствием в отношении десятков активистов в Крыму.