Елена Фанайлова: Театр.doc в новом сезоне. Я с удовольствием обсуждала бы новые художественные достижения, открытия и высоты, но приходится говорить о новом политическом сезоне, о том, что Театр.doc в этом политическом сезоне возвращает ряд спектаклей, связанных с политическими заключенными, с репрессиями против людей, которые выходят на улицу и демонстрируют власти свое мнение. И удивительным образом вдруг практически каждый спектакль Театра.doc теперь является предметом большого интереса со стороны неоконсервативно настроенных агрессивных граждан. Группа СЕРБ нам очень полюбилась. Она регулярно интересуется эстетикой Театра.doc, весьма прогрессивной новой эстетикой интересуются люди, по определению далекие от процессов в современном искусстве. Что такого удивительного в Театре.doc, когда вы в течение всей своей эстетической жизни стараетесь объяснить людям простые вещи, что нельзя убивать, нельзя гнобить другого по разным признакам, национальному, сексуальному, что война – это дурно, что в тюрьме пытки, и с этим нужно что-то делать, и почему у какой-то части населения, радикальных безумцев возникает идея, что нужно это как-то запретить?

Егор Сковорода: Если бы этим людям было куда приходить, кроме Театра.doc, они бы приходили. Видимо, мало кто делает еще какие-то спектакли, работает в театре с актуальной политической, общественной повесткой. Поэтому они не приходят срывать что-то в Большом театре.

Анастасия Патлай: В Большом театре есть охрана, туда не так просто попасть. И дорогие билеты.

Егор Сковорода: Театр.doc – даже не институция, а часть гражданского общества, скорее, поэтому у них есть ощущение, что на нас можно нападать. А Большой театр – это институция, и чтобы на него нападать, надо быть Якеменко в начале 2000-х, как было с "Детьми Розенталя" сто лет назад.

Елена Фанайлова: То есть спектакль, якобы нарушающий какие-то табу, хотя "Дети Розенталя" – такой классический оммаж четверым великим композиторам.

Анастасия Патлай: Или Энтео, который приходил на спектакли Богомолова. Просто Энтео сейчас уже на пенсии и чуть ли не якшается с Pussy Riot.

Зарема Заудинова: Сейчас все актуальнее и актуальнее фраза Угарова: "Норма становится революционным высказыванием". Мы говорим о норме, и эта наша эстетика не совпадает, противоречит эстетике государства. Мы говорим о норме, а государство создает другую норму, другую реальность. Ребята выходят и говорят: "Пытки – это плохо. Война – это ужасно. Политических заключенных быть не должно". В этом нет никакого революционного высказывания, просто эстетика. И это началось с 2014 года, когда началась война, и страна изменилась. Раньше и на "Артдокфест" никто не нападал, а теперь документальное – это фактически преступное, потому что это всегда о насилии, потому что оно везде. О насилии, несправедливости, о том, как государство уничтожает обычного человека и фактически может все, а этого не должно быть. У нас есть "вечерний мудозвон", и он говорит правду. Тут появляется категория правды, которая очень сомнительная категория.

Анастасия Патлай: Я полностью согласна: все, что мы делаем, это настаиваем на норме. И было очень забавно, когда на спектакль "Выйти из шкафа" в Петербурге пришли полицейские не в форме и с пушкой, ходили там по периметру зала во время действия, заглядывая то к зрителям, то на сцену. Администраторы – в том числе Света Середина, помощник режиссера, с ней мы вместе приехали из Москвы – пытались как-то локализовать их. И она мне потом передала: "Этот полицейский постоял, послушал спектакль, а потом звонит своему начальству и говорит: "Да они здесь просто разговаривают". И это правда, мы просто разговариваем, озвучиваем реальные истории людей, давая им возможность стать услышанными.

Елена Фанайлова: Я разделяю изумление полицейских. Текст этого спектакля состоит из очень спокойных монологов людей, которые совершили каминг-ауты в свое время. Все люди говорят в спектакле простыми словами о том, что они испытали на протяжении своей жизни. Кто-то рассказывает о встрече со священником, как его пытались изменить, как родители к этому относились, как относилась дагестанская семья одного из парней к его ориентации, то есть это еще и про нашу многонациональную родину, и про обычаи в ней. Откуда у силовиков, у людей, которые приходят к вам как нежданные гости идея, что у вас что-то непонятное происходит? Последний раз у вас на спектакле разливали какую-то вонючую жидкость?

Зарема Заудинова: Это было на последнем показе "Войны близко".

Елена Фанайлова: "Война близко" – замечательный спектакль Елены Греминой, состоящий их трех частей: первая – дневник человека из Луганска, который прислал его в театр сам. Вторая часть – текст Марка Равенхилла о европейской войне в символическом смысле. Третья часть посвящается Олегу Сенцову, Кольченко и иже с ними, кто на тот момент еще находятся в тюрьме, документы, с ними связанные.

Зарема Заудинова: Елена Гремина изучила все их дело, все прослушала.

Елена Фанайлова: И там видно, что это дело сфабриковано. Причем нет ни одного комментария, это просто цитаты из этого дела.

Зарема Заудинова: Да. Это был заключительный показ после освобождения ребят. Там Кольченко и Сенцов – одни из героев, и с ними был телемост. Еще была заявлена выставка одиночных пикетов в поддержку обмена всех на всех, что год раздражало СЕРБ и всех остальных. И они отреагировали на этот пикет. Еще были сборы в поддержку Кости Котова, поскольку там есть история о том, что он посмотрел спектакль "Война близко", потом – фильм Аскольда Курова "Процесс" и стал активистом. В общем, это наша большая ответственность.

Елена Фанайлова: Да, прочитал "Войну и мир" и пошел на войну за Андреем Болконским, прочитал, что Андрей Болконский был героем войны, и решил, что нужно тоже пойти повоевать. Это, конечно, довольно ложная история про то, что произведение искусства несет ответственность за действия человека. Оно может влиять на его мировоззрение, но проводить прямые параллели я не стала бы. А на какой минуте спектакля они пришли?

Зарема Заудинова: Они пришли до начала спектакля, их не пустили. У нас были ребята, это кто-то из правозащитников, плюс Влад Барабанов, с которого сняли обвинения по "московскому делу". Это удивительно, когда политзэки приходят защищать. Но пожарный выход был открыт, и они его нашли. Пытались забросить стаканчик с вонючей жидкостью. Этот пожарный выход ведет в зал, и там сидел наш актер Джан Лот, он этот стаканчик отбил обратно, и не дал закинуть второй. Спектакль доиграли, там оставалось совсем немного, сделали перерыв, проветрили.

Елена Фанайлова: Помимо экскрементов, там были и какие-то химические добавки.

Зарема Заудинова: Кислота и перцовка.

Елена Фанайлова: И у кого-то из ваших актеров началась аллергия, а у Вали Фаер обожжены верхние дыхательные пути.

Зарема Заудинова: Да, и это все засвидетельствовано, к заявлениям прикреплены медицинские справки. Если бы там был человек с астмой, мы не знаем, чем бы это кончилось. Это очень серьезная вещь, на которую никто не обращает внимания. Эти люди – угроза обществу. Они пришли, повредили здоровье других людей, имущество. Дезинфектор стоил 30 тысяч, и для нас это большие деньги. И потом они ходили с камерами и записывали: "Ой, а кто же это у вас там обосрался?"

Елена Фанайлова: В результате скайп-связь состоялась?

Зарема Заудинова: Да, все удалось, просто очень воняло.

Елена Фанайлова: Можно ли с ними судиться?

Зарема Заудинова: Мы заказали экспертизу этого вещества, но кислота и перцовка исчезают спустя 10 минут, и экспертиза нашла там только говно. Но у нас есть медицинские освидетельствования. Одиннадцать заявлений подали в полицию.

Елена Фанайлова: Это хулиганские действия, срыв спектакля. Причем это же повторяется, это у вас на "Кантграде" было уже в сентябре…

Анастасия Патлай: Да, и на "Выйти из шкафа", 28 августа. Это тоже было хулиганское вторжение в театр и срыв спектакля на 15-ой минуте. Приезжает полиция, которую одновременно вызываем мы и они. Они угрожали нам, что вызовут полицию, и мы сказали: "Разумеется, вызывайте полицию и, пожалуйста, подождите ее на крыльце, не прерывайте спектакль". Тем не менее, они нас не послушали и зашли в зрительный зал, спектакль был сорван.

Елена Фанайлова: Я видела этих людей в действии, они ведут себя как боевики. Они размахивают кулаками, и нужно удерживать людям себя, особенно мужчинам, чтобы не дать им сдачи, чтобы не ввязаться в драку.

Егор Сковорода: Ничто не останавливает этих людей, они, конечно, безумцы себе на уме, выращенные этой пропагандой, но сложно поверить, что они автономные безумцы. Я уверен, эти люди полицейским тоже особо не нужны. Им чем тише будет с Театром.doc на их подведомственной территории, тем им проще. Но даже заключить на 15 суток этих людей полицейским, видимо, не разрешают – какой-нибудь Центр "Э" или кто-то еще. Я даже не знаю, на "Выйти из шкафа" приходили те же "сербовцы" или "нодовцы".

Анастасия Патлай: Там были Тарасевич, и Брумель… Но там был еще НОД, стоявший на крыльце с желто-черным флагом, с самодельным плакатом, где было написано, что Театр.doc – театр гомосятский, такой-сякой, оскорбительные слова. И там было НКД, Национал-консервативное движение. На следующий день в "Интерфаксе" вышло заявление СЕРБа, НОДа и НКД об акции, которую они провели в Театре.doc. То есть они фактически дали признательные показания через "Интерфакс". Это все, что нужно полиции, чтобы этих людей, которые все известны, с удовольствием выкладывают все это в YouTube, во "ВКонтакте" и так далее, задержать. Но этого никто не делает.

Елена Фанайлова: То есть "Интерфакс", крупное государственное агентство, информирует общественность об участии перечисленных Настей организаций в культурных погромах.

Егор Сковорода: Это что-то странное с "Интерфаксом". Как есть какой-то теракт, а потом ИГИЛ [организация, запрещенная на территории РФ] выпускает заявление о том, что он берет ответственность. Мы сидели после спектакля "Подельники" с актерами и разговаривали, и смотрим – на ТАСС выходит новость о том, что этот спектакль, бывший полчаса назад, сорвал СЕРБ. Но это уже качество нашей журналистики.

Елена Фанайлова: А как прошел спектакль "Подельники" на самом деле? Вы возобновляете спектакль, посвященный фигурантам "болотного дела", который состоял из документальных высказываний, и это был большой текст Леши Полиховича, про то, как вести себя в тюрьме. Это новое назидание, очень дидактическая вещь и настоящее литературное произведение. Почему вы возобновляете его сейчас? Потому что были московские посадки этого лета?

Зарема Заудинова: Да. И Леша снова завинтился и сделался героем. Мы сейчас сделали два благотворительных показа – 26-го и 27-го.

Елена Фанайлова: А удалось провести эти спектакли как благотворительные? Вы же их делали в поддержку политзаключенных?

Зарема Заудинова: В поддержку проекта "Подельник" Ильи Азара и Лизы Нестеровой, который выплачивает штрафы за акцию 12 июня. А второй показ – в поддержку фигурантов "московского дела", где 212. И да, мы собрали больше 100 тысяч, были полные залы. Я, кстати, позвонила в полицию в тот день со словами: "Нам поступили угрозы, проанонсировано нападение на нас". На следующий день они прислали наряд и дежурили все время спектакля. Никто не пришел.

Елена Фанайлова: В Калининграде тоже была волшебная история. Спектакль "Кантград" был вывезен на гастроли в город, где все происходит, он выстроен на основании документальных свидетельств, книжки, вышедшей в Калининграде. Это многолетняя работа большой группы историков, которая опрашивала переселенцев, живших во времена после Второй мировой войны, когда эта зона заселялась переселенцами из бывшего Советского Союза, об очень сложных, тонких и печальных, гуманистических отношениях русских и немцев. Вы как-то специально отобрали материал, который показывал именно человеческую сторону этих отношений. Анастасия, расскажите нам, почему дух Иммануила Канта вселяется в бедного Краузе, как этот сон объясняется в спектакле?

Анастасия Патлай: Мы с Наной съездили в Калининград, там два месяца провел наш исследователь Миша Колчин, работавший в Калининградском архиве с оригиналами этих интервью. Книжка "Восточная Пруссия глазами советских переселенцев" была толчком для того, чтобы пойти в архив, где лежало гораздо больше интервью, в монографии они были просто процитированы. И мы осознали, что Кант является той фигурой, на которой, как ни странно, строится идентичность современных калининградцев, они как бы экспроприировали этого культурного идола. Если на всей территории России "нашим всем" является Пушкин, то там таковым является Кант, он растиражирован и очень активно используется во всякой туристической индустрии, в символике, в гербах, флагах и так далее. Это переселение – главная драма, случившаяся с советскими людьми, которых послали в Кенигсберг после Потсдамского соглашения и передачи Советскому Союзу территории Восточной Пруссии, это столкновение цивилизаций. Люди приехали из чувашских, мордовских, белорусских деревень, оказались в совершенно иной цивилизации. Им было удивительно, как там устроена канализация, водопровод, печи, улицы и так далее. В общем, поэтому Кант там есть, и это, конечно, сконструированный персонаж, отчасти основанный на реальных фактах из жизни Иммануила Канта, отчасти придуманный драматургом Наной Гринштейн. Но это всего лишь часть спектакля, потому что другая часть – это, собственно, сами интервью с первыми советскими переселенцами в город Кенигсберг и позже в Калининград. В общем, это спектакль о возможности диалога между вчерашними врагами.

Елена Фанайлова: Спектакль о любви, все это держит еще и любовная линия русского офицера и немецкой женщины, это тоже абсолютно реальная история. Александра Артамонова расскажет нам о том скандале, произошедшем в Калининграде.

Александра Артамонова: Ровно год назад мы приняли решение, что покажем "Кантград" в Калининграде. Настя Патлай предложила помочь ей организовать эти гастроли. Она хотела, чтобы была историческая площадка, с немецкой кладкой, все прочее. Мы нашли музей "Фридландские ворота", его директор был одним из авторов книги, по мотивам которой сделан "Кантград", и он с большим энтузиазмом принял эту идею. Он говорил, что видел спектакль и очень хочет его здесь показать. Уже в ноябре он сделал заявление на каком-то сайте о культуре Калининграда, что показывает у себя этот спектакль. Но меньше чем за неделю до спектакля директор позвонил мне, в пятницу ночью, и страшно выл в трубку, что нужно все отменить, поскольку в дело вмешались очень серьезные люди, и им не нравится спектакль. Мы не собирались делать эту историю суперпубличной, но учитывая, что директор первый стал давать комментарии и говорить, будто мы солгали ему, заявляя, что спектакль об одном, а на самом деле о другом (хотя все было не так), то нам пришлось высказаться. Мы напомнили: у него была копия спектакля, он говорил, что видел его, этот спектакль сделан по мотивам книги "Восточная Пруссия глазами первых переселенцев", он принимал участие в этих исследованиях. Люди, которые работают, в том числе, в правительстве, в городской администрации, мне говорили, что за этим стоит зам. полпреда по Северо-Западному округу Ромашов. Мы нашли другую площадку, попросили помощи у губернатора Калининградской области, я написала ему директ в Инстаграме, и он сказал, что поможет. Я написала министру культуры и туризма, потому что мы периодически работаем вместе. И они помогли. Мы взяли независимую частную площадку – это старый дом культуры, наполовину немецкий, наполовину советский, познакомились с его арт-директором. У него тоже были какие-то неприятности, потому что на следующий вечер он пришел в половине одиннадцатого на площадку и говорит: "Какие-то непонятки с этим вашим спектаклем. Мне пацаны звонят и говорят, чтобы мы все зарывали". Пришлось звонить министру культуры, который назначил Анатолию встречу, Анатолий сходил, проникся таким личным общением и сказал: "Я посмотрю, конечно, что за спектакль". Это была очень показательная, очень классная реакция, потому что он переселенец из Нагорного Карабаха, приехал оттуда ребенком, и история Кенигсберга ему неинтересна. Он участвовал в обсуждениях и говорил: "Что вы со мной сделали? Я становлюсь каким-то другим человеком. Я хочу переделать в ДК абсолютно все". Если говорить про зрителей, первый вечер был, как мы его шутливо называли, сеансом коллективной психотерапии. Пришли пожилые люди, дети первых переселенцев, и были те, кто в самом начале сюда приехали, совсем пожилые. Для них это был очень важный опыт говорения о том, что они помнят об этой ситуации. Кто-то вспоминал тех немцев, которые у них были в семье, которых они подкармливали. Кто-то плакал. Для них это было очень важно, потому что эта история всем известна, она лежит на поверхности, но с этими людьми никто никогда в жизни об этом не говорил.

Елена Фанайлова: Почему людям кажется, что спектакль о другом? Это для меня совершенно удивительный сюжет. Например, "Дневники убийц" – расскажем про эту вашу работу, Егор.

Егор Сковорода: Это прослушка разговоров Никиты Тихонова и его подруги Евгении Хасис из боевой организации русских националистов (БОРН), нацистов, в 2009 году убивших Станислава Маркелова и Настю Бабурову из "Новой газеты". Они и их товарищи причастны к убийствам антифашистов, судьи, они пытались убить полицейского, в общем, настоящее нацистское террористическое подполье, хорошо вооруженное. Когда ФСБ вышло на них, одиннадцать дней прослушивали их квартиру, все разговоры. Эти прослушки были в материалах судебного дела, я сделал из них выжимку, опубликовал книжкой, а на основе сокращенного варианта мы поставили спектакль. Это с разных сторон важная история, потому что и сам по себе документ выдающийся – эти их бытовые разговоры, они готовят еду, перебирают оружие и обсуждают, что Хасис давно пора кого-нибудь завалить, и она говорит, что завалить ей будет в кайф. Очень насыщенные разговоры и с человеческой точки зрения, и с точки зрения понимания того, как оно все происходило в общественно-политической жизни в 2000-е. Тогда администрация президента очень сильно заигрывала с русскими националистами, с их легальной частью, и, может быть, сами того не желая, они помогали выращивать этих убийц из БОРНа. Даже между СЕРБом и НОДом есть некоторая градация, мне кажется. НОД приходит и стоит со своими дурацкими плакатами, и на здоровье. А СЕРБ приходит и уже начинает срывать спектакль. А следующая стадия после СЕРБа – это, наверное, прийти и перестрелять кого-то, условно говоря.

Елена Фанайлова: Да, здесь опасна готовность к насилию в любых его формах. Общество, мы, мирные люди, не можем предсказать, в каких формах это насилие будет проявлено.

Егор Сковорода: История с СЕРБом опасна в первую очередь их безнаказанностью. Если одни ненаказуемы за говно, другие могут решить, что они не будут наказаны за более серьезные действия.

Елена Фанайлова: Это более широкий разговор о насилии в обществе, как оно устроено. Еще один спектакль, о котором я хотела бы сказать в начале этого сезона, это "Винтаж" Муравицкого. Как он устроен?

Зарема Заудинова: Там сложно организовано. Юра Муравицкий у нас знатный выдумщик и классный режиссер. Нам нужна инструкция по выживанию после этого лета. Причем каждый раз, когда новое винтилово, очень много людей, не знающих элементарных вещей, они не знают про "ОВД-Инфо", про свои права, еще что-то. Театр может вписаться в эту историю просветительской работой. Я хочу, чтобы это был совместный проект с "ОВД-Инфо", и Юра по их инструкциям будет делать перформанс. Очень важно не вестись на провокации, не вступать в контакт с силовиками, если вас винтят, не надо ни толкать, ничего. В общем, это история про то, как вести себя при задержании и до выхода из ОВД. Поэтому медитация – ты должен быть спокоен. Как и СЕРБом – не надо вестись. Поэтому Юра там со своей медитацией и ковриками для йоги.

Елена Фанайлова: В словах Саши Артамоновой меня еще поразила возможность написать в директ в Инстаграме губернатору. Может быть, нам уже установить переписку Театра.doc и мэра Собянина, например, кто там у него за Инстаграм отвечает.

Зарема Заудинова: Не знаю, но когда Russia Today пришла на акцию про сестер Хачатурян, я выгнала их. Там была сложная структура акции. Мы читали материалы дела, и все, кто читал, женщины, впервые рассказывали, в присутствие ста с лишним человек, о своем опыте насилия, сексуального и домашнего. С каждым была договоренность, что делаем видео только со своими журналистами, которые по просьбе вынут монолог, если ты не готов, и так оно и было. А с Russia Today, естественно, было невозможно договориться. Поэтому я попросили их уйти, по сути, и по идеологическим причинам, можно назвать их и политическими, и все было абсолютно спокойно. Мы предупредили зрителей, что не начнем акцию, пока не уйдет Russia Today, и все ждали и внимательно за этим наблюдали.

Елена Фанайлова: Как люди из СЕРБа воспринимают ваши спектакли, где грань в ваших спектаклях между табу, привычками, консерватизмом, замалчиванием?

Анастасия Патлай: Проблема не в том, что они думают, будто это спектакль о другом, проблема в том, что они его не видят, не приходят его смотреть, они приходят выполнить задание. И они его выполняют, а потом делают самопиар на этом. Я нормально отношусь к зрителям с другой точкой зрения. После спектакля "Кантград" на обсуждениях это было, может быть, всего один-два раза. Были зрители, возмущавшиеся тем, что в спектакле нет информации о гибели 20 миллионов советских граждан во время войны, и мы им говорили, что "вы же знаете об этом, а если не знаете, есть Википедия". Наша задача не образовательная, мы делаем спектакль, учитывая контекст, люди изучают в школе историю Второй мировой войны и знают, сколько кого погибло. Мы предлагаем им открыть вместе с нами новую информацию, которую мы узнали, и пережить новые сюжеты. У зрителей всегда есть возможность оставить отзыв, и они оставляют и критические отзывы, и все отлично. Вопрос не в том, что у людей, которые приходят громить и срывать спектакли, другая точка зрения, а в том, что они, по сути, дебоширы, хулиганы, преступники, нарушители общественного порядка. Вопрос к правоохранительным органам: почему именно этим людям позволяется регулярно проводить такие акции?

Елена Фанайлова: Видимо, правоохранители разделяют взгляды погромщиков, у меня такое ощущение.

Анастасия Патлай: У меня ощущение, что у погромщиков нет взглядов. У них есть цинизм, зарплата, а может, нет зарплаты. Тот же СЕРБ – это люди из Донбасса, которым позволили сюда приехать, они расплачиваются за что-то этой лояльностью или этой работой.

Зарема Заудинова: Существует не только СЕРБ, эта проблема гораздо больше, потому что у нас абсолютно монологичное общество, не привыкшее к диалогу. И у нас не существует языка для разговора о насилии, он только появляется. Мы даже про ГУЛАГ не можем говорить нормально.

Елена Фанайлова: И это при наличии Солженицына и Шаламова в нашем нарративе, я согласна.

Зарема Заудинова: Чеченские войны, "Норд-Ост", Беслан – об этих вещах мы не говорим. Недавно американский режиссер приезжал в Театр.doc, хотел спросить, а что такое документальный театр. Мы ему начали рассказывать, рассказали про "Сентябрь.doc" – это про теракт в Беслане, "Новая Антигона", как судили этих матерей. И мы рассказываем, что в этом году, спустя 15 лет после теракта, вышла книга о Беслане. Он спрашивает: "В смысле 15 лет спустя?" Там же очень много литературы про теракт, осмысляется, что с людьми произошло. Что мы осмыслили после Беслана или "Норд-Оста" – мы не говорим. Взрывы домов – мы не говорим. И нам очень сложно этот язык искать. Театр.doc ищет этот язык, он заходит не со стороны "мы сейчас расскажем всю правду", а со стороны "вот так бывает".

Егор Сковорода: Это важно. И для этих людей с одной извилиной это тоже важно, и когда-нибудь они посмотрят, что-то случайно у них останется. У них такая оптика – везде видеть врагов. А общество, которое не умеет разговаривать и сначала начинает пугаться, что мы сказали про месячные, про пытки, про что-то еще, может быть, будет потихонечку втягиваться в то, что про это можно думать и разговаривать. Но не надо сразу вызывать полицию или СЕРБ.

Елена Фанайлова: Театр.doc говорит правду и учит людей говорить правду, он вовлекает в свои исследования людей, готовых поделиться своим жизненным опытом. Все пьесы Театра.doc основаны на живом документальном материале, это либо записки в интернете, либо откровения людей, которые готовы о чем-то говорить. И это всегда документальные свидетельства, исторические свидетельства, как в случае спектакля "Кантград", то есть те свидетельства, которые нельзя подвергать сомнению, это документы, то, что является выражением души человека, его истории. Это правда, но правда, которая оказывается каким-то образом неприятна. Хотя принято считать, что правду говорить легко и приятно, но есть формы правды, которые, видимо, заходят за табуированные зоны сознания обывателя, и эта непривычность разговора вызывает порой даже эксцессы, исходящие из мира насилия. И кому-то хочется запретить этот спектакль или сорвать его. В общем, я с интересом намерена следить за новым сезоном в Театре.doc.