Во второй части этого выпуска: "Люди с неограниченными возможностями" и "О котах и людях".

Начнем с передачи из цикла «Писатели и музыка». Александр Блок. Автор цикла Владимир Абаринов.

И в памяти черной пошарив, найдешь
До самого локтя перчатки,
И ночь Петербурга. И в сумраке лож
Тот запах и душный и сладкий.
И ветер с залива. А там, между строк,
Минуя и ахи и охи,
Тебе улыбнется презрительно Блок —
Трагический тенор эпохи.

Так писала Анна Ахматова. У Блока действительно был высокий голос, судя по сохранившимся записям. И то, что Блок ассоциируется у Ахматовой с театральной ложей, с оперой – не случайность. Постоянная тема его ранних стихов – актерство как вынужденное ремесло, фиглярство, смех сквозь слезы, в них постоянно фигурирует треугольник комедии дель арте: Пьеро, Коломбина, Арлекин. Видимо, сильное впечатление на него произвела опера Руджеро Леонкавалло "Паяцы", новинка русского оперного сезона 1893/94 года. Одно из его юношеских стихотворений имеет эпиграф из знаменитого ариозо Канио: "Смейся, паяц, но плакать не смей!", да и все стихотворение – вольный пересказ этого монолога перед зеркалом гримерной, когда человек превращается в лицедея.

Я опять на подмостках. Мерцают опять
Одинокие рампы огни.
Мне придется сейчас хохотать…
А на сердце-то стоны одни!

К шутовскому циклу примыкает стихотворение "Балаганчик", положенное на музыку Георгием Свиридовым. Свиридов опустил две последние строки:

Заплакали девочка и мальчик.
И закрылся веселый балаганчик.

На дворе лето 1905 года, и Свиридову известно, что страшное представление только начинается.

Блок называл поэта сыном гармонии. Он считал, что поэт должен услышать в хаосе вселенной ее музыку, ритмические колебания, образующие миропорядок. Но он был равнодушен к музыке, пока не услышал Вагнера.Для Блока Вагнер стал учителем и пророком. Вагнер поглотил его. В его стихах великое множество вагнеровских мотивов и образов. Поэма "Возмездие" задумана как "эпос рода", пятая часть "Кольца нибелунга", и начинается она прологом, в котором Зигфрид кует свой меч.

Именно Ершова слышал Блок в вагнеровском цикле на сцене Мариинского театра.

Познай, где свет, — поймешь, где тьма.
Пускай же все пройдет неспешно,
Что в мире свято, что в нем грешно,
Сквозь жар души, сквозь хлад ума.
Так Зигфрид правит меч над горном:
То в красный уголь обратит,
То быстро в воду погрузит —
И зашипит, и станет черным
Любимцу вверенный клинок…

Всю жизнь Блока томили страшные предчувствия. Цикл "На поле Куликовом" – не исключение. Но композитор Юрий Шапорин услышал в нем нечто совершенно другое. В 1919 году он напросился в гости к Блоку и стал уговаривать его "дописать" цикл, в частности, переделать стихотворение "Я живу в отдаленном скиту", вообще не имеющее отношения к циклу. Впоследствии Шапорин рассказывал:

Закончив чтение, я высказал поэту свое суждение о том, что первая строфа стихотворения —

Я живу в отдаленном скиту.
В дни, когда опадают листы,
Выхожу — и стою на мосту,
И смотрю на речные цветы, —

мне очень нравится, но последующих строф я не понимаю, и мне хотелось бы просить его переделать их, дописав о том, как «невеста ждет жениха».

Вряд ли Блок слышал хотя бы одно сочинение начинающего композитора, но на его просьбу ответил милостивым согласием. Кроме того, он написал для Шапорина хор татар.

На сочинение кантаты у Шапорина ушло 20 лет - премьера состоялась в 1939 году. Блок умер, текстов Шапорину не хватало, и он предложил сотрудничество Михаилу Лозинскому. Они славно поработали вдвоем. Лозинский переделал и стихи, написанные Блоком. Вот, например, что было у Блока. Это заключительное стихотворение цикла, с эпиграфом из Владимира Соловьева: "И мглою бед неотразимых грядущий день заволокло". Его последняя строфа звучит так:

Не может сердце жить покоем,
Недаром тучи собрались.
Доспех тяжел, как перед боем.
Теперь твой час настал. — Молись!

А вот что вышло у Лозинского и Шапорина:

Не может сердце жить покоем,
Гроза надвинулась на нас,
Доспех тяжёл, как перед боем.
Мужайтесь, братья, близок час!

Хор русского войска XIV века подозрительно напоминает у Шапорина марш красноармейцев и вообще все заканчивается громом победы над басурманами.

Еще одной оперной страстью Блока была "Кармен". Оперный образ соединился с живой реальной женщиной, исполнительницей партии Кармен Любовью Дельмас. Об этом романе существует много бульварного чтива. Для нас важно то, что именно Блок сделал Кармен фактом русской культуры, концептом Серебряного века с его культом вечной женственности и всепобеждающего Эроса. Он долго не решался познакомиться с ней, ходил вокруг да около и сам себе представлялся Хозе.

Среди поклонников Кармен,
Спешащих пестрою толпою,
Её зовущих за собою,
Один, как тень у серых стен
Ночной таверны Лиллас-Пастья,
Молчит и сумрачно глядит,
Не ждет, не требует участья...

Финальный дуэт Хозе и Кармен.

Это звон бубенцов издалека,
Это тройки широкий разбег,
Это черная музыка Блока
На сияющий падает снег.

Георгий Иванов услышал в стихах Блока кафе-шантанность, даже, я бы сказал, ресторанность и цыганистость – недаром Блок ставил к своим стихам эпиграфы из цыганских романсов, да и Кармен цыганка. Но почему "черная музыка"? Потому же, почему он презрительно улыбается в стихах Ахматовой. Он не понимал иронического, ернического отношения к жизни. Даже когда он пел жестокий романс, он делал это всерьез.

Но не будем забывать и других хрестоматийных стихов Блока:

Простим угрюмство — разве это
Сокрытый двигатель его?
Он весь — дитя добра и света,
Он весь — свободы торжество!

В поэзии Блока есть великий, неизбывный трагизм, но есть и великий, ослепительный свет.

Далее в программе:

Люди неограниченных возможностей. О людях, которых прежде называли «инвалидами».

Кот Савелий и его автор. Разговор с автором книги «Дни Савелия» Григорием Служителем.