В 1938 году по специальному приказу Наркомата внутренних дел Советского Союза на севере Кировской области был создан один из крупнейших исправительно-трудовых лагерей НКВД - Вятлаг. В сталинские годы с 1938 по 1956 в Вятлаге отбывали наказание больше 100 тысяч человек, граждане двух десятков государств и восьмидесяти национальностей. Из них 18 000 никогда не вернулись домой. Екатерина Лушникова побывала в поселке Лесной, столице Вятлага и записала воспоминания о лагере.

В поселок Лесной Ирина Мовшович приехала в начале войны. Ее семья была эвакуирована из Ленинградской области.

– Привезли нас на стадион. Нас встретила секретарь управления Кутовская Римма Лазаревна с кастрюлей пшенной каши, завернутой в полотенце.

Мы дружили, три семьи. Наша, Лопатиных. Там пятеро детей. И Ерусали. Он австриец. Выслали как немца. Мои мама и папа – чистые ленинградцы. Мать неграмотная была, всего два класса образования. Но по уму – ей бы работать директором крупного завода. Были бы корочки. Отец же высшее образование имел. У него броня была в органы прокуратуры работать. Но он Сталину подавал два или три рапорта. И его взяли на фронт. Погиб под Варшавой. В своем последнем письме он прощался с нами, с каждым. А про меня написал: «Характер у нее хороший, но жить ей будет трудно». Ехидна, прямолинейна, что хочу я сказать, то скажу. Ты хоть тресни.

Отец Надежды Вощенко служил в лагере охранником.

– Здесь был лагерь политический. Тут был полный интернационал. Можно было и китайцев, и японцев и, шут его душу знает, кого еще встретить. Мой отец завербовался в лагерь в охрану. Для караульной службы вокруг зоны. Как говорится, сторожить заключенных. Ходили узники тут под конвоем. Их вывозили в лес работать. Люди здесь культурные были, воспитанные. Лагерь политических, вы можете себе представить. За что сидели? 58 статья. И как говорят, и шпионы, вроде, были. Точно не скажу. Когда меня сюда привезли, мне 10 лет было.

В столыпинском вагоне прибыл в Вятлаг Сергей Беляев. Студент физико-математического факультета был осужден за антисоветскую агитацию на 6 лет.

– Нас в вагонах столыпинских везли сюда. Привезли, по-моему, на Комендантский. Там распределяли кого куда. Но у меня были тогда 3 курса университета. Мы занимались заготовкой корма для животных. Дружная бригада была. В лесу делали дороги для вывозки леса. Бывали холодные, очень холодные зимы. Но бараки отапливались сравнительно так. В бараках стояли двухэтажные нары. Утром – развод. Сигнал – били по металлу тогда. Ну, а возвращались только вечером.

Согласно установленным нормам, на одного заключенного в Вятлаге полагалось 700 граммов хлеба, 650 граммов картошки, 20 граммов мяса, 10 – крупы, сахара – 17 граммов и 2 грамма суррогатного чая. Средняя продолжительность рабочего дня составляла 10-12 часов. В основном заключенные трудились на лесозаготовках. Температура воздуха зимой доходила до -50.

Сергей Беляев:​

– В лагере было до 16 000 человек. Были из Эстонии специальные этапы, из Латвии, из Литвы. Разные люди были. Одни хорошо относились. Понимали, что ни в чем не виноваты, особенно политические. А некоторые слишком ретивые были. За то, чтобы построже держали нас. Добиться какой-то справедливости было просто невозможно.

Надежда Вощенко:

– Здесь даже сидели бессрочно. Никто не знал, когда его освободят. И такие были. Здесь был лагерь и мужской, и женский вместе. Это только потом, к концу войны, их стали разделять. В 16-м было три детских дома для детей осужденных. До года дети были там, а потом их вывозили в детские дома под Кировым. Когда матери освобождались, кто-то забирал детей, кто-то не забирал. Когда были амнистии и женщин освобождали, тогда была смертность детей очень большая. Женщины выкидывали детей из состава. Здесь, когда они рожали, им какая-то поблажка была – они не ходили в лес, не пилили, не занимались тяжелыми работами. Большая часть с кем я встречалась, это с культбригадой осужденных. У них были круглосуточные пропуска, и они занимались в доме культуры у нас. И мы там же занимались самодеятельностью. Мы даже вместе выступали. Там был оркестр, человек 30. Там драма была, там опера была. Представьте себе, «Русалку» ставили, «Марицу», «Сильву»

Ирина Мовшович:

– Когда умер Сталин, это для нас такое горе было. Передавали по радио. Мы с мамой обнялись, стоим в ночных рубахах и плачем: как мы будем дальше жить?

Сергей Беляев:

– Тогда всех собирали в клубах. Я не плакал, я винил Сталина во всем этом. Таких людей нельзя любить.

Ирина Мовшович:

–Тогда была очень суровая зима, -52 градуса, если не ниже. На Комендантском подняли бунт. Зона переполнена была. Как вспомню, мороз, небо красное, страшно было. А знаете, как они этот бунт подавили? Из брандспойтов ледяной водой залили живых людей.

Надежда Вощенко:

– Здеь у нас Сердюк сидел. Бас. Он был сердечником. Сидел он по политической статье. Однажды, когда он пошел в Лесное, у них были пропуска на свободный выход по поселку, ему на вахте сказали, что пришел приказ об освобождении. И что вы думаете? Лучше бы они ему не говорили об этом. Он тут же, прямо на вахте и скончался.

Сергей Беляев:

– Жаль потерянных лет. Вызвали в спецчасть. Тогда такая была. И направили на Комендантский. Там получил освобождение, документы, паспорт. Потом слишком тянули с реабилитацией.

Тогда еще были сторонники репрессии. Мое дело рассматривали и колебались. И потом, все-таки, правда взяла верх. 1 января я получил документ. Велели порадовать человека на новый год. После реабилитации я уехал домой. Повидался с родителями, хотел утроиться на работу, но тогда были строгие указания, кто был осужден по политическим статьям, не допускались до педагогических работ. А у меня как раз специальность учителя была. Но в лагере были люди, которые в управлении работали, тоже некоторый срок отбывали, они сказали мне: «Вас нигде не примут, приезжайте к нам. Мы Вас знаем с самой хорошей стороны. Мы Вас устроим здесь на работу». И вот, мне пришлось вернуться.

Сергей Васильевич всю жизнь проработал учителем математики в средней школе поселка Лесной. Художественной самодеятельностью занималась Надежда Вощенко. Медсестрой Вятлага стала Ирина Мовшович.

Ирина Мовшович:

– Я в зоне проработала 50 лет. Как начала в 1956 году осенью, мне тогда 19 лет было, и до декабря 2005 года. Поклонник у меня был Метелкин Юра. Бывало, приедет, сперва в душ сходит, повидается со всеми, потом придёт, на коленки встанет перед столом. Главное же пообщаться с женщиной, поговорить. Вообще, мужики в лагере ведут себя порядочней, чем женщины, которые сидят. Вот пример. Стоит солдат на вышке с карабином, или внизу охраняет. Женщины на поле работают. Она что угодно сделает: и жопу покажет, и перёд покажет, будет его соблазнять и дразнить. Или с другой женщиной ласкаться перед ним. А мужчины такого не позволяют. Правда, нам запретили животных, кошек, когда СПИД пошел. Наверное, мужики их использовали, как женщин. Нам не объяснили, запретили и все.

Надежда Вощенко:

– Был у нас политотделовский работник. Имел дочь, ученицу 10 класса. Гуляла она с молодым парнем. Он был, как говорится, доморощенным музыкантом. Жил здесь, играл в духовом оркестре на трубе. Полюбили они друг друга. И вот тебе пожалуйста, как говорится, у нее животик появился. Осуждали. Разговоров было больше, чем надо. В итоге семья быстро уехала отсюда. Честь, как говорили, береги смолоду. А если уж где-то согрешили, чтобы без последствий было.

Что касается меня, я родила сына в 28 лет. Старая дева была. Он служил здесь. Музыкантом был, аккордеонистом. Все вот эта самодеятельность скрутила, свела. Все смехом, смехом, ну, и получилось. А у него жена была там. Может быть, и были пересуды, мне это неизвестно.

Ирина Мовшович:

– Когда я пришла работать на 16-й в терапию, у нас там в последней палате один лежал. Первый срок он получил в 12 лет за кусок хлеба. Украл. Несколько дней не ел, умирал, можно сказать, и украл кусок хлеба. Посадили. Через какое-то время освободился. Работать никуда не берут, документов нет, денег нет, разутый, раздетый, голодный. Пришлось украсть. У него было 12 судимостей. Он так ждал помилования! И не дождался – умер. В 90-е годы такая голодуха была. А у нас тяжелые больные были. Мы покупали кубики бульонные, манку, и варили больным кашу. Но и нас, дело прошлое, тоже подкармливали, признаюсь. Что можно было купить в магазине на нашу зарплату? А нам давали аванс 100 рублей. Что можно было тогда купить на 100 рублей? Бывало, миску супа нам и буханку хлеба на день. На 9 человек сестер. Спасибо блатным, что помогали, не все сволочи там сидели.

У нас часто лежали «воры в законе». Был один здоровый дядька, порядочнейший. К его рукам ничего не прилипало, все делилось между осужденными. Вот это по понятиям. А тот, кто один жрет, имеет все с общака, это – не по понятиям. Вот, один мужик девчонку украл, попал к нам. Покормили в обед, пришли через какое-то время к нему, а он уже повесился на обрывке простыни. Он знал, что его ждет в зоне. Ничего хорошего. Он будет в землю смотреть. Кто по такой статье попадает, он в зоне не разгибается. Его там последний мужик будет иметь. Это по понятиям. И это давно так. В каждой, как говорится кассе, свои правила. И их придерживаются, а кто не придерживается, с тем очень строго обращаются…

…Отец мой работал в прокуратуре, и он маме всегда говорил: «Зина, от тюрьмы и от сумы не отрекайся, никого не осуждай, попасть туда очень легко»

Далее в программе:

Болезнь и творчество. В передаче участвуют писатели, литературовед, психолог

"Мои любимые пластинки" с Владимиром Абариновым