"Мы обозлены и расстроены, что нас никто не предупредил, нам обидно, что мы не смогли еще первого февраля сделать то, что мы делаем сейчас". Заболевшая COVID-19 врач из Нью-Йорка рассказывает Радио Свобода, как уже более месяца пытается справиться с болезнью в условиях домашней самоизоляции, как неполные данные из Китая в начале эпидемии могли привести к той лавине больных, с которой сейчас пытаются совладать США и другие страны мира, и почему многие американцы протестуют против объявленных властями строгих карантинных мер.

На уходящей неделе Дональд Трамп заявил, что пик новых заражений коронавирусом в США пройден. С ним согласны и врачи, которые работают в больницах Нью-Йорка – города, сильнее всего пострадавшего от новой инфекции. Несмотря на хорошие новости, Соединенные Штаты остаются страной, в которой зафиксировано больше всего носителей вируса (700 тысяч, почти треть от числа зараженных во всем мире) и умерших из-за вызванной им болезни – более 35 тысяч человек.

Как и во всем мире, многие медицинские работники в США сами заразились коронавирусом – во многом потому, что не представляли себе в самом начале эпидемии, насколько заразным он является. В их числе – врач-гастроэнтеролог из Нью-Йорка Вероника Дубровская. Она заболела уже месяц назад, но ее организм до сих пор не смог до конца справиться с последствиями болезни. Муж Вероники, который работает в приемном отделении больницы, также заразился коронавирусом, но перенес его гораздо легче.

Сейчас Вероника Дубровская работает со своими пациентами из дома, по видеосвязи. Помимо этого она с коллегами из США и Украины участвует в онлайн-конференциях, во время которых медики делятся опытом и практическими советами по работе с пациентами, у которых диагностирован коронавирус.

В интервью Радио Свобода Вероника Дубровская допускает, что COVID-19 может стать хроническим заболеванием и остаться с человечеством навсегда, рассказывает, чем отличается ситуация с распространением вируса в Нью-Йорке от других американских городов и штатов, и дает советы своим коллегам, которые могут помочь им минимизировать риск заболеть самим.

"Практически все пациенты сейчас – с коронавирусом"

– В какой больнице вы работаете?

– Я работаю в частной практике в Манхэттене, я врач-гастроэнтеролог. Нашей практике принадлежит хирургический центр, где мы делаем эндоскопии, колоноскопии и разные другие процедуры. Академически "моя" больница – это NYU, New York University Medical Center. Но там я в основном преподаю, я не делаю регулярные обходы, в основном я вижу пациентов в клинике и делаю процедуры в хирургическом отделении.

– Работает ли сейчас ваша клиника с пациентами с коронавирусом?

– Практически все пациенты в городе Нью-Йорк сейчас – с коронавирусом. В штате Нью-Йорк совершенно другая картина. В городе практически все люди – с любыми жалобами, с разными симптомами – приходят с коронавирусом, потому что коронавирус может себя проявлять по-разному. Я гастроэнтеролог, поэтому у меня очень много пациентов с поносом, с болями в животе, со рвотой, и практически у всех потом выявляется коронавирус. Физически наша практика, наш хирургический центр сейчас закрыты, мы не функционируем так, как обычно. У нас обычно очень большой поток пациентов, каждые 15 минут приходит пациент к каждому врачу. Сейчас мы функционируем для пациентов с острой необходимостью: приходят люди, которым очень плохо, которых нужно именно физически осмотреть, сделать пальпацию; люди, которые приходят на вливание препаратов, поддерживающих их во время болезни и останавливающих ее развитие. Например, это болезнь Крона или язвенный колит.

Эти пациенты периодически должны получать определенную внутривенную терапию, которую мы делаем в офисе, потому что они не могут без этого обойтись. Для них мы открыты, как открыты и для пациентов, которым очень плохо, которым нужен именно осмотр, потому что в больницы сейчас берут только людей с очень осложненным коронавирусом. Таким пациентам просто некуда идти, и мы их осматриваем. Точно так же с процедурами: мы отменили все процедуры, эндоскопии, колоноскопии и так далее, и осматриваем только людей, которые кровят или у них происходит что-то ужасное, потому что в больнице сейчас никто не может им помочь. Все остальное время мы работаем с помощью телемедицины, на компьютере, так делают все доктора, включая кардиологов, эндокринологов, все-все-все. Все пациенты записываются через интернет в нашу систему, мы каждые полчаса включаемся через камеру и обсуждаем их симптомы. Если врач считает, что ему надо обязательно увидеть этого человека физически, тогда он назначает прием в офисе или приезжает к пациенту лично.

– Но сами вы сейчас в офисе не появляетесь. Почему?

– Где-то в конце марта я сама заболела COVID-19. В Нью-Йорке, в городе, мы осознали масштаб проблемы коронавируса только 15–16 марта. Еще 12 марта дети ходили в школу, полностью работал городской транспорт, все ездили в метро. До 14 марта мы жили, не зная того, что вирус уже среди нас. Как врач я относилась ко всем пациентам так, словно у них нет коронавируса, я не защищалась определенной маской, №95 – это маска, которую нужно надевать, если ты работаешь с пациентом, у которого респираторный вирус. Помимо этого, когда мы делаем процедуру эндоскопии, когда мы смотрим язву в желудке или что-то такое, при этой процедуре мы можем получить огромную дозу этого вируса, потому что прямо из легких все идет на врача, и простая хирургическая маска, которую мы обычно используем, совершенно не защищает. К сожалению, я работала со многими пациентами, не подозревая, что многие симптомы моих пациентов и являются коронавирусом.

"Знания из Китая не совпадают с тем, что мы видим сейчас в Америке"

– Тяжело ли вы перенесли болезнь? Прошел уже месяц, а вы все еще дома.

– Знаете, это странная болезнь, мы не знаем о ней ничего настоящего. У меня закрадывается нехорошая мысль: может быть, это хроническая болезнь? Потому что она очень долго продолжается. Я надеюсь, что нет. Но знания, которые мы получили от Китая, что болезнь продолжается две недели, не совпадают с тем, что мы видим сейчас в Америке, в Нью-Йорке. Люди, у которых практически нет симптомов, через две недели чувствуют себя совершенно нормально, но у людей, у которых были чуть более серьезные симптомы, у людей, которые попадают в больницы или даже просто вынуждены принимать лекарства, – у них этот процесс длится гораздо дольше. Мне, слава богу, не нужно было идти в больницу, я все перенесла дома, но это был не самый легкий вариант. Обычно врачи болеют очень сильно из-за того, что они получают огромную дозу вируса от пациентов. Все понимают, что врачи не болеют как нормальные люди, они болеют немножко сложнее. Я подозреваю, что это произошло и со мной. Вначале у меня были не очень сильные симптомы, я просто потеряла чувство обоняния, потом чувство вкуса, потом начались ломки, загрудинные боли, но сильных мучений не было. Потом все начало отходить, осталась только слабость, и это было прекрасно: я себя чувствовала очень хорошо где-то три-четыре дня, могла полностью начать работать из дома, заниматься с детьми. Затем у меня вдруг началась очень сильная аритмия, особенно ночью, до такой степени, что сейчас я каждый день общаюсь с кардиологом, и мы думаем, что это может быть вирусная или поствирусная проблема. Кардиолог мне сказал, что у него очень много пациентов с идентичными проявлениями, и у некоторых такие же перепады появляются даже через пять или шесть недель после того, как они начали болеть. Эти пациенты чувствуют, что вирус ушел, а потом происходят какие-то небольшие или большие осложнения на сердце. Может быть – мы не знаем – это просто такое действие нервной системы, потому что есть некоторые нервы, которые помогают регулировать сердечный ритм. Мы так мало знаем об этом вирусе, и никто не может с точностью сказать, когда это закончится и что это значит.

Я сейчас общаюсь с очень многими врачами, бесконечно, по поводу моих пациентов, по поводу их пациентов, по поводу себя, и мы все стараемся все понять, но информации практически нет. Из Китая никто нам не предложил эту информацию – что происходит с пациентами, которые болеют дома, когда они выздоравливают, если у них не совсем слабые симптомы. У многих людей симптомы очень легкие, и слава богу, они проходят. Мой муж тоже врач, и он тоже заразился коронавирусом, может быть, от меня, может быть, в больнице, но у него были очень легкие симптомы и они быстро прошли. Вирус, скорее всего, у него еще есть, потому что мы являемся носителями вируса как минимум четыре недели после того, как у нас проходят все симптомы. Мы не знаем точно, но возможно, мы продолжаем быть резервуарами для этого вируса, то есть даже когда он не выявляется, он сидит где-то в нашем теле и может потом проснуться и опять начать давать симптомы и снова делать человека заразным. Мы не знаем. И никто не знает. Это просто мои догадки, основанные на том, как я себя физически чувствую: я понимаю, что у меня еще есть вирус, хотя его уже не должно было быть.

– А ваши дети заразились от вас с мужем?

– Мы не знаем. Они, слава богу, не проявляли симптомов, но так как мы все живем в одной квартире, я подозреваю, что у них тоже есть вирус и они, наверное, очень заразные. Поэтому мы стараемся ни с кем не общаться вообще, и на улице мы все в масках и все равно молчим, чтобы, не дай бог, не передать вирус.

"Вне города заболеваний мало"

– Правда ли, что в штате Нью-Йорк коронавирус затронул в основном сам город и некоторые районы Нью-Джерси, при этом есть развернутые для больных COVID-19 больницы, которые стоят пустыми?

– Я не очень хорошо знаю, что происходит вне города Нью-Йорк, но могу сказать, что статистически вне города заболеваний мало. Штат Нью-Йорк огромный, расстояния между городами огромные, дома тоже обычно стоят на большом расстоянии друг от друга. У меня очень много коллег, которые работают в городе Сиракьюс, это уже почти рядом с Канадой, пять часов езды от Нью-Йорка. Они говорят, что у них в больнице всего 60 пациентов с коронавирусом. Но есть, например, Лонг-Айленд – это район, близко прилегающий к Нью-Йорку, но до самого города еще два часа езды. Это очень красивый район, прямо на пляже, и там очень много заболеваний, даже больше или столько же, сколько в Нью-Йорке. Скорее всего, это связано с тем, что люди, которые живут в Лонг-Айленде, в Нью-Джерси, в близком к нам Коннектикуте, – они все ездят работать в город Нью-Йорк. А те люди, которые живут от Нью-Йорка далеко и не ездят сюда на работу, живут совершенно другой жизнью: садятся в машину, приезжают в офис, едут обратно, живут в собственном доме. Это своего рода "натуральная" самоизоляция. Там очень мало туристов, мало конференций. В городе Нью-Йорк все наоборот: все ездят в метро, живут обычно в маленьких квартирах в больших зданиях, безумное количество туристов, безумное количество конференций. Поэтому именно в Нью-Йорке и прилегающих районах, откуда люди приезжают в Нью-Йорк работать, такой огромный уровень инфицирования.

– Есть ли какая-то причина, помимо количества жителей, из-за которой США сейчас на первом месте в мире и по количеству выявленных случаев коронавируса, и по количеству умерших?

– Я думаю, нет, соотношение количества жителей, количества заболевших и количества умерших, мне кажется, у нас не выше, чем где-либо в другом месте. Летальность – 5 процентов, обычно до 6 процентов, как в других странах, кроме Кореи – там ниже. Но мне кажется, что в Корее ниже, потому что там тестируют очень много людей, а у нас мы видим в основном только людей, которые в больнице, то есть мы видим только соотношение людей, которые госпитализируются, и соотношение людей, которые умерли. Люди с небольшими симптомами, позитивные на вирус, не регистрируются, потому что никто их не тестировал. Я думаю, что у нас реальный процент летальности намного меньше.

"Многие считают, что их просто обманывают"

– Есть ли у вас знакомые, не работавшие в больнице, которые заболели или даже умерли от COVID-19?

– Нет, кроме моих коллег нет. Все другие люди, которых я знаю и которые болеют, у них очень спокойные симптомы, то есть они просто примерно неделю сидят дома и плохо себя чувствуют. У меня нет знакомых, которые попали в больницу, кроме одного очень пожилого человека, ему 82 года. Он заболел, его внуки заболели, его жена заболела. Жена дома, а он попал в больницу, потому что у него развилась сильная пневмония. Но ему 82 года, и мы знаем, что людям, которые намного старше, сложнее через это проходить. Он единственный человек из моего круга общения, кто не является медиком и при этом попал c COVID-19 в больницу.

– Насколько строг карантин в Нью-Йорке и насколько хорошо он соблюдается людьми? Вот вы и муж заражены коронавирусом, возможно, вы еще являетесь переносчиками вируса. Как вы ходите в магазин за продуктами? Кто это делает?

– В магазин ходит мой муж. Он надевает маску, перчатки. В Нью-Йорке люди делятся на тех, кто верит, и тех, кто не верит. Не знаю, как можно не верить, потому что каждые три минуты ездят скорые помощи с сиренами – кого-то едут забирать из дома. Не верить, что это происходит, невозможно, но все-таки существуют какие-то районы, где люди считают, что это все неправда, что это все просто придумано, чтобы контролировать людей.

Я не понимаю, как можно так думать, но такие люди есть, обычно это жители определенных районов, они совершенно не поддерживают действия правительства или нашего губернатора Куомо. Они считают, что их просто обманывают. В районах, где люди очень сильно встрепенулись и реально понимают, что это очень серьезная проблема, ведут себя феноменально – никто не общается, все держат огромную дистанцию, все в масках, все очень учтивы, всех пропускают, никто никого не обгоняет, то есть все стараются делать так, чтобы предотвратить любую возможность повысить заражаемость. Вчера мой муж сказал, что он ждал 45 минут, чтобы зайти в магазин. У нас есть огромный супермаркет, и там должно быть всего 50 покупателей, поэтому ты ждешь. На входе стоит человек и считает, сколько людей прошло, сколько вышло, чтобы только 50 человек было внутри. Кассиры тоже в перчатках и в масках. Внутри все опрыскивают какими-то санитайзерами, все чистят. Все очень стараются.

– А как обстоит дело в других штатах? Вы слышали про акцию Gridlock в штате Мичиган, сотни людей заблокировали своими машинами улицы в городах в знак протеста против распоряжения властей оставаться дома. Как вы относитесь к этому?

– Вы знаете, к сожалению, я тот человек, который настолько близко имеет дело с вирусом лично, потому что у меня очень много коллег сильно заболели, у меня очень много коллег работают в госпитале, мой муж работает в приемном отделении, и мне непонятно, как люди могут не верить, насколько это серьезно. Я считаю, что это неправильно. Но я не могу никого заставить верить. Пока человек не попадает в город Нью-Йорк, не видит, что происходит, наверное, поверить очень сложно. Если бы нам кто-то 1 февраля сказал – "если вы сейчас будете себя вести таким-то образом, в марте с вами не случится этот ужас" – все бы себя прекрасно вели. В Мичигане стараются предотвратить вот этот ужас, в котором мы находимся сейчас. И я была бы очень благодарна, если бы это удалось сделать. Мы в Нью-Йорке расстроены и обозлены, что нас не предупредили, что информация каким-то образом не просочилась, нам обидно, почему мы не могли сделать еще 1 февраля то, что мы делаем сейчас. Вы меня спросили, знаю ли я кого-то не из числа медиков, кто умер или лежит в больнице. Лично – нет, но из газет мы знаем, что очень много музыкантов, актеров, журналистов, молодых, 40–45-летних, здоровых, с тремя детьми, умирают за два-три дня. Это не мой круг общения, я их не знаю, но это есть, это правда, это повсеместно. Никто не может предсказать, как этот вирус к тебе отнесется. Даже если ты очень молодой, здоровый, этот вирус не разбирается. 40-летние, которые бегают марафоны, выступают на Бродвее, не болеют практически никогда, тоже, к сожалению, умирают. За прошлые три недели как минимум четыре таких известных человека умерли в течение двух-трех дней, и это было ужасно.

"Присутствует фактор ужасного страха"

– Врачам самых разных специальностей сейчас приходится во всем мире работать с людьми, болеющими COVID-19, зачастую не по своему основному профилю. Сложно ли переучиваться?

– Ну, не совсем. Каждый врач в Америке проходит ординатуру, где ты, например, учишься интубировать. Как и везде, наверное, врачи сначала учатся всему, а потом уже конкретной специализации. Для врачей это не настолько сложно – влиться в работу отделения интенсивной терапии, потому что мы все это делали, когда проходили ординатуру. Это как велосипед, когда ты садишься и едешь, даже если не ездил много лет. В плане клинических навыков, мне кажется, больших проблем нет. Проблема сейчас заключается только в том, к сожалению, что у нас в некоторых больницах недостаточно одежды, которая защищает врачей от того, чтобы они получили вирус, специальных масок, специальных защитных костюмов. Поэтому мне кажется, что главная проблема – это не столько клинические навыки, сколько страх того, что ты можешь заразиться, потому что у тебя нет правильной одежды. Если бы этот вирус не был таким заразным, ни у одного врача вообще не было бы сомнений в том, что они спокойно могут выполнять самые сложные функции, что они могут с огромной гордостью и без страха пойти всем помогать. Огромный фактор ужасного страха присутствует, потому что ты понимаешь, что просто идешь на амбразуру. У многих врачей семьи, маленькие дети и так далее. И иногда, как в нашем случае, это семьи с двумя врачами.

– Но при этом врачей пока хватает? Когда вы сможете опять работать, вы будете работать гастроэнтерологом, как до этого, или вас перекинут на какой-то другой участок работы?

– Посмотрим. На данный момент врачи разделены на три категории: first call, second call и third call. Мы не работники больницы, мы работники частной практики, и мы все относимся к третьей категории. То есть когда первые врачи подустали или кто-то заболел, вызывают вторых, а мы третьи. Пока нас еще никто не вызвал, но если вызовут, конечно, мы пойдем. Когда ты приходишь в больницу, тебе дают функцию, и какую функцию мне дадут, такую функцию я и буду исполнять. Это может быть работа в приемном отделении, это может быть работа на этажах, это может быть работа в интенсивной терапии.

"Мы не знаем, когда будет вторая волна"

– Пройден ли пик эпидемии в США и в Нью-Йорке, по вашим ощущениям и по ощущениям вашего мужа?

– Пик первой волны, мне кажется, пройден. Как я уже говорила, мой муж работает в приемном отделении, и у них в последние 3–4 дня стало намного спокойнее, а до этого было настоящее безумие. Опять же, это зависит от района, в котором находится больница. Есть Манхэттен, есть Куинс, Бронкс и Бруклин, вот в Бруклине, где работает мой муж, сейчас действительно стало ощутимо меньше пациентов, которые приезжают в приемное отделение. В Бронксе и Куинсе пока этого особо не ощутили, а в Манхэттене тоже стало легче. Может быть, уже начался спад первой волны. С другой стороны, мы не знаем, когда будет вторая волна, и будет ли она, потому что очень многие врачи, которые осматривают, говорят, что они возвращаются, например, они были больны 25 февраля, а сейчас снова приходят заболевшими. Мы не знаем, как у них будет протекать болезнь, что это значит. Поэтому, с одной стороны, мы немножко радуемся, но пока не очень сильно.

– Что бы вы рекомендовали врачам и простым людям в других странах, которые хотят защитить себя и своих близких?

– Врачам я просто рекомендовала бы, что обязательно нужно, чтобы больница или они сами обеспечили себя средствами индивидуальной защиты. На данный момент многие врачи в Нью-Йорке защищаются частным образом, например, своего мужа я снабдила полностью всей защитной одеждой сама, потому что я не была уверена, что их больница сможет им все дать. И это оказалось правдой, сейчас у них нет такого количества правильной защитной одежды, чтобы обеспечить всех. В трех госпиталях на данный момент все есть. Лучше всего себе заказать всю защитную одежду в приложении Wish. Нужна специальная маска №95, нужен лицевой щиток, нужен специальный костюм, например Tyvek, они есть одноразовые, многоразовые, но одноразовые тоже можно спокойно стирать. В них просто залезаешь с ног до головы, с капюшоном, выглядишь как космонавт. Нужны специальные защитные очки, можно даже горнолыжные использовать, просто чтобы были закрыты глаза, с маской, со щитком, чтобы все было закрыто. Когда ты уходишь домой, ты все снимаешь, и в принципе, вирус тогда до тебя не доберется. Все это потом можно стирать с хлоркой. Раздеваться нужно перед тем, как ты переходишь порог дома, и сразу идти в душ. Тогда ты хотя бы чувствуешь, что ты не заносишь ничего в семью.

– А простым людям можно просто посоветовать оставаться дома и тщательно мыть руки?

– Да. Но я советую, честно говоря, надевать любую маску или косыночку, чтобы закрывать ноздри и рот, когда выходишь на улицу. Это очень важно, потому что этот вирус респираторный. Никто не пишет точно, респираторный он или не респираторный, но я практически уверена в том, что, когда мы говорим, не чихаем или кашляем, а просто когда разговариваем, эти частицы выходят из нас и могут какое-то время в этом месте быть в воздухе. Поэтому лучше всего просто носить маску.

– Скажите честно, вы соскучились по работе, хотите быстрее выйти из дома и снова увидеться со своим пациентами? Или, наоборот, пока все-таки страх перевешивает?

– Совершенно нет. Я умираю как хочу нормальную жизнь! Все, на что мы жаловались месяц назад, я с радостью приму в данный момент. Безумное количество работы, суматоху с детьми, со школами, какие-то заурядные вещи, которые никогда не успеваешь делать.