"По отношению к идеям мы только бараны, которые покорно идут за вожаком, ведущим нас на бойню. Преклонимся перед силой идеи... Человечеству остается только считать химеры, которые оно себе выдумывало и жертвой которых последовательно становилось".

К столь безутешному выводу пришел в 1895 году в своей книге "Психология масс" французский социолог, историк и философ Гюстав Ле Бон. Позднее Ле Бона часто критиковали – за якобы недостаточную научность, за реакционность взглядов (он скептически относился к демократии и терпеть не мог социалистов), наконец, за то, что его работы читали и делали из них политические выводы такие личности, как Ленин и Муссолини. Тем не менее Ле Бон остается одним из классиков социальной психологии, а о некоторых его выводах история то и дело напоминает человечеству. Нынешняя пандемия COVID-19 и ее воздействие на политику заставляют вновь вспомнить о психологии масс и взаимоотношениях между массами и лидерами.

Смотри также

Кто советует Путину? Магическое мышление и решения в пандемию

Лидеры в битве с коронавирусом

С одной стороны – рост доверия к ученым, экспертам, их выводам и прогнозам. С другой – всплеск самых экстравагантных и откровенно безумных конспирологических теорий. С третьей – отмеченный социологами рост популярности правящих партий и политиков в большинстве стран, затронутых пандемией. В период опасности люди тянутся к лидерам, причем зачастую вне зависимости от того, какую позицию эти лидеры заняли. Популярны в своих странах как придерживающаяся строго научного, рационального подхода к пандемии канцлер Германии Ангела Меркель, так и ярый "ковид-диссидент", президент Бразилии Жаир Болсонару, который называл COVID-19 "маленьким гриппом".

Embed share

В мире резкий рост новых случаев заболевания

Embed share

Текст скопирван

---

width px height px

---

The URL has been copied to your clipboard

No media source currently available

0:00 0:04:28 0:00

Скачать медиафайл

• 270p | 12,8MB
• 360p | 19,7MB
• 480p | 33,7MB
• 1080p | 102,1MB

Похоже, в нынешней ситуации зачастую важнее разумных доводов "химия", возникающая между политиком и его аудиторией. Это несколько загадочное явление, которое именуется харизмой, так описывал другой выдающийся социолог начала ХХ века – Макс Вебер: "Харизмой следует называть качество личности, признаваемое необычайным, благодаря которому она оценивается как одаренная сверхъестественными, сверхчеловеческими или, по меньшей мере, специфически особыми силами и свойствами, не доступными другим людям. Она рассматривается как посланная богом или как образец. (Первоначально это качество обусловлено магически и присуще как прорицателям, так и мудрецам-исцелителям, толкователям законов, предводителям охотников, военным героям). Как бы "объективно" правильно ни было оценено соответствующее качество, это совершенно неважно. Важно одно, как оно фактически оценивается [людьми,] подчиненными харизме, приверженцами".

Ричард Темпест – ученый-славист, профессор Университета штата Иллинойс (США), не первый год занимается темой политического лидерства и харизматической власти. Помимо литературоведческих работ, ему принадлежат исследования "Политические пространства Евразии: глобальные контексты, локальные результаты" и "Харизматическая "политика тела" президента Путина". В интервью Радио Свобода Ричард Темпест размышляет о специфике харизматического лидерства в кризисных условиях 2020 года – в России и остальном мире.

– В последние годы очень часто и на самых разных уровнях приходится слышать сетования о том, что сейчас в мире есть кризис политического лидерства. Мол, были политики прошлого, "богатыри, не мы" в ХХ веке, называются разные фигуры – Черчилль, де Голль, Франклин Рузвельт, если говорить о демократических политиках. А сейчас якобы и политические элиты, и лидеры несколько измельчали. Согласны ли вы с этим суждением?

– Тут важен контекст. Такого рода разговоры велись и в другие исторические периоды, например, в 20–30-е годы прошлого столетия. Люди, пережившие и помнившие Первую мировую войну, считали, что лидеры, которые руководили западными демократиями позднее, в межвоенный период, представляли собой гораздо менее масштабное явление, чем их предшественники времен войны. Между прочим, среди этих предшественников называли и Черчилля, который в 1930-е годы оставался не у дел, но тем не менее присутствовал достаточно зримо в памяти. Есть периоды, и наше время точно можно назвать таким, когда наступает разочарование. Мы соотносим тех руководителей, которых видим в телевизорах и компьютерах, с предшествующей, уже "канонизированной" группой правителей. Но иные вызовы требуют политиков иного типа. Скажем, после холодной войны был велик спрос на политиков-менеджеров, компетентных людей, которые могут развивать экономику, решать новые геостратегические проблемы и т. д. Мы видим это, например, и в Китае, где после Дэн Сяопина, харизматичного и очень интересного лидера, пришло несколько аппаратчиков, компетентных технократов. И даже нынешний руководитель Китая Си Цзиньпин, при всех его претензиях на идейное наследие и Мао Цзэдуна, и Дэн Сяопина, представляет собой тип аппаратчика, пусть даже окруженного несколько искусственным культом личности.

– Можно ли сказать, что запрос на менеджеров кончился, и возник какой-то другой запрос, оттого и жалобы: эх, нам бы сейчас нового Черчилля, нового Рузвельта и так далее?

– Да, когда наступает момент кризиса, а мы сейчас находимся как раз в такой ситуации, эти крики становятся все более громкими. Но надо учесть, что и политик менеджерского или аппаратного типа может быть харизматиком. Например, Билл Клинтон, первый президент США после холодной войны, был, безусловно, "теплым" харизматиком, но также и политиком-менеджером. То же самое Обама, он был "прохладным" харизматиком...

– А что это за "температурные" термины?

– Я пользуюсь разработанной мною классификацией харизмы, мы, надеюсь, еще поговорим о ней подробнее, но я пока закончу свою мысль: Обама был харизматиком, но тем не менее и менеджером. То есть компетентность в управлении достаточно сложными системами – это важный критерий. Еще пример – Ангела Меркель в Германии. Даже ее, если хотите, подчеркнутая бесцветность, анонимность – это очень интересный, ею и ее советниками разработанный и поданный публике элемент матриархальной харизмы.

Смотри также

Вирус и дилемма свободы. Философ Александр Гарин – о пандемии

– То, что ее называют Mutti, мама, – это, по-моему, ясный знак того, что у нее есть специфическая харизма. Кого угодно "мамой" не назовут. При том, что своих детей у нее, как известно, нет.

– Зато у нее 80 миллионов других "детей". Но если вернуться к вашему вопросу, то в какой-то степени появление или непоявление харизматичного лидера – это вопрос случайности. Скажем, во Франции в 1940 году люди, которые были у власти, оказались неадекватными тем вызовам, которые перед ними предстали в войне с Германией. В Британии в 30-е годы у власти тоже были люди, неадекватно реагировавшие на вызов со стороны нацистского режима. Но потом Британии просто повезло, потому что там в нужное время на нужном месте оказался человек, который был способен объединить страну и имел блестящую способность мыслить геостратегическими категориями. Например, знал, когда нужно пойти на компромисс с давним идеологическим оппонентом, советским коммунизмом, чтобы победить бóльшую опасность – немецкий нацизм. Среди сегодняшних политиков, знакомых лиц, вполне возможно, появится человек, который окажется харизматиком. Но этого может и не произойти.

– В разгар нынешней пандемии COVID-19 социологи во многих странах подметили, что популярность лидеров и правящих партий резко скакнула вверх. Ясно проявился эффект сплочения вокруг действующей власти: какая ни есть, но наша, надо ее поддержать в момент кризиса. Люди действительно устроены как стадо: опасность, хищники окружили – и стадо сбивается в кучу вокруг своего вожака?

– Не думаю, что стоит укорять людей за то, что ими движут совершенно понятные опасения, и они ищут какой-то надежды, какой-то опоры. Это старый феномен, архетипический – сплочение вокруг правителя, и умелые правители всегда им пользовались. Иван Грозный, скажем, даже создал искусственную кризисную ситуацию с тем, чтобы люди сами потребовали его возвращения на царство.

– Конец опричнины вы имеете в виду?

– Да. Сталин – то же самое. В кризисной ситуации люди действительно ищут защиты, спасения. Но, конечно, вопрос, сколько времени длится этот синдром и как он разрешается политически. Если взять Америку, то у нас этот синдром кончился очень быстро. Был небольшой всплеск поддержки президента Трампа, он в течение недолгого времени в начале года имел высокие рейтинги, но теперь все сползло обратно к той ситуации, которая присутствовала последние три года – острой конфронтации сторонников и противников Трампа. Видимо, наш президент не сумел использовать этот элемент сплочения населения вокруг него.

– Чем это обусловлено? Тем, что объективно общество в Америке сейчас расколото, и вся ситуация, связанная не только с пандемией, но и с беспорядками в результате гибели афроамериканца Джорджа Флойда, она раскол только подчеркивает, усугубляет? Так было бы при любом президенте, или все-таки Трамп – это дополнительный раздражающий фактор? Если бы оставался до сих пор президентом Барак Обама, было бы иначе?

– Он, конечно, вел бы себя на публике по-другому, говорил бы иные слова, чем Трамп. Нынешний президент – это харизматик, безусловно, человек талантливый, но он преуспевает, именно когда заводит тот сегмент электората, который ему особенно предан, когда он приводит в действие сильные чувства у этих людей. Трамп не объединяет. Риторика объединения, которая очень характерна для американских президентов во время чрезвычайных ситуаций, ему чужда. Он такой заводила для своего электората. Обама говорил бы по-другому, но я не знаю, был ли бы он более успешен. Предполагаю, что, наверное, да, потому что у него и его команды был административный ресурс управленческой компетентности, который мы не всегда, говоря мягко, наблюдаем у Трампа и его администрации. Хотя и при Обаме были случаи чрезвычайно шокирующие, когда афроамериканцы погибали от рук полицейских.

– У президента Трампа, очевидно, сейчас очень непростая ситуация. Но не только у него. Пандемия выставила в довольно специфическом свете таких лидеров, как Жаир Болсонару в Бразилии, Александр Лукашенко в Беларуси – все они пренебрегают строгими ограничительными мерами, в результате чего в их адрес звучит много критики, в обществе растет напряжение... Популисты не приспособлены к ситуациям вроде нынешней, требующим каких-то сугубо рациональных, технологичных решений?

– Популисты – это политики, которые предлагают простые и, если угодно, вдохновляющие, эмоционально заводящие ответы на сложные вопросы. А коронавирус, пандемия – это сложное явление. Популисты или уходят от попытки решить эти вопросы, или даже отрицают, что сама проблема существует. Болсонару, который называет коронавирус насморком, – популист правого толка. В Мексике правит популист левого толка со схожими суждениями – президент Лопес Обрадор. Названный вами Лукашенко тоже отрицает серьезность этой угрозы. Я вам дам еще один пример – это президент Танзании Джон Магуфули, он вообще имеет докторат по химии, он ученый. Но он считает, например, что усердная молитва – самый действенный инструмент против коронавируса. Вот вам примеры популистской неадекватности этому медицинскому вызову. Пандемия является проблемой, которая требует сложного комплексного подхода. Германия довольно успешно справилась с вирусом, потому что там была не только опытная администрация – сама Меркель, конечно, ученый, и подход ее был рациональным и многомерным, – но и на местах, в федеральных землях были тоже хорошо организованы административные структуры, все это действовало на самых разных уровнях, была координация.

Смотри также

Бразильский эксперимент. Как Болсонару сделал страну очагом пандемии

Харизматики: от "горячих" к "ледяным"

– Вы упомянули занятную температурную классификацию: "прохладный" харизматик, "теплый" харизматик... Можно поподробнее?

– Понятие харизмы как явления политики и типа лидерства было разработано Максом Вебером. Это понятие принято относить к относительно недавней истории, эпохе от Великой французской революции примерно. До этого их не было, харизматиков в современном смысле, когда политика строится на непосредственной коммуникации с большой массой людей. Начнем с "горячих" харизматиков. Это Трамп, например. До него, скажем, Троцкий был "горячим" харизматиком.

– Эмоциональные лидеры, в этом их "горячесть"?

– Вся моя классификация основана на психологическом расстоянии между харизматиком и его электоратом или последователями. "Горячие" харизматики – это люди, очень заводящие толпу, своих сторонников, у них высокий накал риторики, крайне интенсивное взаимодействие с аудиторией. "Теплые" харизматики – это, скажем, Михаил Горбачев, Нельсон Мандела или уже упомянутый Билл Клинтон. Это люди, чей накал менее высок, больше комфортабельности при их взаимодействии с публикой, при этом эмоциональное расстояние между последователями и лидером тоже несколько больше. Далее идет очень, на мой взгляд, интересная группа – это "прохладные" харизматики. К ним я отношу Барака Обаму, Джона Кеннеди или, например, Стива Джобса, потому что харизматиками не всегда являются только политические, общественные лидеры. Джобс был руководителем корпорации, но он имел свою группу последователей, свой, если хотите, электорат.

– Я их иногда полушутя называю сектой поклонников Apple.

– Да, поклонников, клиентов, потребителей. Они относились к нему как к вдохновляющему и мобилизующему таланту.

– А Илон Маск, о котором сейчас столько говорят, – он, по-вашему, харизматик?

– Он слишком резок, скажем так. У него есть, безусловно, поклонники, но они не столь многочисленны, хотя для них он харизматик. Кстати, харизматик вызывает у своих оппонентов столь же сильное чувство отторжения, сколь сильное чувство преданности испытывают к нему его последователи. Скажем, Гитлер, безусловно, харизматичный лидер, но он был полным антихаризматиком для противников нацизма. Те же самые качества, которые вызывали у его последователей ажиотаж, восторг, экстаз, у оппонентов вызывали отвращение.

– Итак, "прохладный" харизматик – это значит еще большее расстояние между аудиторией и лидером?

– Да. Далее идет "холодная" харизма. Владимир Путин – "холодный" харизматик, как и, например, Маргарет Тэтчер. Там еще большее расстояние между аудиторией и лидером.

– Чем же он заводит тогда, такой харизматик, если он отдален?

– Это те же самые элементы, которые заводят и поклонников "горячих" харизматиков: тело, голос, жестикуляция, присутствие. Харизматик может быть и в отдалении, и поблизости от аудитории. Это разные способы воздействия на нее. Посмотрите на Путина: чаще всего, когда он появляется на людях, он один – это характерно для харизматиков его типа. Его не окружают люди, в отличие от Трампа, Гитлера, Кастро. Эти лидеры появлялись в окружении большого количества людей. На митингах Трампа с четырех сторон окружают поклонники, создавая вокруг него такой амфитеатр. У "холодных" харизматиков этого нет, такой харизматик подает себя именно как сильную личность, которая своей отдельностью и одиночеством привлекает внимание. Я должен еще добавить, что температурное определение харизмы скорее фигурально, это не значит, что "горячий" харизматик сильнее "холодного". Это оттенки спектра одного и того же явления. Как харизматик Путин не менее эффективен, чем Трамп. Правда, является ли Путин и сейчас харизматиком, об этом мы можем поговорить. Бывает, что харизма уходит, перестает действовать. Но так или иначе, Путин, безусловно, был мобилизирующим элементом в том культурно-политическом раскладе, который присутствовал, начиная с 2000 года, в России.

– На "холодных", я полагаю, температурная шкала харизматиков заканчивается?

– Нет. Есть еще последняя категория – "ледяная" харизма, при которой лидер представляет собой, если хотите, тип такого человекообразного айсберга. Это личность, совсем не позволяющая близко к себе подойти, эмоционально себя к ней подцепить. Шарль де Голль, например, культивировал совершенно особенное чувство отдаления от окружающих.

– Да, он же говорил о себе в годы Второй мировой войны, чтобы подчеркнуть историческую верность и весомость сделанного им выбора в пользу сопротивления нацистам, а не капитуляции перед ними: "Я и есть Франция".

– Или аятолла Хомейни – то же самое. То есть это предельный холод, но холод конструктивный, он все равно мобилизует, там происходит обратная связь. Любой харизматик проецирует на аудиторию свои лозунги, обещания, мобилизует публику, а та в свою очередь посылает ему сигналы благоговения, подчиненности, вдохновленности им. Для того чтобы существовала эта двусторонняя связь, вне зависимости от типа харизмы, нужна аудитория и ритуальное, повторяющееся поведение лидера перед этой аудиторией. Как это оформляется, зависит уже от исторической ситуации и конкретной политической культуры. Но если харизматик исчезает из поля зрения аудитории, если она не видит его, то харизма начинает исчезать.

Скажем, Гитлер с 1943 года практически не появлялся публично на людях в Германии. Его очень сильное харизматическое присутствие ушло в небытие. Тогда своего рода суррогатом Гитлера стал Геббельс – оратор, человек, который появлялся на людях, произносил речи и вообще был вездесущ, каким должен был быть харизматик "горячего" типа. Власть Гитлера не уменьшилась, она осталась диктаторской, но он сидел в своем бункере в Восточной Пруссии, потом в Берлине, был незрим, невидим, поэтому харизматиком он перестал быть. Скажем, Трамп отлично это понимает. Его регулярные выходы на публику до коронавируса, митинги, которые он устраивал каждый месяц, – он озадачивал этим журналистов, которые не могли понять, почему президент едет в какой-то отдаленный штат, чтобы там появиться в течение пары часов перед тысячами своих сторонников, когда нет избирательной кампании, нет конкретного политического вызова. Но Трамп понимает, что это ритуальное общение совершенно необходимо для того, чтобы его харизма продолжала действовать.

Знаете, в чем одна из причин, почему он отказывается носить защитную маску во время пандемии? Это инстинктивно, это им не просчитывается, но такого типа лидер понимает, что если он наденет маску, то половина его харизмы исчезнет. Он уже не будет харизматиком, а только человеком в маске. Он давал свои достаточно эксцентричные брифинги относительно пандемии в Белом доме, опять, заметьте, окруженный своими советниками и министрами, которые стояли очень близко к нему. Трамп это делает, потому что как настоящий харизматик он должен появляться на людях и окруженный людьми. Он должен ритуально посылать сигналы аудитории: он там, он присутствует, он для них – источник надежды и гарант выживания. Это то, что и должен делать харизматик.

Смотри также

Харизма

Путин: замри, умри, воскресни?

– Исчезновение харизмы – это то, что происходит сейчас с Владимиром Путиным? В разгар коронавирусного кризиса он хоть и появлялся, по крайней мере по телевизору, чаще, чем обычно, но эти обращения, по почти всеобщему восприятию, были малоубедительными, а сама конфигурация решения кризиса, когда он фактически передал полномочия регионам, может быть, менеджерски и не бессмысленна, но совершенно шла вразрез со всей созданной Путиным системой личной власти. Что происходит, какова логика этого процесса? Была харизма – и вдруг она как-то испаряется, чем это обусловлено?

– У Путина самопрезентация всегда включала в себя периодическое исчезновение – с тем, чтобы потом появиться, выйти из какого-то таинственного убежища и вновь предстать перед своей аудиторией обновленным, в каком-то новом, может быть, политическом смысле. Это с моей стороны чистая спекуляция, но вполне возможно, что Путин и люди, ему советующие, решили, что сейчас он не может своей харизмой как-то способствовать улучшению ситуации, и его некоторая отстраненность, уход на какое-то время от взглядов аудитории поможет ему в будущем. Тем более, как я сказал, раньше он тоже это делал: в моменты кризиса он уходит, а потом появляется, когда кризис разрешается или уже разрешен. Это технология власти, которую мы связываем с монархами, которые не всегда в центре внимания общества, когда что-то происходит. Очень часто бывает, что правитель исчезает, чтобы потом появиться, и его появление при этом связано с разрешением той проблемы, которая предстала перед обществом.

– То есть это иллюстрация поговорки "не царское это дело"? Решать какие-то вопросы на уровне микроменеджмента – не для первого лица, а вот когда дело решено, успех нужно приписывать именно ему.

– Да, в каком-то смысле это так. Потому что вообще-то конкретные меры – это дело местное, муниципальное. Это тот уровень администрации, который абсолютно необходим и имеет непосредственную связь с нашей каждодневной жизнью. И то, что Путин как лидер сейчас в тени, не значит, что он не адекватен этой ситуации. Если вы посмотрите на то, как действовали Ангела Меркель в Германии или Джасинда Ардерн в Новой Зеландии, где коронавирус был побежден, – так они опять же сумели положиться на региональное и местное самоуправление, муниципалитеты. Другое дело, что в России с так называемой вертикалью власти местные власти не особенно компетентны во многих случаях, но это уже другой разговор. Потому что сама надежда на то, что средний и низовой уровень власти сможет разрешить проблему эпидемии – это вполне стандартный подход.

– Иными словами, вы считаете, что у Путина как у харизматичного лидера не все потеряно, он еще вернется в этом качестве?

– Я очень не люблю предсказывать. Я могу сказать, что есть определенные сюжетные элементы, из которых складывается биография политического деятеля, и они зачастую повторяются, присутствуют на его жизненном пути более или менее постоянно. Исчезновение и потом появление – это пример такой пары топосов, это тактика определенного типа руководителей. Есть другие типы, люди, которые держат руки на рычагах, которые все время себя позиционируют как технократов, очень активно используют власть для решения проблем на самых разных уровнях. Путин никогда к этому типу руководителей не относился, он правитель другого рода.

– Как бы ни складывалась его дальнейшая судьба, в любом случае это человек уже пожилой, у власти находится 20 лет. Резонно предположить, что его эпоха так или иначе идет к концу. Поскольку в России всегда фигура политического лидера была важна, может быть, важнее, чем в каких-то других странах, то, исходя из вашей классификации, какой тип лидера будет востребован в постпутинской России? Или по-другому поставлю вопрос: какого типа лидера следует опасаться самому Путину и созданной им системе?

– Я начну с первой части вашего вопроса. Есть лидеры харизматического типа, это тип и стиль власти, который включает в себя очень интересную сторону: непосредственное обаяние и прямой контакт с аудиторией – помимо бюрократии, помимо институтов власти, помимо сложных, многоуровневых элементов современной политики. Придет ли вслед за Путиным к власти другой харизматик, я не знаю. Как я сказал, это очень часто случайность. Кстати, харизматик необязательно компетентнее и необязательно дает больше надежд, чем правитель, у которого нет харизмы. Это просто разная стилистика власти.

Я с вами соглашусь, что эпоха Путина подходит к концу, и эти 20 лет, которые он был у власти, будут всегда связаны с его именем. Но я бы не сказал, что он создал какую-то новую систему власти в России. Потому что, на мой взгляд, политики, кроме того, что они бывают харизматического и не харизматического типа, делятся и по другому признаку. Подавляющее большинство политиков идет по линии наименьшего сопротивления. Путин в начале своего правления тоже избрал этот путь – вертикаль власти, привычную на самом деле для России конструкцию. Другая, более редкая категория политиков – те, кто идет против течения, преодолевает сопротивление материала – политического, институционального, человеческого.

Смотри также

"Запад поставил на Путине крест". Белковский – о пятом сроке режима

Примеры – Маргарет Тэтчер или тот же самый де Голль. Это люди, которые пытаются создать какую-то новую форму политики, иногда и форму государственности. Это очень сложно и иногда приводит к тому, что они бросают, даже, если угодно, предают часть своей аудитории, потому что считают, что исторический момент требует такой жертвы.

– Вы хотите сказать, что вполне вероятно, на смену Путину, который избрал путь наименьшего сопротивления, может прийти человек, который будет вынужден просто в силу обстоятельств идти лоб в лоб с привычками населения, со сложившейся ситуацией – и ломать Россию в каком-то смысле?

– Тот процесс, который был начат Горбачевым, – процесс разрушения советской системы, советского стиля мышления, советской идентичности, продолжался и при Ельцине, и при Путине. Кстати, нужно отдать должное Путину, именно он, а не Ельцин и Горбачев, разрушил коммунизм как жизнеспособную альтернативу для России. То есть, конечно существует Зюганов, его партия, но это какие-то зомби. Однако транзит, переход от советской государственности, типа мышления и идентичности к чему-то новому в России так и не завершился. В какой-нибудь Эстонии он завершился, в Польше завершился, в целом ряде посткоммунистических стран. Там есть другие проблемы, но проблемы выхода из советской формации нет. А в России она все еще стоит. То руководство – не так важно, харизматическое или нет, – которое придет к власти, должно будет дорешать эту проблему, помимо целого ряда других экономических и социальных проблем, которые при теперешнем руководстве не решались, а просто откладывались. Это будет очень непросто, – говорит профессор Ричард Темпест.