Кинорежиссёр Сергей Лозница рассказывает в интервью Белорусской службе Радио Свобода о том, почему он не считает нынешние протесты мирной революцией, почему советует всем перечитать повесть Алеся Адамовича "Каратели", что ждет Лукашенко в будущем и почему пытки – не внутреннее дело Беларуси.

56-летний Сергей Лозница родился в Белоруссии. Он автор художественных фильмов "Счастье мое", "В тумане" (по повести Василя Быкова), "Кроткая", "Донбасс", документальных картин "Блокада", "Чудо святого Антония", "Письмо", "Майдан", "Аустерлиц", "День Победы", "Процесс", "Государственные похороны". Его работы дважды становились лауреатами Каннского кинофестиваля – "В тумане" (приз FIPRESCI – Международной федерации кинопрессы), "Донбасс" – приз за режиссуру.

– Сергей, у вас есть знаменитый фильм "Майдан", вы как-то рассказывали, что когда приезжали в Киев, были уверены, что Майдан победит, когда еще это было не для всех очевидно. Что вы думаете о белорусской мирной революции? Так же уверены в победе? Какой ценой и в какой период это возможно?

Установите Мобильное приложение Радио Свобода

Установить

Читайте Свободу в Телеграме

Войти

Подпишитесь на Свободу в Google новостях

Подписаться

– Я хотел бы прежде всего сказать, что я могу ошибаться, и мои суждения основаны на том, что я могу наблюдать издалека – насколько это возможно, получая, по сравнению с теми, кто находится сейчас в Беларуси, довольно скудную информацию. В декабре 2013 года на Майдане я был, мог и почувствовать настроения людей, и понять, куда это все может привести. Сейчас такой возможности у меня нет. Так что мои суждения – суждения постороннего.

Никакой "белорусской мирной революции", на мой взгляд, пока что нет. То, что я наблюдаю, революцией не является. Это протест, который "мирным" назвать уже сложно. Уже пролилась кровь, избиениям и пыткам подвергаются тысячи граждан. У этого протеста одна цель – свергнуть власть Лукашенко. Но мне непонятно, каким образом эта цель будет достигнута. Я думаю, что мирными демонстрациями и жертвенным поведением победить эту власть невозможно.

– Чем принципиально отличаются белорусская мирная революция или белорусский протест, как вы считаете, и украинская Революция достоинства? Что у них общего?

– Украинская революция началась после того, как 30 ноября 2013 года на Майдане полиция жестоко избила протестующих студентов. Возмущение людей было настолько сильным, что привело к миллионной демонстрации в Киеве, оккупации центра города и созданию Майдана, потребовавшего у власти наказать виновных в избиении студентов.

В Беларуси протест начался после того, как стало ясно, что власть сфальсифицировала "выборы" президента. Но, прежде всего, нужно признать, что никаких выборов в Беларуси не было. Ситуация, когда накануне выборов арестовывают и бросают в тюрьму оппозиционных кандидатов только потому, что они кандидаты в президенты страны, не может называться "предвыборной кампанией". В этом случае мы можем говорить только о захвате или присвоении власти. И власть была захвачена не летом этого года, а гораздо раньше, если мы вспомним обстоятельства предыдущих "выборов". Но почему-то тогда эти трюки с имитацией "волеизъявления избирателей" не вызывали такого возмущения у населения.

Всё это продолжается уже не одно десятилетие, и этот "совхозно-завхозный" стиль правления, казалось, вполне устраивал население Беларуси. Долгие годы Лукашенко давил всё, что может представлять хоть какую-либо, хоть малейшую опасность для его власти, пестовал и наращивал структуры насилия и террора. И население все это ему позволяло делать. Мне сложно сказать, что случилось в этом году. Для меня стало полной неожиданностью и само протестное движение, и такое количество людей, вдруг осознавших себя гражданами страны и имеющих смелость заявить об этом. Для меня этот вопрос остается открытым – что произошло? Почему народ терпел Лукашенко до сих пор и столь резко отказал ему в лояльности сейчас? Ведь ничего кардинально не поменялось в Беларуси. Просто прошло время. 26 лет принимали за "батьку" и подчинялись, исполняли законы, платили налоги, сносили декреты, даже такой дикий, как декрет о налоге на тунеядство, и ничего. И тут вдруг что-то произошло. Надоел? Стал нестерпим? С чего это вдруг? Мне кажется, что это важный вопрос, и ответ на него – ключ к пониманию происходящих в Беларуси процессов.

Конечно, революция в Украине и протестное движение в Беларуси отличаются. Если бы с такой же жестокостью действовала украинская полиция, разгоняя мирную демонстрацию, и из изолятора вышли бы многочисленные свидетели пыток и издевательств, как это было на Окрестина, я уверен, что это условное "Окрестина" в Украине немедленно разобрали бы по кирпичикам, как Бастилию. И никто не смог бы остановить людей, потому что против 200 000 человек танки не пошлешь. И люди были бы в своем праве, потому как власть творит беззаконие и тем самым лишает себя какой бы то ни было легитимности. Это уже не власть.

И вместо того, чтобы идти на Окрестина, где еще продолжали пытать захваченных в заложники сограждан, люди пошли к какой-то там стеле, к какой-то резиденции президента, как будто его судьба кого-то еще волнует. Я не очень понял, зачем туда ходить? У людей была возможность остановить беззаконие. И эта возможность была упущена. Что и спровоцировало дальнейшее насилие без какой-либо возможности ему сопротивляться. И такое положение вещей, увы, стало нормой. Момент был упущен. В Украине такой момент упущен не был.

– Люди в Беларуси долго и с большими жертвами прощаются с 26-летним правлением Александра Лукашенко. Как вам кажется, возможно, что именно сейчас происходят настоящие похороны Сталина, похороны советской, коммунистической, большевистской революции в Беларуси?

– Я бы не спешил оценивать события таким образом. Что значит "прощаются с правлением"? Это такая романтическая формула. Прощаясь со Сталиным, люди присягали на вечную верность ему, его методам правления и существующему образу общественной жизни. Насколько я могу судить, в Беларуси сохранилась в весьма специфической форме советская власть с фиктивными, как и в СССР, органами власти, с тем же КГБ и структурами насилия, во главе которой вместо КПСС находится один человек — единоличный правитель, диктатор. И, прежде чем разрушить эту систему власти и такой тип общественного устройства и общественных отношений, необходимо понимать: а что, собственно, хотелось бы построить и как это возможно осуществить?

Фактически Беларуси необходимо будет пройти через такие же перемены, через которые прошли страны, входившие некогда в СССР, и избрать свой путь: развиваться ли так, как развивались Литва, Латвия и Эстония, или как-то иначе. Нужно решить вопрос собственности, устройства общественных институций, правосудия, парламента, местных органов власти и так далее, отменить ручное управление, вроде "хватаюсь за яйца – масло пропадает", и создать систему власти, опирающуюся не на КГБ, а на гражданское общество.

Я не знаю, обсуждаются ли эти вопросы в среде белорусской интеллектуальной элиты или хотя бы в "Координационном совете". Я об этом ничего не слышал. А если эти вопросы даже не поднимаются и не обсуждаются, то смена одного тирана на другого, без смены самой системы власти ни к чему хорошему не приведет. Сталин умер в 1953 году, и в тот момент надломилась советская власть, но сила инерции волокла страну еще тридцать пять лет.

– Есть ли у вас в планах фильм о протестах в Беларуси? Игровой, документальный? Какие человеческие истории, сюжеты, трагедии видятся вам как режиссеру наиболее интересными?

– Мне кажется, я уже сделал фильм о белорусском протесте. Это фильм по повести Василя Быкова "В тумане". Василь Быков очень точно описал белорусский характер.

– В чем вы видите причины жестокости силовиков в Беларуси (пытки, издевательства, унижения людей)? Только ли в приказе дело?

– Об этом писал Алесь Адамович в повести "Каратели". Я очень советую всем перечитать эту повесть. Конечно, такая жестокость потрясает, но если вспомнить нашу недавнюю кровавую историю, вспомнить общество, из которого мы все вышли, вспомнить нравы, ту безжалостность, то неуважение к человеку, системное и рутинное беззаконие, – то чему, собственно, удивляться? В отличие от Германии, где состоялся Нюрнбергский процесс, осудивший нацизм как преступный режим, в постсоветских странах никто никакого суда над коммунизмом не проводил. Ни идеология, ни тиран, ни преступники у власти, которые уничтожили миллионы людей, не были осуждены. Коммунизм как официальная идеология будто бы испарился, но люди застряли в той же системе ненависти и лжи.

– Как долго в XXI столетии вооруженное меньшинство может управлять большинством, которое его не признаёт и ненавидит?

– А мы не знаем, "меньшинство" ли это. Власть существует до тех пор, пока большинство граждан продолжает ее признавать и ей подчиняться. Если бы режим Лукашенко действительно оказался в меньшинстве, то Александра Григорьевича и его соратников можно было бы сейчас встретить по адресу Oude Waalsdorperweg 10, 2597 AK, Гаага, Нидерланды.

– Есть ли у вас близкие люди, друзья в Беларуси, которые пострадали от репрессий в последние полгода? Пытки, аресты, увольнения, вынужденная эмиграция?..

– Конечно есть.

– Каким вы видите будущее Лукашенко?

– "Макбет", акт V, сцена 8.

– Что бы вы сказали людям в Беларуси, которые, зная о жестоких репрессиях властей, продолжают выходить с мирным протестом уже четвертый месяц?

– Я могу только выразить им свою поддержку и солидарность. Очень хотелось бы, чтобы и лидеры оппозиции, кто может и кто призван к такой участи, приняли эту ношу и стали политиками. Вот уже почти четыре месяца в Беларуси совершаются преступления против человечности. Действенной мерой могло бы стать создание комиссии при Международном трибунале для сбора материалов о фактах преступлений и о лицах, совершающих преступления против человечности. Эти материалы лягут в основу будущего Белорусского процесса. Как и в случае с нацистским режимом, подобные преступления не могут быть внутренним делом страны, они не имеют срока давности. И я уверен, что этот процесс состоится, и могу себе представить, какое количество людей, не только в Беларуси, но и во всем мире, желают, чтобы правосудие восторжествовало. Безнаказанность разрушает систему права не только в стране, где она была попрана, но и всюду, где правосудие пока что еще существует. Это вопрос принципиальный, и он касается всех.