11 мая в Казани произошло вооруженное нападение на гимназию, погибли семь детей и два преподавателя, более тридцати человек пострадали. Стрельбу в учебном заведении устроил бывший ученик этой гимназии Ильназ Галявиев – он дошел до здания, не пряча оружие, выбил входную дверь и открыл стрельбу по школьникам и учителям. На допросе Галявиев заявил, что осознал себя богом и всех ненавидит. Радио Свобода поговорило с психологом Каринэ Гюльазизовой о том, почему в России не удается предупредить такие трагедии.

После нападения 19-летний Ильназ Галявиев сдался полиции и признал вину, 12 мая суд арестовал его на два месяца. Во время судебного заседания Галявиев заявил, что "абсолютно уверен в справедливости и обоснованности своих действий", тяжелыми заболеваниями не страдает и не возражает против своего заключения. Ранее в Следственном комитете подтвердили появившуюся в СМИ информацию о том, что в 2020 году Ильназу Галявиеву был поставлен диагноз, свидетельствующий о заболевании головного мозга, и что он неоднократно обращался за медицинской помощью в связи с сильными головными болями. Галявиев не стоял на учете ни в полиции, ни у психиатра, поэтому 28 апреля смог получить разрешение на хранение огнестрельного оружия.

– Отличается ли стрельба в школе, произошедшая в Казани, от других случившихся ранее в России?

– На мой взгляд, не очень. Если сравнивать с подобными острыми психотическими проявлениями, они все происходят приблизительно по одному и тому же сценарию. А на ваш взгляд, там было что-то, резко отличающее его?

– Я отметила дерзость нападения, он шел по улице прямо с оружием. И часто такие ситуации заканчиваются самоубийством нападавшего, а он сдался полиции.

– Нужно посмотреть статистику, сколько из подобных случаев заканчивались самоубийством, а сколько нет. Террорист Брейвик, расстрелявший людей, и не собирался самоубиваться. То есть может быть по-разному. Это зависит от того, находится ли человек в измененном состоянии, или нет, выполняет ли он чье-то предписание, или нет и так далее. То есть много факторов влияют на исход ситуации. Если это, например, острый психоз, то важно, каково его содержание, то есть про что именно этот психоз, скажем так. Была информация о том, что этот парень из Казани говорил о том, что он бог, вроде была у него какая-то бредовая конструкция на эту тему. Хотя, справедливости ради, в основе подобного рода преступлений, как правило, лежит защитное чувство превосходства, приобретающее бредовую форму.

– При каких факторах происходят такие нападения на школы, что обычно этому способствует?

– Я думаю, что этому способствует либо какое-то заболевание, которое текло до поры до времени в подострой форме, то есть оно уже существовало и обострилось, либо это первый эпизод, дебют какого-то заболевания, либо случился острый психоз. Острые психотические состояния могут обостряться в момент стресса, могут быть связаны с сезонностью. А поскольку мы сейчас все имеем право и на тревогу, и на "измененку" – даже абсолютно нормальные люди имеют на это право в ситуации, в которой мы все оказались, – то уж люди нестабильные, с неустойчивой структурой, тем более. Плюс к этому он учился в этой гимназии, то есть существуют дополнительные вводные, которые также важны для определения "диагноза".

– Да, учился, четыре года назад ушел после 9-го класса. В СМИ появлялась информация, что одна из учительниц сказала ему, что не стоит дальше учиться в школе, потому что это "не его". Но сейчас в слухах сложно разобраться, что было на самом деле.

– В том-то и дело, что мы подлинной истории не знаем. Мы знаем только какие-то отдельные включения, и ясной картины и мотивов у нас нет. Понятно, что это не норма. Понятно, что то, что он сделал, – это про "измененку" и про болезнь. Поскольку, даже если мы предположим, что он хотел за что-то отомстить, то мы вынуждены будем признать, что масштаб отмщения говорит все-таки об измененном сознании и, скорее всего, о болезни.

– Сейчас многие знакомые этого человека рассказывают СМИ, что он был тихий, спокойный, ничем не привлекал к себе внимание. А есть ли какие-то возможности заранее предугадать, что человек склонен к такому виду насилия?

– Да, конечно, сегодня это уже можно делать, если проводить профилактику. Если выстраивать медицинскую стратегию так, чтобы психологическая профилактика велась в обязательном порядке и вовремя оказывалась психотерапевтическая помощь. По крайней мере, в учебных заведениях, где можно дотянуться до детей, до подростков, до студентов. Но я не уверена, что это делается добросовестно и всерьез. Я знаю ситуации, когда и самоубийств в достаточном количестве, и всяких неадекватных проявлений в вузах, и при этом профилактики нет, да что уж говорить о помощи. Притом что на сегодняшний день существует психологический инструментарий для профилактики подобных трагедий – путем выявления симптоматики про склонность к насилию, к суицидальному поведению – и для своевременного оказания помощи. То, что он был тихий и комфортный для окружающих, – это совершенно не значит, что он был здоров. Чикатило тоже был добропорядочным семьянином и прекрасным учителем в школе, но при этом делал то, что делал.

Сегодня люди в основном в плохом состоянии, в апатии, тревоге, депрессии. Без возможности получить полноценную психологическую помощь они, конечно, пытаются спасаться сами, как умеют, включая различные психологические защиты. Например, отрицание и рационализация – эти две защиты работают сегодня по полной программе. Я вижу, что и в магазинах без масок ходят, и прямо отрицают: нет никакого вируса. Или, например, разные фантазии про вакцинацию – "страшные и кровавые истории, рассказанные на ночь", причем рассказанные публичными фигурами, оказывающими сильное влияние на неокрепшие умы и непросвещенный народ. И ничего не делается, чтобы облегчить психологическое состояние людей, учитывая их психологический статус. Ведь эпидемиологические меры – это очень важно, но это еще не все. А что делать с тем самым психофизическим состоянием народа? Ведь кроме нагнетания и подачи разновекторной информации толком ничего не делается. А в таких обстоятельствах психоз может развиться легко.

– Но может на эту ситуацию как-то влиять стигматизация? Явно не каждый самостоятельно пойдет к психологу и уж тем более к психиатру.

– Если в культуре нет такой нормы, то, конечно, не каждый пойдет. А если это постепенно сделать нормой, это будет работать. И конечно, необходимо формировать привычку обращаться за психологической помощью. Каждый год выпускается просто неприлично большое количество психологов и психотерапевтов, но где они все? Они должны сейчас включиться по полной программе, в том числе и в формирование у людей привычки. Они должны из всех утюгов вещать, оказывая помощь населению, но этого не происходит. Поскольку я убеждена, что высокая социальная ответственность психологов и психотерапевтов – это профессионально значимое качество, а не продвижение себя в инстаграме или других социальных сетях. Те, у кого есть средства, идут и получают каким-то образом часы психотерапии, но не все имеют средства. А бесплатная помощь оказывается либо плохо, либо человек не знает просто, куда ему обратиться, чтобы получить качественную. Нет возможности свободного обращения: когда наряду с проблемой – вот тебе решение. По аналогии с вакцинацией. Ведется кампания по поводу вакцинации, это необходимая и верная тактика в борьбе с пандемией. Везде – наружная реклама, социальные ролики по телевизору, рассказывающие о пользе вакцинации. И постепенно формируется понимание, что защита от вируса есть. И точно так же должно быть с возможностью решения психологических проблем. Это должно быть просто и доступно. Это и будет профилактикой, в том числе, подобного рода страшных трагедий.

Симптоматичным является еще и тот факт, что он шел по улице, размахивая ружьем, но никто его не остановил, никто не сообщил об этом. Для меня это маркер неадекватности людей. А неадекватны они как раз потому, что предлагаемые обстоятельства таковы, что люди в большинстве своем пребывают в хроническом стрессе. А хронический стресс до добра не доводит никого и никогда, ни в какие времена.

Психика людей настолько настроена на сбережение самой себя, что не готова включаться, нет у нее такого ресурса, чтобы внимание включалось на что-то большее, чем она сама или, в крайнем случае, на что-то или кого-то совсем близкого.

– После подобных трагедий власти предлагают свои варианты решения проблемы, зачастую называют причиной компьютерные игры. Вот детский омбудсмен по Татарстану назвала причиной нападения на гимназию отсутствие государственной идеологии. Влияют ли эти вещи на то, что произошло?

– Да, и это то, о чем я говорю уже давно в своих статьях и интервью, кричу об этом много лет. Да, в разидеологизированном пространстве, безусловно, питательная среда для возникновения и распространения социальной шизофрении. В книге Чуканова и Давыдова "Научно-социальный прогресс" написано:

"Одной из разновидностей шизофрении является социальная шизофрения. Она проявляется в виде навязчивых социальных идей и имеет много модификаций. Социальная шизофрения отличается от других разновидностей шизофрении тем, что относится к инфекционным заболеваниям и может протекать в режиме эпидемий и пандемии.

Социальная шизофрения не затрагивает физиологию работы мозга, как иные разновидности шизофрении, а лишь нарушает некоторые программы переработки информации в мозгу. В отличие от других инфекционных болезней, носителями которых являются бактерии и вирусы, носителем инфекции при социальной шизофрении оказывается наш язык, наделенный определенными свойствами. Эти свойства языка отключают механизм критического мышления в нашем мозге".

Идеология – это суть простроенное, очень плотное смысловое пространство, в котором человек находится, как в необходимых и очень важных опорах, границах, которые дают ему возможность стабильности и закрывают его потребности и смысла, и единства, и контакта, и очень многие сразу базовые потребности. А когда этого нет, а есть, напротив, разнонаправленные послания, такое варево из разновекторных сообщений, разумеется, бессмыслица начинает множиться и поражает человека и сообщество таким образом, что оно становится, мягко говоря, нестабильным. Поэтому идеология, безусловно, должна быть, и она является для большинства абсолютным спасением всегда! И залогом для устойчивости и развития этого большинства.

– Омбудсмен делала отсылку к опыту СССР. На ваш взгляд, какая идеология могла бы помочь избежать таких ситуаций?

– Это тема для серьезного и долгого разговора. Но для меня очевидно, что она должна быть выстроена на особенностях нашей ментальности, русской, так скажем, не в смысле буквальной этнической принадлежности, но русской в смысле языка. Она должна, безусловно, быть выращенной и выросшей оттуда. И это обязательное и необходимое условие для формирования здорового процесса развития. Ментальные коды необходимо учитывать безусловно, потому что все то, что пытались каким-то образом навязать и пристроить иного, не просто не прижилось, а привело, к сожалению, к очень плачевным результатам, на мой взгляд. По-моему, тридцатилетнего опыта должно быть достаточно, чтобы это увидеть и осознать. Понятно, что так, как было прежде, не может быть, и прямо брать и оживлять советский опыт абсолютно бессмысленно, это невозможно, но, повторю еще раз, идеология должна быть выстроена на базе и на основе тех ментальных кодов, которые заложены в русском языке, в том языке, который является основным на пространстве этого государства.