Трансгендерная женщина Яна до смены гендерного маркера в документах вступила в брак со своей подругой Валерией. Яна и Валерия расписались в российском ЗАГСе, пригласив на церемонию лишь пару свидетелей. Они не рассказывали о свадьбе публично и не делали из нее акцию в защиту семейных прав ЛГБТ-людей. О бракосочетании знали только близкие друзья Яны и Валерии, сотрудники ЗАГСа и МВД. После заключения брака Яна решила поменять паспорт, указав в нем женский гендерный маркер и новое имя. 24-летней Яне начали приходить трансфобные и гомофобные угрозы. Прокуратура потребовала признать их брак незаконным, якобы фиктивным, а сотрудников ЗАГСа – пострадавшими людьми, которые были введены в заблуждение. Яне и Валерии пришлось эмигрировать из России, но они с помощью юристов продолжают бороться за признание своего брака настоящим.

– Сталкивались ли вы с открытой гомофобией и трансфобией, когда жили в России до заключения брака?

Яна: В конце 2018 года на меня открыто в центре Твери нападали гоповатого вида ребята. Им не понравилась моя внешность. Я тогда старалась носить гендерно-нейтральную одежду, и у меня были длинные волосы. Этого оказалось достаточно, чтобы у бывшего кинотеатра “Тверь” неизвестные люди, прокричав оскорбление гомофобного характера, ударили меня по голове, так сильно, что я отключилась. В другой раз в центре города на меня накинулась толпа хулиганов, решив, что я гей. Они толкали меня, плюнули в меня и убежали.

Валерия: Я не сталкивалась с гомофобией, потому что ничего не рассказывала о своей ориентации родственникам и в соцсетях не афишировала информацию о своей личной жизни. Я знакомилась с девушками в тиндере, мы не вели себя открыто, и, в общем, я чувствовала себя нормально. Но все изменилось, когда я встретила Яну.

– Как вы познакомились?

Яна: После нескольких неудачных попыток познакомиться в тиндере, я просто сидела и листала это приложение. И увидела профиль Леры. У нее даже не было фотографий, она мне их потом прислала. Профиль Леры мне показался забавным, и я ей написала первая.

Валерия: Я искала для отношений цисгендерную девушку, и была очень удивлена, когда Яна написала, мне, что она трансгендерная женщина. Я ответила, что в таком случае ничего, кроме дружбы, между нами быть не может. Яна согласилась дружить со мной. Я не думала сначала, что это приведет к тому, что мы полюбим друг друга.

Яна: Я искала в первую очередь общения с разными людьми, и согласилась на дружбу с Лерой. Конечно, я в тот момент чувствовала себя не очень хорошо из-за гендерной дисфории и депрессии. Но встреча с Лерой изменила мою жизнь в лучшую сторону. Она стала для меня интересной собеседницей без особых предубеждений насчет трансгендерных людей и близким другом.

Но позже я сказала ей, что не вижу ее только как друга. Но мы продолжали общаться, как общались раньше – я ни на чем не настаивала. А потом случилось так, что в начале лета 2020 года я сильно заболела ковидом. Очень резко свалилась с высокой температурой. И Лера ездила ко мне, ухаживала за мной, пока я не выздоровела. А потом как-то так получилось, что мы почти в одно и то же время, видимо, признались и себе, и друг другу в чувствах. За все время нашей дружбы и во время отношений мы часто поддерживали друг друга во время болезней и послеоперационных периодов. Именно Лера помогла мне начать гормональную терапию. В один из моментов обострения дисфории Лера в интернете нашла информацию об организации "Центр-Т" и записала меня к психиатру, чтобы я смогла получить справку и начать гормональную терапию у эндокринолога. Мне стало лучше почти сразу после начала лечения.

– Яна, как ваши родители относились к тому, что вы трансгендерная девушка?

– Я лишь лет в 15 начала понимать свою гендерную идентичность, потому что до этого у меня не было интернета. Родители меня ограждали от “вредоносного” контента. Я испытывала дискомфорт, когда в пубертат видела, как меняется мое тело. После окончания пубертатного периода это ощущение не прошло. Позже с помощью текстов и статей, которые я нашла в интернете, мне удалось узнать о трансгендерности. Мне стало немного лучше, потому что я поняла, что я такая не одна. Я просила родителей отвести меня к психологу, но они отказали. Близкие говорили, что если психолог поставит мне диагноз, то я не смогу потом получить водительские права и найти хорошую работу. Некоторые мои родственники, например отец, очень гомофобны и ксенофобны. Любой нонконформизм у них вызывает отторжение и приступы нерациональной ненависти. Помощи искать у людей вне семьи я не пыталась, потому что боялась быть униженной, расчеловеченной и отвергнутой. У меня были друзья, но я долго даже им не могла доверить этот секрет. У меня началась депрессия, и она шла длительными эпизодами с очень маленькими промежутками. Я замкнулась в себе, стала плохо учиться, прогуливать школу. Чтобы как-то справиться с этим состоянием, я увлекалась ремонтом и обслуживанием компьютеров. Для этого не нужно было общаться с большим количеством людей. Позже я поступила в университет, решив связать свою жизнь с IT. В 2018 году на медицинском обследовании в военкомате увидели давно зажившие шрамы от селфхарма на моих руках и отправили меня на обследование в стационар. Я хотела, чтобы мне поставили диагноз F64.0, и я смогла бы начать лечение. Сотрудники больницы в стационаре не стали брать на себя ответственность и не поставили мне диагноз "транссексуализм", проигнорировав результаты разных тестов. Мне диагностировали депрессию и просто поставили ограниченную категорию годности к военной службе. После я пыталась пройти обследование в ПНД по совету главврача стационарного отделения и добиться диагноза F64.0. Мне давали отказ за отказом из-за того, что мне нравятся девушки. Сексологи из отделения постоянно говорили мне: “Ты просто насмотрелся лесбийской порнушки, никакая ты не женщина”.

– Яна, как вы решились сделать каминг-аут?

Яна: Большую часть переживаний я долгое время носила в себе. Но после встречи с Лерой и начала гормональной терапии я смогла рассказать маме о своей гендерной идентичности. Не сразу, но она это приняла, и с недавнего времени даже привыкла к моему имени и местоимениям. Я сделала каминг-аут на работе, получив поддержку коллег, и рассказала о себе лучшему другу. Он был удивлен, но поддержал меня. Мне просто надоело сидеть в шкафу. Это вызывает страдания у многих ЛГБТ-людей. И в какой-то момент я решила, что каминг-аут мне поможет, что мне станет легче. Так и получилось. После камингаута у меня пропало ощущение, будто я сижу запертой в клетке. Я почувствовала свободу, принятие и поддержку людей.

– Почему вы решили заключить брак с Валерией?

Яна: Идея пожениться была моей. Я всегда хотела свою семью и нашла в Лере близкого человека. Кроме того, мне было важно, чтобы мы с Лерой могли быть вместе в сложных ситуациях, имели юридические права друг на друга. Мы не собирались из регистрации брака делать акцию в поддержку прав ЛГБТ или публичное мероприятие. Мы надели джинсы и белые блузки и пришли в ЗАГС просто расписаться. Нас сопровождали лишь два свидетеля.

В ЗАГСе нас расписали без всяких вопросов. К моменту заключения брака я прошла комиссию в клинике, с которой сотрудничает “Центр Т” и получила документ, позволяющий изменить гендерный маркер в паспорте.

Я сдала документы для получения нового паспорта и указала в заявлении, что заключила брак. Но когда я пришла за временным удостоверением личности в МВД, то меня назвали ненормальной и рассказали, насколько это все неправильно. И мне отказали выдать временное удостоверение личности, нарушив закон. Из-за того, что у меня не было удостоверения личности, я не смогла бы лечь в больницу на операцию. Мне очень требовалась ортогнатическая хирургия, потому что деформированная челюсть давила на дыхательные пути. У меня были симптомы сонного апноэ и уже развивающаяся аритмия. Мне становилось все труднее и труднее дышать, и, чтобы получить временное удостоверение личности и возможность сделать жизненно важную операцию операцию, мне пришлось написать новое заявление на смену документов, где было указано, что я не состою в браке. Мне отказали снова, потому что я оставила графу о браке в заявлении пустой. И мне пришлось сделать самый отвратительный поступок в моей жизни – написать, что я не замужем, а не просто то, что я не состою в браке. Меня довели до слез. После это на мой аккаунт в телеграме, который привязан к моему номеру телефона, я получила анонимные угрозы, мол, "ходи, оглядывайся".

– Вы понимаете, кто вам мог прислать эти угрозы?

Яна: Мы не делали о нашей свадьбе и в целом о нашей истории никаких общественных заявлений. Я не оставляю публично свой номер телефона. Никто, кроме полицейских и сотрудников МФЦ, не знал об этой ситуации. 5 августа к нам домой в Твери принесли иск. Там сообщалось, что в защиту интересов РФ и института семьи наш брак надо признать недействительным с момента его заключения. Прокуратура ссылалась на Конституцию и Семейный кодекс, которые определяют в России брак как союз мужчины и женщины. Оказалось, что на нас кто-то написал донос. Я подозреваю, что это сделал офицер полиции, который отказывался выдавать мои документы. Лера в день получения иска уехала к родственникам. Вечером 15 августа я пошла к киоску с шаурмой рядом с остановкой недалеко от моего дома. По дороге я увидела двух мужчин в гражданском, похожих на полицейских. Они побежали за мной. Я убежала от них на остановку, где было много людей, спряталась в кафе и попросила свою бывшую девушку с ее парнем принести мне перцовый баллончик. Позже мне стали приходить новые угрозы и оскорбления: “Тебе тут не место, у нас только нормальные люди живут”, “е**нутый п**ор” и все в таком духе.

– Как проходили судебные заседания по такому пока не очень обычному в России делу?

Яна: Прокуратура “прикопалась” к тому, что мы заключили брак после получения мной свидетельства о том, что я трансгендерная женщина. Но они не могут ссылаться на этот документ, потому что он имеет медицинский, а не правовой характер.

Истцы пытались доказать, что наш брак якобы фиктивный. Но смена гендерного маркера одним из супругов после заключения брака не является доказательством фиктивности брака. И мы доказывали, что наш брак настоящий – он был заключен по Семейному кодексу. Нам пришлось предоставить наши личные переписки и совместные фотографии. На второе заседание суда пришли свидетели с нашей стороны, на них обвинение пыталось давить прямо в зале суда. Суд запрашивал информацию о биоматериале, который я хранила в репродуктивной клинике на случай, если мы решим стать родителями.

Работница ЗАГСа вела себя бестактно, задавала вопросы матери о моей трансгендерности и подробностях моей личной жизни и этим довела ее до слез. Меня саму каждый раз, когда я приходила на судебные заседания, трясло. Меня до сих пор трясет, когда я общаюсь с юристами по поводу нашего дела. И теперь я не одна такая. Государство пытается признать недействительными даже давно заключенные браки между людьми, если они или один из них сменил гендерный маркер в документах. Некоторые пары соглашаются на это требование.

– Почему вы решили бороться?

Яна: Первой эмоцией после того, как я узнала об иске против нас, был страх, но потом я почувствовала злость за то, что государство решило залезть в мою семью без каких-либо правовых оснований.

Валерия: Я тоже была возмущена тем, что кто-то вмешивается в мое дело, в мой брак. И мы решили сопротивляться. Суд признал наш брак недействительным. Но мы подали апелляцию на это решение. После этого заседания по нашему делу постоянно переносили, нам вовремя не присылали бумаги из суда, а информацию о деле скрыли. Создается впечатление, что они пытаются препятствовать работе наших защитников.

– Вы уже полгода живете в Испании, где регистрируют однополые браки, запросили политического убежища, строите планы в новой стране. Почему вы продолжаете судиться с Россией, отстаивая легальность вашего брака?

Яна: Потому что я злая. Первые лица РФ вечно декларировали автономию семьи и что в нее лезть нельзя. Они ведут себя двулично и демонстрируют, что в благополучную однополую семью лезть можно, а в союз мужчины и женщины вмешиваться нельзя, даже если там регулярно кого-то бьют.

– Как вы сейчас себя чувствуете в эмиграции?

Яна: Я продолжаю работать и могу позволить платить за проживание и все самое необходимое, в том числе я могу оплачивать гормональную терапию. Она стоит в Испании в 4 раза дешевле, чем в России. Когда я получу медицинскую карту, то я даже медицинскую и медикаментозную помощь смогу получать бесплатно. В России происходит невероятная дичь, в последние месяцы особенно. Я в Испании чувствую себя лучше, увереннее и намного безопаснее. Можно сказать, что мне тут нравится.

Лера: Мой уровень жизни в Испании упал, так как я потеряла хорошую работу в IT-сфере. Я тоскую по нашей квартире, нашему городу и нашему “дому”. Но возвращаться нам нельзя. Главный плюс для меня в Испании – это наша безопасность, спокойствие и то, что мы с Яной можем открыто говорить о своих отношениях. Вот эта возможность открыто быть вместе – новое и необычное для меня ощущение.

Установите Мобильное приложение Радио Свобода

Установить

Читайте Свободу в Телеграме

Войти

Подпишитесь на Свободу в Google новостях

Подписаться