6 октября 2022 года книга председателя Карельского "Мемориала" "Место памяти Сандармох" была представлена в Музее истории ГУЛАГа. Она включает не только биограммы расстрелянных в ходе Большого террора в урочище, одним из первооткрывателей которого стал Юрий Дмитриев, на буквы "Г", "Д" и "Е", но и документальные материалы, статьи и многое другое. Первый том вышел в свет несколько лет назад. Эту работу исследователь в сотрудничестве со своим коллегой историком Анатолием Разумовым выполнил, будучи уже в заключении по сфабрикованному, как убеждены независимые эксперты и представители общественности, обвинению. Издание задумано как многотомное.

Книги памяти

Анатолий Разумов, историк, составитель книги "Место памяти Сандармох": Я окончил исторический факультет питерского университета и с тех пор 43 года работаю в Российской национальной библиотеке в Петербурге. Когда-то пришел к мысли, что надо заниматься Книгами памяти. Как только принял это решение во время большой оттепели конца 1980-х – начала 1990-х годов, с тех пор это и делаю. 30 октября 1991 года отмечался первый День памяти жертв политических репрессий новой России. В этот день я впервые услышал о таком замечательном человеке, как Юрий Алексеевич Дмитриев… Когда-то убитых в ходе репрессий – тайно, по ночам – никто не хоронил, их сваливали в большие ямы. Когда нашли на окраине Петрозаводска около 400 останков расстрелянных во время Большого сталинского террора, Юрий Алексеевич организовал торжественные проводы этих останков и захоронение на Зарецком кладбище 30 октября 1991 года. Сотни, может быть, тысячи горожан шли за этими останками. Теперь там небольшой, скромный мемориал с плитами и именами этих людей.

Потом было наше сотрудничество на расстоянии по Книгам памяти. Я работал над многотомным ленинградским мартирологом, а Юрий Алексеевич готовил капитальный труд "Поминальные списки Карелии", он вышел ровно 20 лет назад. Я был в Петрозаводске на презентации этого тома. Юра готовил списки расстрелянных по Карелии во время Большого сталинского террора. А получается, что у нас были одни и те же герои. Скажем, уроженцев Петербурга увозили в Карелию, отправляли на Беломорканал, а потом расстреливали по разным местам Карелии. И наоборот, карельских жителей привозили для расстрела часто в Ленинград. Поэтому, конечно, мы обменивалась сведениями об этих людях. Мы, составители Книг памяти, знали хорошо друг друга. Это было хорошее содружество, мы были полны надежд, были наивными. Мы думали, что когда мы опубликуем все эти Книги, обнародуем имена всех жертв репрессий, станут известны места злодеяний, которые мы открывали и пытались превратить в места памяти, тогда люди переменятся. Мы думали, что нечто наступит другое не то, что на нашей родине, а вообще на земле. А потом мы постепенно поняли, что, пожалуй, даже не это важно, мы работаем для тех, кто захочет понять когда-нибудь после нас… Первый труд, который выпустил Юрий Алексеевич, – это была книга "Место расстрела Сандармох". Она вышла на плохонькой газетной бумаге тиражом 3000 экземпляров 1999 году. Это уже был излет предыдущего времени. Для меня поворотным стал 1997 год – когда что-то закончилось и началось новое. Внимание к Книгам памяти о погибших и пострадавших и надежды начали уходить в более теневую сторону нашей жизни. А мы продолжали свое. 1997-й был объявлен указом президента годом согласия и примирения в нашей стране. И именно в этом году в Карелии нашли два спецобъекта госбезопасности, два места злодеяния – Сандармох под Медвежьегорском и Красный Бор под Петрозаводском. Юрий Алексеевич имел к этому прямое отношение.

Всех поименно назвать

Анатолий Разумов: В июле 1997 года состоялась экспедиция, в которой участвовали от карельского "Мемориала" – Юрий Дмитриев, а от питерского "Мемориала" – Вениамин Викторович Иоффе и Ирина Анатольевна Флиге. Они долго ходили примерно там, где рассчитывали обнаружить место, уже почти решили, что оно не будет найдено. И тут сыграло роль прекрасное чутье Юрия Алексеевича. Он пошел один еще раз осматривать окрестные леса. Он хорошо знал по документам госбезопасности, читал в допросах одного из чекистов, как расстреливали, какие условия должны быть для места расстрела – на каком удалении, как оно маскировалось потом. Учитывая все эти приметы, он пришел не в карьер, как все думали… Местные жители ходили по этому лесу десятилетиями, и никто не обращал внимания. Юра заметил провалы в земле, которые имели правильную форму. Было решено провести обследование там. Привлекли солдат местного гарнизона, прокуратуру, начались раскопки. И очень скоро все убедились в том, что это место захоронения сотен и тысяч расстрелянных близ столицы Беломорско-Балтийского лагеря Медвежьегорска... Через два года Юрий Алексеевич выпустил эту книгу – "Место расстрела Сандармох". Он работал в архиве госбезопасности Санкт-Петербурга. Тогда ни фотографировать, ни как-либо еще копировать документы было нельзя, и Юра надиктовывал акты, а потом расшифровывал эти аудиозаписи, вел большие толстые тетради документов. На основании документов о расстрелах он привязал имеющиеся в них имена к урочищу Сандармох. Таким образом были опубликованы около пяти тысяч имен расстрелянных. Юрий Алексеевич всегда подчеркивал, что для него они все равны, он не выделял какую-то группу.

Хотя мы специально не подгадывали, второй том книги "Место памяти Сандармох" вышел к 25-летию открытия Сандармоха и 85-летию с начала Большого сталинского террора. Многие ведь не понимают, что такое Большой террор, который начался заданиями партии и правительства на всей европейской части Советского Союза в один день – 5 августа 1937 года. Даже в "Архипелаге ГУЛАГе" Солженицына есть фраза о том, что старые лагерники говорили: чуть ли не в одну ночь все началось. И теперь в Сандармохе это день памяти, когда приезжают не только местные жители, но и люди со всего мира, чтобы почтить память этих погибших. С 5 августа 1937 года до 7 ноября 1938 года были учтены как расстрелянные около 800 тысяч человек. Если понимать, что одновременно с Большим террором многие умерли от побоев, голодовок в застенках, на этапах и в лагерях, то можно заключить: страна потеряла около миллиона человек без войны. Отсюда и нарицательное представление о 37-м годе, хотя 38-й был пострашнее даже…

Войны за память

Анатолий Разумов: В 2008 году объединению "Петрозаводскархпроект" было выдано задание изменить архитектурный облик Сандармоха. В чиновных кругах для кого-то особым раздражителем в Сандармохе стали памятники, а Юрий Алексеевич постоянно поддерживал их появление. Но будто бы не нашлось больших денег, и эта тема немного замерла. Однако в 2016 году была большая история с попыткой изменить память Сандармоха. Вдруг в средствах массовой информации началась кампания по дискредитации этого места. Привлекли и людей с именем, с докторскими степенями, историков. Они стали выдвигать гипотезу: во время войны здесь были финны, значит, они могли знать об этом месте расстрела, а раз могли знать, то они могли расстреливать здесь наших красноармейцев. Эта теория развилась, правительство впервые отказалось принимать участие в днях памяти 5 августа. Для меня это факт: Юрий Дмитриев сидит за Сандармох и в целом за всю свою работу. Дело Дмитриева, мягко говоря, надуманное…

Сандармох – это был объект госбезопасности, место злодеяния. Но когда туда пришли посетители, родные погибших, они общими усилиями превратили его в место памяти. Это теперь совершенно уже другое место. И я придумал название: "Место памяти Сандармох". В 2019 году вышел первый том, он выдержал три тиража. Потом было второе издание, и оно тоже почти все разошлось. Наконец, удалось издать второй том, он издан на общественные средства, благодаря всеобщей помощи. Точку в этом томе я поставил 11 апреля. В июле мы получили тираж. В этот том мы включили не только биограммы на литеры "Г", "Д", "Е", но и ряд очерков о погибших, не только в Сандармохе. Мы понимаем, что многим, у кого были замучены родственники, некуда прийти. Сотни подобных мест Большого террора не обнаружены, не рассекречены в современной России, к нашему стыду. Например, в этом году исполнилось 100 лет со дня расстрела митрополита Вениамина, а мы не знаем даже, в каком городе его расстреляли – то ли это был Петроград, то ли это Москва. Много еще впереди. Я живу без уныния, думаю, морок этот развеется, Россия станет иной, и Юрий Дмитриев будет свободен.

Дело рук Дмитриева будет продолжаться

Ян Рачинский, экс-председатель правления "Международного Мемориала" (признан "иностранным агентом" и впоследствии ликвидирован решением суда): Для меня – честь быть в одном сообществе с Юрием Дмитриевым, потому что он – подвижник, каких очень мало. Очень мало людей, которые в одиночку проделывали такой колоссальный объем работы. Честь и потому, как он себя ведет перед лицом этих нелепых, безумных обвинений. Это, в общем, типично для тех, кто его преследует. Мы помним, что такого рода гнусные обвинениях выдвигались и против других, во времена Большого террора. Это вполне повторение тех же форм и методов, о секретности которых так заботятся нынешние спецслужбы. Еще для меня важно, что вокруг этого дела собралось очень много самых разных людей – и общественных организаций, и государственных институций, и отдельных энтузиастов, подвижников тоже. Думаю, что мы многим обязаны Юрию Алексеевичу, в том числе тем, что создается какое-то человеческое взаимодействие… Человеческая беда в том, что наши исторические периоды слишком длинны. К моменту перестройки уже не было почти людей, которые помнили бы, как было до 1917 года. К моменту окончания реабилитации, сегодня, уже нет людей, которые реально помнят, что такое Большой террор… Именно поэтому сохранение памяти – одна из главных задач. Я присоединяюсь к Анатолию Яковлевичу Разумову, в конечном счете я оптимист. Людам нужна та история дедушек, прадедушек, прабабушек, и так далее. Все больше людей обращается к истории своей семьи. И потому дело Юрия Алексеевича Дмитриева продолжается и будет продолжаться.

Когда изменится режим...

Виктор Ануфриев, адвокат Юрия Дмитриева: 13 декабря исполнится уже шесть лет уголовному делу, которое было возбуждено против Юрия Алексеевича. Из них пять с половиной лет он находится в СИЗО, в исправительной колонии. Мы с ним встречались 5 октября. Он просил передать всем от него привет, самые лучшие пожелания, спасибо за то, что, во-первых, помнят, во-вторых, участвовали и участвуют в его судьбе. Что касается сегодняшнего бытия Юрия Алексеевича, то те, кто в теме, понимают его особенности при таком нагромождении педофильных, в том числе, обвинений. В местах принудительного содержания таких людей можно обижать, на них можно воздействовать, их избивают, уродуют, калечат, много всего разного. Моя задача была – чтобы с Юрием Алексеевичем не случилось ничего подобного. Ведь когда осужденный прибывает в колонию, там нет ничего, кроме последнего приговора. Последний приговор Юрию Алексеевичу изложен с обвинительным уклоном, признан он виновным. Изложены те обстоятельства, которые, по мнению суда, в данном случае, каким-то образом доказывают эту позицию. Поэтому я оставил им оправдательные приговоры, все заключения экспертиз, в том числе, психиатрической, в отношении Юрия Алексеевича. Они начинались в Петрозаводске, в Москве в институте Сербского, где четко и ясно было изложено, что у Юрия Алексеевича не обнаружено каких-либо отклонений в сексуальной сфере. А кроме того, в Санкт-Петербурге и Москве был сделан вывод о том, что те фотографии, которые ему вменили как доказательство версии обвинения, были сняты совершенно в других целях – бытовых, медицинских. Я обратил внимание администрации колонии на поддержку Юрия Алексеевича со стороны международной общественности, на награды, которые ему были присуждены, когда он уже находился в местах лишения свободы. Еще я привез первый и второй тома книги "Место памяти Сандармох", брошюру "Новая книга о Хоттабыче", где многими людьми сказано очень много хорошего о Юрии Алексеевиче. Поэтому с Юрием Алексеевичем того, что опасался, в частности, я, не произошло и не происходит. Более того, вокруг него сформировался небольшой коллектив, в котором он может о чем-то говорить. В следственном изоляторе, в отличие от колонии, он ни с кем беседовать не мог, ему было не о чем и не с кем говорить. Таким образом, моя задача, которая была поставлена, была выполнена.

Есть другая проблема: там с ним около 1000 осужденных, и он – один из многих. Есть правила, установленные законодательством, которые обязаны выполнять все, независимо от того, написал ли ты какие-то книги, какие у тебя заслуги перед отечеством. И Юрий Алексеевич на этой почве недавно побывал в ШИЗО три раза: трое суток и два раза по пять суток. Формальная причина: у него в отряде обнаружили кошку, а осужденным запрещено содержать животных. Кроме того, при встрече с сотрудником в форме необходимо здороваться и при этом руки завести за спину. Это основные требования, которые никто не мог изменить: ни начальник колонии, ни Юрий Алексеевич… А неформально Юрий Алексеевич говорит так: меня было необходимо на время спрятать. Там проходили мероприятия (предположительно, Дмитриева помещали в ШИЗО во время приезда в колонию вербовщиков "ЧВК Вагнера". – РС), которым он мог помешать. Ничего страшного не случилось, Юрий Алексеевич здоров, он говорит, что теперь знает, что это такое.

Наши планы – мы ждем дату назначения заседания суда в Третьем кассационном суде в Санкт-Петербурге, все документы оформлены, все жалобы написаны, все возражения получены. А в плане творчества, Юрий Алексеевич рассказал мне про структуру, пока предположительную, книги, которую он будет писать. Перспективы? Я думаю, все знают перспективы этого дела в сегодняшних условиях. Пока наше правосудие продолжает находиться там, где оно находится, оно несамостоятельно. Но мы полностью проходим все стадии, которые надо. Готовы, когда наступит час, начнутся новые времена, очередная оттепель, теперь уже окончательная, чтобы все материалы были. Дело и все три процесса, которые в его рамках были, – сфабрикованное. Обвинение Дмитриеву основывалось на проникновении в жилище, вскрытии компьютера и – в "лучших" советских традициях – анонимном письме, которое и стало поводом для возбуждения дела. Самое интересное то, что фотографии девочки не вошли в обвинение, потому что они никакой порнографией не являются. Будем ждать, когда изменится в том числе и режим, это в истории России было не раз.

Анатолий Разумов: В этот том включен большой обзор Виктора Ануфриева о деле, о процессе – с декабря 2016-го по март нынешнего года... Мы – Юрий Дмитриев, я и наш друг Сергей Кривенко – долго, годами собирали документальные материалы о технологии убийств. О том, как можно было выполнять эти самые все планы партии и правительства. Один из чекистов, который сидел в Лефортовской тюрьме, вспоминал о наркоме Белоруссии Алексее Наседкине. Наседкин ему говорил: каждые пять дней надо было посылать телеграмму в Москву – сколько расстреляно, и так далее. Напьешься и шлешь эту телеграмму. Нужно было рассчитать, сколько кубометров земли выкопать… Они решали такого рода арифметические задачи… Мы собирали эти материалы. По одной из версий, Юрий Алексеевич сидит за то, что он разоблачал палачей, и много о них говорил. Но дело в более широком. Я постоянно слышу: "Вы публикуете имена героев, расстрелянных, тех, кто сопротивлялся, лучше других думал, лучше других в чем-то поступал. А где те, кто выполнял это все? Кто расстреливал?" Меня особенно часто мучают несколькими вопросами. Общего характера: "А зачем память, нужна ли она?" Я на это не буду даже отвечать. И Юрий Алексеевич говорил: странно представить человека без памяти. Тем, кто считает, что это, может быть, и не нужно, объяснять практически бесполезно. Но есть два очень простых вопроса, сермяжных, человеческих: "Кто расстрелял? Кто пустил пулю в лоб?" и "Кто донес?". Может, это сосед хотел таким образом получить квартиру, был плохой следователь или кто-то еще… Я перестал всерьез впрямую отвечать на эти вопросы. Это очень давнее, десятилетиями сложившееся представление, которое власть очень поддерживала, что, условно говоря, сам народ на себя и донес, сам себя и расстрелял. А то, что была так называемая правоохранительная система, прокуратура, суды, власть, руководители всего этого государства, которые планы для этого даже ставили, все остается за чертой сознания. Если в годы, скажем, времени Большого сталинского террора это можно было объяснить тем, что иначе было и не выжить, то потом пошло и дальше, укрепилось… В первую большую оттепель, второй половины 50-х годов, реабилитировать было можно только по заявлению родственников или самих пострадавших. И в заявлении на реабилитацию, конечно, надо было писать, что такое-то, Иван Петрович, – настоящий советский человек. Виноваты [были] оказавшиеся врагами народа Берия, Ежов, Сталина стали поминать. А так все было бы хорошо. Только с 1989 года прокуратура обязана была пересматривать сама все эти совершенно бессудные миллионные приговоры и их отменять. Но это было все-таки фоном для железно организованной системы, в которой существовал более узкий круг людей, в том числе по распределению материальных ценностей. Это была партийная, с передовым чекистским отрядом система, которая делала свое дело. Во втором томе я решил, как составитель и редактор книги, не обсуждая в деталях, дать весь документальный ряд о том, как расстреливали, закапывали, маскировали, раскрадывали вещи… Обо всем остальном надо подготовить и опубликовать. Перед этим, я решил, надо поместить очерк человека, который прекрасно это знает по архивам и известен своими книгами. И Никита Васильевич Петров – составитель справочников "Кто руководил НКВД", "Кто руководил МГБ" – согласился написать большой материал о палачах Сандармоха. Когда-то он вышел в "Новой газете", но в сокращенном варианте. Под палачами имеются в виду эти расстрельщики, которые могли расстреливать по сто человек за ночь. Этот очерк, коллективный портрет такого человека, называется "Палачи Ленинграда, палачи Сандармоха". После этого я решился дать свою вводку с названием "Как выполнялись бешеные планы партии и правительства" и затем документальный ряд. Я думаю, что дальше другим будет легче шагать, думать об этом, читать это внимательно. А вслед этому Ирина Галкова опубликовала расследование – что пыталось накопать в Сандармохе Российское Военно-историческое общество для поддержки своей идеи, что там финны убили красноармейцев.

Военно-историческое общество и палачи Сандармоха

Ирина Галкова, экс-директор Музея Международного "Мемориала": Все подробности есть в статье "Палачи Ленинграда, палачи Сандармоха", и я рекомендую ее почитать. Я испытываю очень сложные чувства по поводу всего, что вошло в этот том. Очень много материалов, которые его составили, явились не самостоятельно запланированными и проведенными исследованиями, а реакцией на ту атаку на память, которая была предпринята в отношении Сандармоха. Моя статья этому пример, я никогда не планировала заниматься исследованием расстрельных мест, Сандармоха в том числе. Но стало изначально понятно, как и с какой целью будут проведены эти раскопки. Там был совершенно потрясающий документ, где в обосновании раскопок уже было сформулировано то, к какому результату они должны будут привести. Было понятно, что не будет ни полноценного представления результатов этих экспедиций, ни их анализа, ни какого бы то ни было исследования на их основе. И поскольку нам удалось собрать довольно массивный материал, мы зафиксировали все, что можно было зафиксировать – и все раскопочные ямы, и все места, откуда были вынуты артефакты. Все ямы были сфотографированы, замерены, записаны. Раскопки Российского Военно-исторического общества были проведены вне каких бы то ни было правовых рамок. Была полудетективная история с тем, как информацию по этим останкам не обнародовали, не отдавали, прядали так, что казалось, история Сандармоха повторяется. Тех людей, которые были расстреляны, потом похоронены, снова выкопали и закопали неизвестно где. Это преступление оказалось, как в нынешней терминологии у нас принято говорить, длящимся…

Сейчас мы все становимся свидетелями того, как дорого приходится платить за пассивность памяти и к каким кошмарным последствиям приводит забвение о преступлениях прошлого. И мы, к сожалению, видели, что преступлениям настоящего предшествует насильственное забвение. Сандармох стал одним из таких мест, на которое была направлена одна из мощнейших атак. Но мы увидели и другое – как память может сопротивляться. Мне кажется, эта книга и то, какой она сейчас получается, это не завершение работы. Это только второй том, список людей, который здесь опубликован, дошел только до буквы "Е". То есть будет еще много томов. Но она примерно наполовину, если не больше, состоит не из списка, а из документов, материалов и исследовательских статей. И эти исследовательские статьи в большинстве своем – отклик на ту атаку, которая была произведена на память. То есть мы видим, что память сильна. Сандармох остается тем местом памяти, которым был, остается день памяти 5 августа, в который люди продолжают собираться, остается сообщество памяти, остаемся все мы… Нельзя сейчас, конечно, говорить о победе, потому что до победы далеко, но это то, что важно продолжать.

Солидарность с Юрием Дмитриевым

Наталия Демина, научный журналист, общественная активистка: Благодаря Юрию Алексеевичу мы все встретились, поехали в Петрозаводск, и петрозаводское сообщество стало для нас родным. Мы стали делать майки в его честь с его цитатами, это идея Дмитрия Цвибеля. Мы решили провести народное голосование, посмотрели, что Юрий Алексеевич написал, и выбрали несколько цитат, в том числе слова, которые встречают всех на входе в Сандармох: "Люди, не убивайте друг друга". Сейчас эти слова стали ужасно актуальными, возможно, даже не каждый человек захочет надеть такую майку. Потому что если вас в ней увидят, то может быть, решат, что вы что-то опасное хотите сказать… Я хотела бы прочитать слова, которые Юрию Алексеевичу написал арестованный журналист и политик Владимир Кара-Мурза: "Если вы будете в контакте с Юрием Алексеевичем Дмитриевым, ему огромный привет и низкий поклон за все, что он делал, и, уверен, будет еще делать после освобождения для Памяти. На таких праведниках, как он, стоят города". Мы Юрию Алексеевичу эти слова отправили, мне кажется, это будет для него очень важно.

Александра Кононова, режиссер: Я думаю, что Сандармох – это не только страшенное место. Я предлагаю уходить от этого образа, чтобы не было отталкивающего впечатления. На мой взгляд, это место света. Ведь в темноте чего не увидишь, что бы страшного там ни находилось. Поэтому лучше, чтобы был источник света, и чего бы страшного там ни было, вы могли об этом узнать и заранее как-то оценить свои силы. Поэтому я предлагаю изменить образ Сандармоха, чтобы это было не только местом злодеяния. И название книги отображает смену образа. Это не только место злодеяния, это сейчас место, куда приложено очень много добрых сил. Приезжающие в Сандармох это видят и чувствуют всей своей душой. Давайте распространять то хорошее, что накапливается благодаря плохому, и ценить то, что уже есть, связи людей друг с другом.

Анатолий Разумов: Это правда: мы не остановимся. Мы будем найденные новые места злодеяний превращать в места памяти… Родственники расстрелянных, которые приезжают сюда, отдают часть памяти, и она остается здесь, в прямом смысле. Именно в этих местах, где память оставлена, она кого-то цепляет. Вот почему эти места особенно важны, и мы не отдадим их. С Сандармохом эта история "наезда", я считаю, что потерпела полный крах.

Наталья Николаева, посетитель Сандармоха: Я впервые поехала в Сандармох в этом году и теперь понимаю, что это нужно делать ежегодно. Я там познакомилась с великолепными людьми. Когда я вернулась, я, естественно, рассказала всем своим друзьям и знакомым о впечатлениях. Теперь надеюсь, что наша группа единомышленников увеличилась. Спасибо Юрию Алексеевичу Дмитриеву, спасибо всем, кто возвращает и сохраняет память, вы делаете святое дело. И я надеюсь, что нас будет еще больше.

Елизавета Перепеченко, блокадница Ленинграда, родственница репрессированных, председатель Общества жертв репрессий (Санкт-Петербург): Для меня это очень важно. Я с Дмитриевым не знакома, но очень переживаю за него, потому что это полный беспредел. Я познакомилась с Анатолием Яковлевичем Разумовым лет 20 назад, он возвращает имена. А у мня 20 человек пострадало – мама, папа, бабушка и ее братья, две прабабушки… Благодаря Анатолию Яковлевичу, сначала я узнала о тех, которых расстреляли в 1918 году (прадеда и трех его сыновей). В 53 года после события я узнала, куда исчезла мама в 1941 году… В блокадном Ленинграде семилетним ребенком я была в детском доме, потому что никого из родных уже не было. Когда вернулся папа, он совершенно ничего не рассказывал. И поэтому уже после его смерти, когда кончался Советский Союз, когда уже можно было что-то найти, я начала искать. У меня мой список все время прибавляется, и сейчас счет дошел уже до 20 человек… Мы проводим презентацию книги Юрия Алексеевича Дмитриева в Музее истории ГУЛАГа, и я хочу сказать: ни в коем случае нельзя, чтобы Музей постигла судьба "Мемориала". Я все время боюсь, что это когда-нибудь прекратится, и начнется 37-й год. Поэтому держитесь, пожалуйста!