Эстетизация беды как универсальное алиби

На интернет-барахолках можно найти кованые розы в подарок – из гильз и осколков, сделано в Донбассе. Коваными розами и прежде украшали гробы и могильные оградки. Теперь их предлагают в качестве настольной статуэтки. Предметы культа смерти – в каждый дом!

Раньше из трубок капельниц плели корзинки, цветочки всякие. Всегда в закрытых предсмертных отсеках, в чистилищах, в реанимациях и на зонах находился самодельный художник, чтобы смастерить игрушку в утешение обреченным, в оправдание невыносимой и несправедливой в целом жизни. Это не поделки из подручных материалов, которым учат в детском саду и школе для эстетизации природы, которую нужно беречь. Впрочем, и для детей уже придумали – солдатиков, самопальные портреты и автопортреты сидящих в окопах солдат тоже продают по дешевке. Сходно зэки передают на волю на продажу подарочки – ножи, нарды, подвесы в машины, мурчалки-переборки, четки из подручных материалов, с воровской звездой, иногда с розами.

Роза, кстати, – наколка, которую когда-то набивали приговоренным к смерти. При этом она оставалась китчевой эмблемой чистоты и невинности. "Черная роза – эмблема печали, красная роза – эмблема любви".

Так что не спешите тащить в дом дохлые знаки, артефакты загробного мира. Может, они не про вас.

Эстетизация зла, смерти – это способ оправдания перед людьми и Богом, чей замысел, конечно, был прекрасен. Создание алиби давно стало отдельной профессией, и не одной! Психологам тоже чаще платят за алиби, а не за правду. Усилия на создание оправданий своей робости могут кратно превышать усилия на осуществление мечты, делая из человека конченого неудачника, который больше защищается, извиняется перед жизнью, чем живет.

Для пассивных россиян, в конце концов активно участвующих в войне, алиби создается пропагандой. "Титульный" россиянин борется за свое право избежать нумерации на раз-два в койке, предпочитая расчет в шеренге: "На первый-второй рассчитайся!" Ну, и – кованную розу в награду!

Китчевые поделки – на потребу псевдодуховной жизни обывателя, который должен как-то отметить свою причастность к красивому и божественному, участвуя в преступлениях. Это и один из мотивов самодеятельности, которая охватывает массы в периоды безвременья. Российские телеэкраны заполонили аниматоры, поющие про "жду", "люблю", "умру". У одних – шансон, у других – придуманные на ходу песни, у третьих народные напевы и частушки, переходящие друг в друга жанры. Сразу видно, здесь живут хорошие люди, как будто Господь смотрит российское телевидение.

Смотри также

Культ смерти и горя. Как и зачем создают "музеи СВО" в школах

Китч – доступность, дешевизна, нарочитая сентиментальность. Лучше погребальных мотивов не найти. Дешевое и доступное алиби на всю оставшуюся жизнь. Кованые розы – для успокоения, отвода глаз злыдней, вечно топчущихся на пороге: проверяют, достаточно ли несчастен хозяин, чтоб они могли спокойно есть и спать.

Но и для несогласных, рассерженных россиян мотивы самооправдания пока сильнее мотивов борьбы с ясной целью, местами вспыхивающая политическая самодеятельность пока не перешла в систематическую солидарность. С виду – многодневное возложение цветов на могилу убитого политика огромного масштаба выглядит пока как ритуал благодарности за то, что сохранил им репутацию и жизнь.

Навальный служил алиби для многих, для "разумной оппозиции" в эмиграции, для россиян, которые куют свой героизм пока в окопах, а не на митингах протеста, принудительно привыкают к земле под обещания неба в алмазах. Пригожинский мятеж показал, что прощание с врагами режима будет коротким и таким же подлым, как и все правление. Навальный еще долго жил в лапах дракона. Хищник любовался и наслаждался этой жертвой, с которой так и не смог расстаться, обменять на вора. Навальный был бы алиби и для Путина, который мог предъявить свое великодушие и отсутствие страха перед оппозицией всему миру. Но в роковой момент не смог его отдать по чисто физиологическим причинам: фетишизм маньяка, которому власть над другим человеком нужно чувствовать на вкус – железный вкус крови. Режим перешел давно в фазу низменных физиологических процессов и не находит себя в культурных практиках, вызывающих у него только икоту и сумеречное помрачнение сознания с галлюцинациями и психомоторной расторможенностью.

Социальная психология протеста

Количество пришедших с живыми цветами на могилу Навального в первые дни после похорон примерно такое же, как и на марш памяти Немцова в 2015 году, – порядка 50–60 тыс., а должно быть существенно меньше из-за уехавших. На место выбывших пришли другие. У протестов сопоставимый по количеству авангард.

Работает модель "аккумуляции" протеста по нарастающей. Но вначале "конденсация" – появление первого слоя ранних адептов, отважных пионеров, которые прорвут преграды, снесут барьеры страха перед посадками. Они сегодня определяют историю проклятой страны.

Как говорят сами участники поминальных мероприятий, за каждым пришедшим по 7–10 человек. Классическая малая группа, "семь плюс-минус два", как и объем оперативной памяти, чтобы всех держать в голове, есть такая версия. Думаю, расклад ролей и контроль доверия оптимален именно в такой "семье". Есть в ней и лидеры, и "козлы отпущения", смотря какой направленности группа. Нами тоже правит "семья", правда, закрытого типа, в которую вход чужакам заказан, им есть что скрывать и чего бояться. Но в любом случае социальное действие, протест в том числе, организуется и проводится в жизнь не через персоналии, а через динамику малых групп.

Подозреваю, что те, кто стоял на промозглом ветру на Борисовском кладбище – те же самые люди, кто выстаивает многочасовые очереди на выставки и в музеи, а вовсе не прожженные диссиденты. Хотят остаться людьми, и пришли не только из уважения к Алексею и Людмиле Ивановне. Люди пришли подтвердить и подпитать свою культурную идентичность.

После похорон ты уже другой человек, как после любого опыта преодоления страха. Коллективного преодоления индивидуального страха при уже накопленной за годы пандемии и войны социофобии. Потому что на похороны придут только "свои". Навальный был своим парнем для многих. Можете насмехаться, но каждый использует свой шанс на зрелость и человечность, как умеет или как считает нужным.

Навальный понимал, что повестка дня формируется внутри российских границ. Минимальный ресурс протеста – это люди, а не идеи. Количество людей, готовых к риску. Курьер, который развозил продукты во время пандемии, – более серьезный ресурс протеста, чем осторожный аналитик из Берлина. Нужны не тексты, а лозунги и акции, простые, чтобы тренировать коллективную волю. Солидарность нужно тренировать, вместе собираться по разным поводам. Похороны не лучший из них. Выборы тоже.

Все поводы для солидарности, как правило, плохие и очень плохие, иначе зачем она нужна?

На прощание с Навальным делегировали одного члена семьи на случай ареста, другие будут носить передачи и ходить по судам. Навальный и сам был делегатом семьи. Потом оказалось, что Навальных много: родители, жена, дети, семья брата. И бороться они будут до последнего Навального. Семейная ячейка стала партийной.

После развилки похорон часть скорбящих утешит себя мыслью, что протест – это верный путь на кладбище, одержимость – карма одной семьи; другая – начнет искать себя в борьбе за Прекрасную Россию Будущего, станет членом расширенной открытой для всех партии-семьи Навальных.

Семья Навального притягивает внимание тех, кто хотел бы такую семью и таких детей.

Писали, что Навальный похож на типичного американца, а по мне он типичный украинец. Оптимист, энтузиаст, креатор, с любовью к митинговщине, он несомненно был бы одним из лидеров Майдана, он и собирал свой Майдан в России. Украинцы собираются по всяким поводам, и любой человек с улицы готов участвовать в дебатах, проходя мимо собрания, выйдя с сеткой за хлебом. Короткая дистанция между властью и народом, когда любой тебе и сват, и брат. "Я – брат Навального" – такую майку могли носить в Украине тысячи, особо не соврав насчет кровного родства. Детство Алексея и прошло в Украине на Чернобыльщине до катастрофы. Десять лет детства среди щедрой многочисленной украинской родни, думаю, определили стиль его природного лидерства: дебаты и равенство вместо насилия и иерархии.

Так, в семьях из стран с большой дистанцией власти (Россия, к примеру) ребенок должен уважать и слушаться старших – родителей, бабушек и дедушек, дядей и тетей и даже старших братьев и сестер. Ребенок познает мир через чужой опыт, а не сам. Как следствие, уже выросший человек остается зависимым от взрослых авторитетов, с низкой критичностью мышления. В семьях из стран с маленькой дистанцией власти (Украина, США в их числе) отношения родителей и детей основаны на равенстве. На детей распространяются те же права и ответственность, только пропорционально возрасту. Ребенку позволено возражать родителям, с раннего детства он учится говорить "нет". Поощряется самостоятельность. Поэтому, когда дети вырастают, они не чувствуют зависимости от родителей и решения, которые повлияют на их дальнейшую жизнь, принимают самостоятельно. Алиби в таких отношениях не придумывают: сам заварил кашу, сам и расхлебывай, априори. Родители страхуют детей, но не мешают им совершать поучительные ошибки. Ошибка – это норма, как креативная проба, а не провинность, отступление от жесткого и недосягаемого стандарта.

Режиму ничего не стоило убить еще одного "украинца". Физиологическая ненависть к инородцам (хитро*опым или черно*опым) стала необъявленной государственной идеологией.

Еще недавно после гибели политика началась бы акция "Я – Навальный!" и в избирательные бюллетени вписывали бы его имя. Идентифицируясь с кумиром, посмертно его идеализируя, некоторые последователи будут имитировать и его стиль жизни. Для тех, кто родился и вырос при Путине, Навальный – лучший, кого они видели в жизни. Навальный оказался не просто героем, а Идеальным Героем, как Гагарин для советской молодежи. Сгубили Гагарина, и яркое солнце оттепели сошло на нет, надолго погрузив страну в беспросветное уныние. Ведомые люди быстро впадают в уныние и погружаются во тьму, следуя за своей главной проекцией – Идеальным Героем.

Непрерывные очереди стояли раньше только к Мавзолею, годами, десятилетиями. Это было уже не прощание с вождем, а поклонение. Прощание с Навальным может перерасти в поклонение, обеспечивая алиби перед потомками, сказки для детей, но так и не перейти в возмездие и активную борьбу за будущее детей.

Спонтанность поступков, естественность протестов скована угрозами, а не розами.

И алиби, которые мы выбираем.

Кира Меркун – психолог

Высказанные в рубрике "Блоги" мнения могут не отражать точку зрения редакции

Установите Мобильное приложение Радио Свобода

Установить

Читайте Свободу в Телеграме

Войти

Подпишитесь на Свободу в Google новостях

Подписаться