Жена не понимает мужа, брат поссорился с сестрой, дочь спорит с матерью. Война расколола Россию, и Андрей Лошак в своем документальном фильме "Разрыв связи" демонстрирует этот раскол. Звучат голоса людей, для которых война – это катастрофа и крушение мира, и их родственников, уверенных, что всё нормально, Путин прав, а вина лежит на Украине и западных русофобах.

На протяжении двух месяцев Андрей Лошак исследовал динамику отношений в семи семьях. Режиссер, покинувший Россию в марте и живущий сейчас в Грузии, работал дистанционно. Он выслушивал аргументы всех сторон, никого не пытался переубедить, расспрашивал сторонников и противников войны о том, как сформировались их взгляды и как сказались на семейных отношениях.

Отвечая на самые простые вопросы о цене и смысле войны, ее сторонники часто попадали в логические тупики. Они не способны объяснить, отчего огромная Россия, живущая столь бедно, решила бросить вызов всему миру, захватывать чужие территории, а не заниматься внутренними проблемами. Другие решения Путина, вроде повышения пенсионного возраста, им не нравятся, они обеспокоены ростом цен, но как только речь заходит об Украине, возникает непреодолимый блок. Они не готовы признать, что армия РФ совершает военные преступления, убивает мирных жителей, разрушает города. Они не способны поверить, что обоснования "спецоперации", доносящиеся с телеэкрана, являются вымыслом. Пропаганда лишает разума людей из разных социальных страт, принадлежащих к разным поколениям, даже живущих за пределами России.

"Фильм потрясающий. Страшный. Безнадежный. Никаких иллюзий в этом туннеле мрака нет. Никакой надежды там нет. Этот путь, по которому двадцать лет тащит Россию ее лидер, страна должна пройти до конца, но пройти с колоссальными потерями. Потери уже исчисляются сотнями тысяч, а то и миллионами – и речь не об убитых и раненых на войне... Фильм – о ментальном геноциде нации. Это даже страшнее физического уничтожения. Финал жуткий. Обыкновенный фашизм в своём будничном ритуальном действе. С румяными детьми в новых гимнастёрках и крестящимися на новую свастику стариками. И никакого закадра, никакого моралите от автора. Автор словно сам застыл в ужасе от увиденного", – пишет журналист Ксения Ларина.

Премьера "Разрыва связи" прошла на телеканале “Настоящее время”.

Андрей Лошак рассказал Радио Свобода о работе над фильмом.

– Когда вы уехали в Грузию?

– Я почему-то не спал 24-го, в 5 утра увидел – началась война. Решение валить сразу пришло в голову. Сразу понял, что "здесь жизни нет и не будет", как говорится в известном меме. Потом появилась информация о том, что будут приняты адские законы по поводу дискредитации армии, войну нельзя называть войной, плюс о мобилизации был слух. Просто в истерике побросал первые попавшиеся вещи в чемодан и впрыгнул на какой-то чартерный самолет, который мои друзья организовывали.

– Я смотрел ваши репортажи из разных закоулков мира и представляю вас космополитом, которому все равно, где жить. Это так или все же неуютно без Москвы?

– На самом деле все мои активные передвижения по миру ограничивались репортажами, съемками. Я не то чтобы заядлый путешественник и космополит, у меня всегда был дом в Москве. Конечно, я в последние годы рассматривал вероятность отъезда. Но мне никогда этого не хотелось в силу даже не столько сентиментальных причин, какой-то связи с березками, а просто тут моя работа. Я посвятил жизнь исследованию феномена загадочной русской души. Это довольно азартное занятие – пытаться в этом разобраться. Мне казалось, что на это как-то можно повлиять; теперь, конечно, у меня таких иллюзий нет. Для меня этот отъезд был очень болезненным. Я думал, что будет что-то другое: моя поддержка Навального как-то аукнется, какие-то политические преследования, от которых придется бежать. Но перспектива войны… Я не думал, что все зайдет так далеко. Но вот зашло, и я уехал. В Грузии мне очень нравится, я всегда любил Грузию, и я здесь чувствую себя очень комфортно эти три месяца.

– Современные технологии предоставляют невероятные возможности для исследования феномена русской души, и вы это продемонстрировали в своем фильме. У меня во время пандемии возле дома снимали голливудский фильм про зомби, режиссер сидел в Калифорнии и давал указания по зуму, а его помощники передавали инструкции актерам. Я сразу вспомнил эту историю, когда смотрел ваш фильм, потому что он тоже снят примерно таким образом.

– Да, но, честно говоря, не самая классная ситуация снимать дистанционно. Для некоторых это нормально, я смотрю популярных ютюб-блогеров, они давно всё делают, не выходя из дома, интервью берутся по зуму. Но для меня всегда был очень важен тактильный контакт с героем. Раньше был жанр "физиологический очерк", вот физиологизм моего присутствия на месте был важен.

– Один ваш герой все-таки живет в Тбилиси...

– Один из четырнадцати – плохой результат. С Савелием в Тбилиси мы походили, поснимали. Но в целом мне приходилось руководить съемками дистанционно. Мне повезло: не все талантливые ребята уехали из России. Я работал с двумя очень классными операторами, один из них поставил свое имя в титрах, другой взял псевдоним. Тот, который поставил свое имя в титрах – это Дима Кубасов, режиссер, оператор, документалист. Они и без моего присутствия сделали все, что надо. Хотя это важно быть рядом с людьми, устанавливать с ними личный контакт и вообще управлять съемочным процессом. Я не могу приехать в Россию, боюсь не вернуться оттуда, поэтому приходилось делать так. Но мне кажется, что особенно фильм от этого не пострадал.

– Фильм называется "Разрыв связи", но можно назвать его и "Гипноз", потому что сторонники войны буквально загипнотизированы пропагандой, но при этом уверены, что это их оппоненты находятся под гипнозом. Я слышал от людей, которые работали на российских телеканалах, что там применяются различные технологии программирования зрителей. Есть известный миф о 25-м кадре. Говорят, что и дизайн студий специально так сделан, что действует на подсознание, и тайные звуковые сигналы существуют. Вы работали на НТВ и наверняка тоже такие байки слышали. Верите в то, что это действительно гипноз?

– Когда я уходил из телека, вернее, меня уходили, я сделал последний проект, мокьюментари-сериал "Россия, полная затмения". Последняя серия там как раз была про телезомби. Как известно, процесс зомбификации на Карибских островах происходит с помощью порошка перетертой рыбы фугу, который вдувается колдуном в глаза. И у нас была история о том, что у Останкинского пруда какие-то рыбаки сидят, сдают эту рыбу, потом этот порошок через эфир в Останкинской башне попадает в глаза зрителям, идет буквальный процесс зомбификации населения. Поразительным образом все это подтвердилось. Если серьезно, то я не понимаю, как это все работает. Я не понимаю, как можно всему этому верить. В моем фильме поддерживают войну абсолютно нормальные люди. Мы видим образованных, вменяемых людей. Я думаю, что многие наши слушатели имеют таких родственников и друзей. Это не только социальный вопрос, это не только дело образования, и дело не только в том, что человек смотрит телевизор или не смотрит. Там есть парень-программист из Лейпцига, который говорит словами телевизора, при этом он его не смотрит.

– Есть очень простое объяснение: каждый выбирает свою сторону в конфликте. Трудно требовать от обывателя, чтобы он бесстрастно анализировал сообщения со всех сторон. Он просто выбирает сторону и остается на ней, игнорируя сообщения с другой стороны. Разумеется, проще выбрать сторону своей страны. Мы ведь тоже какую-то информацию, которая нам не нравятся, бессознательно отсекаем.

– Безусловно. Тем не менее, способность не видеть очевидное, называть белое черным, а черное белым, поражает. Всем этим женщинам, мамочкам, которые смотрят телевизор и говорят словами из телевизора, я задавал одни и те же вопросы: как вы относитесь к тому, что разрушены города, погибли мирные люди? Это же факт, который они не отрицают. Но, тем не менее, они даже не допускают мысли, что в этом хотя бы частично виновата российская армия. Поразительные блоки, которые стоят у них в голове, эта зашоренность, узкий коридор видения. Вопрос уже не к журналисту, а к антропологам, психологам. Все это будет изучаться впоследствии, будут писаться книги о таком явлении, как рашизм, так же как написано много умных книг про психологию обывателя во времена Третьего Рейха. Как вы правильно сказали, напоминает фильм о зомби. Очень не хочу обесценивать своих героев, как-то их унижать, но меня поражает, как люди умеют ставить эти блоки, не видеть перед собой очевидное, не верить своим родственникам, которые в Украине живут, шлют им фоточки с разрушениями, крики о помощи, крики ужаса, а они говорят: вы все врете. Для меня эта история последних трех месяцев – довольно серьезное разочарование в людях.

– Невзоров говорил, что мы не должны требовать от простого человека, чтобы он анализировал события такого масштаба, формировал собственное мнение – это работа, которой должны заниматься профессионалы. Очень высокомерная точка зрения, конечно.

– Я всегда не отделял себя от народа, хотя понимал, что сильно отличаюсь от среднестатистического россиянина просто в силу того, что родился в Москве, у моих родителей высшее образование, они художники, та еще "гнилая интеллигенция". Но мне неприятно такое отношение, когда ты себя отделяешь, оно очень непродуктивное. Ты действительно выглядишь высокомерным идиотом. Такой снобизм мне никогда не был близок. Я всегда верил в то, что, как говорил Кропоткин, люди лучше учреждений, в целом люди лучше, чем социум, в котором они существуют. Но сейчас происходит что-то очень страшное. Убивают людей, причем у каждого из нас есть близкие в Украине, каждый там хоть раз, да бывал. И вот это нежелание всмотреться в эту ситуацию чуть глубже, чем о ней рассказывают Соловьев с Симоньян – это меня убивает. Я угнетен этим всем. Я не понимаю, как дальше работать, для кого работать. Мне казалось очень важным прорваться к этим людям, которые сидят в "Одноклассниках" и смотрят телевизор. Но теперь я даже не понимаю, я демотивирован, это как будто бы бесполезное занятие.

– Одна из ваших героинь говорит, что это секта, и нужно к ним относиться как к сектантам, которых следует депрограммировать.

– Может быть, это жестковато звучит, но в целом так и есть. Есть фигура гуру, мессия запрограммировал население, они живут в его матрице, и выбраться из этой матрицы очень сложно. Конечно, зомби, но, с другой стороны, они жертвы. Это очень важно понять. Чудесная художница Алиса остается в Нижнем Тагиле, потому что ей важно показывать, что россияне – не какие-то злобные орки. Это очень сложно, когда действительно из людей делают орков – это теперь политика государства. Важно сопротивляться этому, показывать, что вы видите людей, у них любящие сердца, они так же страдают от того, что не могут общаться со своими детьми. Я читаю украинские телеграм-каналы и вижу полное расчеловечивание русских. И их можно понять, трудно их в этом винить. Но, по-моему, важно показать, что эти люди – жертвы массированной беспощадной пропаганды, которая много лет лупит по ним из всех говнометов на полную мощность. Наверное, так и работают тоталитарные секты. Просто представьте себе секту с масштабом самой большой страны мира. Вытаскивать их надо. Но я не понимаю, как это можно сделать. Юрий Дудь для меня был таким кумиром в профессии потому, что ему удалось прорваться к массовой аудитории. "Колыму" посмотрело 30 с чем-то миллионов людей – это же охренеть сколько. И что? Где плоды просвещения?

– Вы сказали, что эти люди не могут общаться со своими детьми, но ваш фильм развенчивает миф о конфликте поколений. Многим кажется, что советские поколения за Путина, а молодежь против. А тут мы видим, что раскол проходит по другим линиям. Вы уже упомянули программиста из Лейпцига. Молодой человек, живет в Германии, его жена категорически против Путина, а он во всем за. Это поколение родившихся после распада СССР, их никак не обвинишь в том, что мозги промыты советской пропагандой.

– Более того, там много интересных подробностей не влезло. Он, например, поддерживал Навального до определенного момента. Мне непонятно, где этот раскол проходит, в какой момент. Когда-то была очень тупая идея, что есть Россия шансона, а есть Россия айфона – это все очевидно не так, все намного сложнее. Понять, как люди оказываются в том или ином пузыре, не являлось задачей этого фильма, но это очень интересный вопрос.

– Причем в этом сектантском пузыре оказываются и интеллектуалы.

– У меня друзья-буддисты, вегетарианцы, мир во всем мире, благовония какие-то жгут, и вдруг они зиговать начинают, я их отфрендил отовсюду. Почему, где, откуда это? Как коронавирус: непонятно, где ты его подцепишь.

– На днях умер известный переводчик с китайского языка Игорь Егоров, перевел собрание сочинений Нобелевского лауреата Мо Яня. И загляните в его Фейсбук – какие дикие вещи он транслировал после 24 февраля. Как такое может быть?

– Фантастика. Люди, которые мыслят, которые вхожи в мир, они видят, как там живут, как здесь живут… Я не понимаю этого.

– Надо отдать должное смелости ваших героев из этого лагеря. Не знаю, понимали ли они до конца, с кем говорят, что вы политэмигрант, что вы придерживаетесь противоположных взглядов, но они говорили с вами абсолютно откровенно. Сейчас даже дискутировать на эту тему – это уже поступок, на который не все могут решиться.

– А чего им бояться? Они озвучивают мейнстримную позицию, которая поощряется государством. Другое дело, что они называют "спецоперацию" войной. Интересно, что и у них в голове, конечно же, это война. Их мужество заключается в том, что они понимают, в каком контексте окажутся, но, тем не менее, они согласились. Мотивация у всех своя. Помните, там есть мама девочки из Петербурга, девочка страдает, как все мы страдаем, от того, что происходит, а мама живет в Калининградской области в военном городе Балтийске, там, конечно же, соответствующий уровень патриотизма. Хорошая женщина, если не говорить с ней об этом, просто чудесный человек. Она согласилась сниматься, и об этом говорит в фильме, просто, чтобы у дочери была возможность высказаться. Она понимала, что в нашем фильме конструкция такая, что она может высказаться, только если выскажется вторая сторона. Это такой поступок любящего и страдающего материнского сердца.

– А с кем было сложнее всего иметь дело?

– С мужчинами в семейных парах. Прямо скажем, никто из них не горел желанием участвовать. Как-то нам удалось взять эту крепость штурмом и натиском, взяли в осаду вместе с женами, и они согласились. Я им за это благодарен, потому что мы зафиксировали вместе с ними, как это выглядит в парах.

– Психотерапия, как будто они пришли на супружескую консультацию.

– Такой момент тоже был, да. Надо сказать, что инициаторами являются те, кто не принимают войну. Их трясет от всего, что происходит, а, когда они видят, что близкий человек в стане врага, тут, конечно, рушатся и отношения, и близость. А у тех всё нормально по идее, поэтому в некотором смысле они в недоумении, что вообще происходит: все же по плану идет.

– Зритель может прийти к выводу, что конфликт между Россией и Украиной похож на конфликт в семье. Эта идея в Украине не приветствуется, спекуляции о братском народе и тем более России как старшем брате кажутся там советской дикостью, от которой Украина давно пытается отделаться.

– Я такой метафоры не закладывал, хотя у нас действительно есть брат и сестра, сестра живет в Украине, брат в России, естественно, у них все пошло к чертовой матери с началом войны. Если украинцы решат обидеться, то, мне кажется, финал должен все это искупить, потому что у нас говорит эта девочка с Украины, что мы уже не братья. Я долго думал, чем заканчивать, потому что были истории примирения между родственниками, можно было бы попытаться закончить на каком-то позитиве, просвет увидеть. Но мне показалось, что это будет по-ханжески, лицемерно и неправда, нет никакого просвета. Поэтому я закончил на самых жестких словах, которые говорит наша героиня из Харькова, о том, что никаких больше родственных уз быть не может.

– Мы начали разговор с вопроса об истории вашей эмиграции. После этого фильма, после общения с его героями ваши представления о том, когда вам удастся вернуться в Москву и удастся ли вообще, как-то изменились?

– Я еще до конца все это не осознал, все это слишком было недавно.

– Не чувствуете себя полноценным эмигрантом?

– Пока не чувствую. Потеря родины – это потеря чего-то очень личного, близкого. Самая большая потеря в моей жизни – смерть отца в 2014 году. Я три месяца не понимал, а потом накрыло понимание, что это навсегда. И это было страшно. Я думаю, что меня тоже, наверное, чуть позже накроет. Сейчас возле метро "Аэропорт", где я жил, установили фигуру Байдена, по которой любой может ударить, она специально для битья там установлена, и вот на фотографии какая-то эффектная брюнетка ногой по нему мочит. Я не понимаю, как в этом существовать. Это, конечно, очень помогает при ностальгии. Я готов к тому, что это может быть навсегда. Я делал сериал про Березовского, очень подробно изучил архивы, видел, как он из Лондона, вплоть до суда с Абрамовичем в 2007-м, говорил, что мы сейчас чуть-чуть подсоберемся и свергнем Путина, потому что он же слаб. Сейчас еще закину куда-то деньги, и всё, ему конец: я тебя породил, я тебя и убью. Но кончилось ровно наоборот. И это очень поучительная история.

Установите Мобильное приложение Радио Свобода

Установить

Читайте Свободу в Телеграме

Войти

Подпишитесь на Свободу в Google новостях

Подписаться