Геннадий Мохненко – украинский пастор из Мариуполя, капеллан, отец 39 детей, создатель реабилитационного центра для детей "Республика Пилигрим", через который, по его словам, за время существования прошло около пяти тысяч человек.

В прошлом Мохненко – борец с наркотрафиком в Донецкой области, герой нескольких фильмов, в том числе снятых телеканалом RT, инициатор велопробега "Мир без сирот", последние российские этапы которого проходили уже после начала войны в Донбассе. Все изменилось после начала активных боевых действий в Донбассе. Сейчас Мохненко говорит, что готов "ликвидировать" президента России Владимира Путина, будь у него гипотетическая кнопка для этого.

Смотри также

Москва и Киев хотят остановить удары по энергетике. Хроника войны

После гибели в колонии российского оппозиционного политика Алексея Навального Мохненко выразил соболезнования его жене Юлии. "Юля... Я украинец... У меня 11-ть детей на фронте.. Шестеро моих сыновей ранено.. Одна моя дочь убита... Я священник из стёртого с лица земли путинской ордой Мариуполя... Тем не менее я молюсь за Вашу семью, деток, за Вашу команду и за Россию... За будущую постпутинскую, постимперскую, прекрасную Россию Будущего, о которой мечтал Ваш Возлюбленный... Держитесь... Солнце Правды взойдёт!", – написал он под постом Навальной в инстаграме.

Мы узнали у Мохненко о работе его реабилитационного центра после начала полномасштабного вторжения и захвата Мариуполя, служении капелланом, отношении к российским священникам, войне и прощении, а также о том, почему для него, украинского священника, важна личность российского оппозиционного политика.

По словам пастора, он родился в обычной советской семье, никоим образом не религиозной. Родители были простыми работягами.

"Батя – водителем всю жизнь, мама работала на заводе. Родители в какой-то момент начали очень сильно пить. Моя юность проходила уже в семье алкоголиков. Когда я вернулся из армии, я обнаружил абсолютно уничтоженную алкоголем семью: отец, мать и старшая сестра полностью спились, просто недельные запои. У сестры уже на тот момент было двое деток. Я же рос от противного, глядя на родителей. Я сказал себе: "Это не моя дорожка, точно так не хочу жить", – поэтому спорт, библиотеки, театральные премьеры. Две тренировки в день, я стал чемпионом Донецкой области по вольной борьбе. Уже после армии я заработал денег и решил, что вылечу своих родителей, но, к сожалению, быстро понял, что деньги неспособны решить проблему алкоголика.

В это время я уже находился в серьёзном религиозном поиске. В 24 года я стал христианином. Уже потом мои родители бросили пить, переживая религиозное прощение, заканчивая жизнь по-человечески. Моя сестра прошла реабилитацию уже в моём христианском реабилитационном центре, и вот уже 25 лет как она не пьёт", – говорит Мохненко.

В Википедии и некоторых других источниках Мохненко называют то пятидесятником, то харизматом-пятидесятником. Сам пастор называл себя чуть ли не экуменистом.

"Я рос в семье атеистов, покаялся в баптистской церкви, мне проповедовал пятидесятнический пастор, я закончил харизматическую библейскую школу, за моей кафедрой уютно себя чувствуют католики, я дружу со многими католическими епископами, у меня есть прекрасные друзья – православные митрополиты – естественно, не московского патриархата, – поэтому попробуйте сказать, кто я. Я считаю, что это всё условные названия комнаток в большом христианском доме. Это хорошо, что дом большой: у каждого в своей комнате есть свои правила, порядки, но в целом это один большой христианский дом. Для меня все люди, что верят, что есть бог на небе, находятся на стороне добра, правды и справедливости, это мои братья. Если попытаться сформулировать, я христианский пастор протестантской реформаторской традиции", – размышляет Мохненко.

Пастор говорит, что он также является епископом Приазовского региона украинской протестантской Церкви Божией. Это небольшое объединение, в которое входят около 100 церквей. Многие из них находятся на оккупированных территориях Украины, часть разрушена. Критики пастора называют его самозванцем и считают, что он сам провозгласил себя епископом. Мохненко также критикуют за "слишком вольную трактовку Библии".

"Естественно, если человек себя сам называет священником, епископом или митрополитом, то он самозванец. Если ты принадлежишь к христианской конфессии, у которой есть своя структура, то в каждой деноминации существуют правила, каким образом человек может быть рукоположен. Безусловно, в моём случае все эти правила соблюдены: у меня есть международный сертификат, есть соответствующее образование и рукоположение епископа", – парирует Мохненко.

"Я люблю православных людей, но у меня большая проблема с московскими попами, которые считают, что Бог общается исключительно с кремлёвским патриархатом, с чекистами в рясах, а все остальные – недохристиане. Они – единственные благодатные, у них огонь зажигается на Пасху, а все остальные, кто не принадлежит к их кагэбистскому-эфэсбшному патриархату, неправильные. Это заставляет меня только улыбаться".

Некоторые критики Мохненко называют его самовлюбленным эпатажным человеком, очень любящим говорить о себе и страдающим манией величия. "Любому человеку нравится внимание к себе. Мы существа падшие, греховные. Когда к нам фотография в руки попадает, на кого мы первыми смотрим? Конечно, на себя любимых. Если я скажу, что мне не нравится внимание к себе, то, конечно, я солгу. Конечно, приятно, когда кого-то интересует твоя точка зрения. Интервью – это способ самовыражения. Я вообще думаю, что я готов к интервью часов на 50 подряд. Жанр интервью подразумевает твоё внимание к моему мировоззрению. Это редкий подарок сегодня. Поэтому мне нравится идти на глубокие, фундаментальные разговоры, на которые в привычном мире, сходящем с ума всё более, ни времени, ни сил, ни желания у людей практически нет", – объяснял пастор в одном из интервью.

Главным его детищем остаётся реабилитационный центр "Республика Пилигрим" для детей с непростой судьбой, в том числе беспризорников, наркоманов, ВИЧ-инфицированных. За время существования центра, по словам Мохненко, через него прошло более пяти тысяч детей.

"Когда я 33 года назад начал своё служение священника, то мы очень быстро пересеклись с одной из более актуальных проблем моего города в то время: беспризорные дети, – вспоминает Мохненко. – Они были абсолютно везде, город просто кишел ими, десятки на каждом перекрёстке. Они жили в подвалах, на чердаках, теплотрассах. Мы всё время пересекались на улице. Мне очень понятен мир ребёнка, у которого трагедия в семье. Это мой мир. Я знаю страхи детей, понимаю, что такое спившиеся родители, поэтому я как-то легко и быстро нашёл с ними общий язык. Сначала с моими прихожанами мы просто как-то вместе начали кормить детей. В одном и том же месте в одно и то же время собирали продукты в церкви, готовили еду и кормили детвору.

Естественно, мы, как христиане, пытались им сказать, что надо жить по-другому: без наркотиков, без клея под носом, без воровства. Понятно, что поначалу они нас за еду-то благодарили, а все наши моральные наставления вызывали у них открытую и нескрываемую ухмылку. Иногда я слышал: "Какой бог? Какая любовь? Нет ни бога, ни любви. Меня мать выбросила из дома, когда мне было шесть". Один мальчик рассказывал: "К нам домой приходил мамин любовник, я им мешал наслаждаться жизнью, и она меня укладывала спать на коврике в подъезде. Нет никакой любви и бога". Но пацаны всегда у нас собирались, мы общались, кушали, мы как-то их вдохновляли.

Однажды это вызрело в то, что в час ночи в двери семьи, которая помогала нам готовить еду для ребят, постучали. Семья перепуганная открывает – на пороге стоят пятеро орлов, грязные, засаленные, вшивые. Один был в шинели майора. Видимо, майор где-то перебрал, и тот стащил с него шинель. А мои друзья спрашивают их: "Пацаны, что случилось?" Один, самый смелый, сделал шаг вперёд и сказал: "Знаете, вы тогда говорили про Бога. Так вот, мы посовещались, – говорит. – И решили, что Бог есть! Ведите нас к пастору и записывайте нас в боговерующие". Эта семья их всю ночь мыла, стригла, потом ещё дома месяц блох и вшей выводила. Утром их привели ко мне в церковь. Вот так началась наша "Республика Пилигрим".

Американский режиссёр Стив Хувер снял документальный фильм о работе "Пилигрима" под названием "Почти святой". Мохненко в разговоре с Радио Свобода перечисляет многочисленные награды, которые получил фильм, и говорит, что один из соавторов фильма, Терренс Малик, был несколько раз номинирован на премию "Оскар". О Мохненко снял фильм и российский пропагандистский телеканал Russia Today. Картина получила премию российского кинофестиваля "Герой нашего времени" в 2015 году, уже после начала российской агрессии в Украине.

В фильме "Почти святой" есть кадры, где пастор забирает детей из неблагополучных детей у родителей, не имея какого-то документального обоснования для этого. На вопрос о том, насколько правильно идти в таких случаях вразрез с законодательством, Мохненко отвечает так:

"Людям, чтобы творить добро, не нужно законодательство. Каждый человек внутри себя знает, где добро, а где – зло. Если ты идёшь по улице и видишь, как ребёнок валяется, обдолбанный клеем, и ты выясняешь, что он живёт в соседнем подвале, что у него разваленная семья, вообще непонятно, откуда он взялся. У многих мы так и не нашли родителей. В таком случае мне не надо какой-то отдельный закон. В идеале, конечно, чтобы этим занималась государство.

Когда мы начинали забирать детей с улице, у государства были Служба по делам детей, Уголовная милиция, системы интернатов и детских домов, но это всё не работало из-за бюрократии. Поэтому частная инициатива всегда выигрывает у государства. Например, Служба по делам детей выезжала, ловила детей, а дальше по закону их отвозили в больницу, где они должны были пройти карантин длиной в три недели. Вот ребёнка-наркомана 12–13 лет забирают с улицы, привозят в обычную больницу, а специальных больниц для детей-наркоманов не существует. Ребёнка по акту передают доктору. Служба говорит: "Три недели вы тут за ним смотрите", – разворачивается и уходит. Доктор спрашивает пацана: "Убегать будешь?" Пацан, сплёвывая наркотики или вытирая с носа клей, говорит: "Конечно, буду". – "Ну, всего доброго". Потому что доктор знает, чем это закончится. Пацан стырит у кого-то сумку, обчистит пару больных и уйдёт с чужими кошельками. Вот на этом и заканчивалась работа государственных структур.

Когда мы появились на улицах, мы сказали: "Так не пойдёт. Если нет специализированных больниц, то мы сами будем выполнять эту функцию". Мы забирали детей, наняли медработников, которые их осматривали. В критических случаях обращались в больницу. Дети просто находились под нашим контролем: мы преодолевали ломку, приводили их в сознание. Потом у них появлялся шанс принимать решения. Поначалу это было непонятно нашим чиновникам, было много конфликтов. Когда беспризорники работали на полицейских, а мы мешали их бизнесу, забирая детей. На наркомафию дети работали, а мы начали рушить их схему, что потом переросло в целую войну.

Позже наши заслуги всё-таки признали. Когда мэр Мариуполя пришёл на десятилетие "Республики Пилигрим", он произнёс пророческую речь. К тому времени мы уже зачистили весь город – люки, чердаки, притоны. Он сказал: "Пастор, законы под то, что ты делаешь, напишут лет через десять, но я хочу вас поблагодарить за то, что вы, не боясь, делали добро". У мэра просто прямо под окнами беспризорники кололись. Под мэрией был заброшенный бассейн, и никто ничего не мог с этим поделать.

Кстати, один из тех, кто кололся у мэра под окном, стал Героем Мариуполя и спас очень много жизней. Он был одним из наших водителей, которые вывозили людей через линию фронта. Он женился, сейчас у него ребёночек в Германии", – сказал Мохненко.

Сегодня, по его словам, проблема беспризорничества в Украине уже не стоит так остро. Он, однако, отмечает, что война создала новые вызовы:

"Если я сейчас в прифронтовом городе подъеду к супермаркету, то сразу прибегут детишки и будут просить денег на хлеб, потому что маме нечего кушать. Это не та же проблема: дети почти все живут дома в нормальных семьях. Там, скорее, надо заниматься мамами, чтобы дети вот так не строили свою жизнь". Мохненко также сомневается, что все дети на оккупированных территориях Украины получают нормальную помощь и остаются под присмотром. Он предполагает, что по возвращении в Мариуполь у него снова появится много работы.

Сейчас центр "Республика Пилигрим" продолжает свою работу в Германии. По словам Мохненко, детей вывозили из Мариуполя "наперегонки с российскими танками". "Последние минуты до того, как город был заблокирован. Последние два года меня преследует самый страшный сон, в котором я не успел вывезти детей. Нам разведка дала 40 минут на выезд. Мы успели вывезти детей, но у меня приближается праздник: буквально через три недели я еду встречать наш детский центр, они возвращаются из Германии в Украину – в роскошное место в Карпатах. Нам друзья купили прекрасный кэмп, мы заканчиваем сейчас там подготовку, чтобы детки наши вернулись в Украину", – делится священник.

Мохненко также вспомнил и проект по борьбе с наркоторговлей "Обрыдло!", стартовавший в 2005 году. Он с другими неравнодушными людьми боролся с продажей трамадола и других опиодных препаратов этой группы – очень часто их продавали детям. По словам пастора, благодаря действиям активистов наркоторговцы теряли по два миллиона долларов в месяц.

"Такую цифру высчитал журналист Андрей Цаплиенко. Он проводил расследование по нашим акциям. Он вышел на такую цифру только в Донецкой области. Мы увидели, что Украина заваливается дешёвым наркотиком, ужасно страшным, быстро разрушающим детей. Мы увидели, что этот наркотик вывели из разряда наркотических лекарственных препаратов и сделали его просто лекарственным. Это открыло дорогу трамадольной мафии. Горловский завод "Стирол" просто открыл целые цеха по производству трамадола, и страну заваливали дешёвым страшным наркотиком. Школьники по дороге в школу начали закупать наркотики на карманные деньги.

Мы хоронили много детей. Много детворы умерло. В какой-то момент мы просто сказали: "Мы не будем просто откачивать и хоронить детей, мы пойдём против того дракона, который это всё творит". Мы провели акцию в Мариуполе, потом она перекинулась на Донецк. В конце концов мы дошли до пикетирования у Верховной рады, Администрации президента. Дети несли в руках фотографии убитых наркотиком детей. И, надо сказать, это сработало. В конце концов мы дошли до ареста не только наркоторговцев и полицейских, но и до изменения законодательства Украины. Это наталкивает меня на мою любимую фразу Алексея Навального: "Всё, что нужно для торжества зла, – чтобы добрые люди ничего не делали". Я до сих пор встречаю людей, которые благодарят нас за то, что мы когда-то спасли их от трамадола. Они нас тогда ненавидели, а сейчас благодарят".

– Какие ваши проекты, помимо "Пилигрима", продолжили существовать и после начала полномасштабного вторжения?

– Всё наше имущество в Мариуполе захвачено, что-то уничтожено, в наших домах спят русские солдаты. Наше здание церкви в центре города сожжено, но оно спасло жизни тысяч людей. У нас было самое люксовое бомбоубежище в подвале. Когда уничтожили драмтеатр, девятиэтажки складывались, здание нашей церкви стояло. Мы готовили его заранее: закупили матрасы, генераторы, продукты, воду. Когда рядом падали бомбы, детям показывали на проекторе мультики, дарили подарки, проводили конкурсы.

Мы вывезли всех людей оттуда, погиб только один мужчина. Он вышел из нашего здания покурить и погиб от осколка. Ещё один дедушка умер при перевозке: просто сердце не выдержало.

Помещения захвачены, но некоторые центры продолжили работу. Например, "Маленькая мама" – проект для женщин в критическом положении с детками. Она на грани лишения родительских прав, муж издевается, избивает. Чтобы дать шанс женщине сохранить ребёнка, чтобы он не остался без матери, мы открыли логическое продолжение "Республики Пилигрим". Он сейчас тоже находится в Германии, но у нас есть и филиал в Харьковской области. Работает также и реабилитационный центр. Во многих городах есть наши выпускники, кто когда-то лечился от алкогольной или наркотической зависимости. Сегодня они уже служат другим людям. Когда-то они еле доползли до нашего центра, спасаясь от наркотиков или пьянки. Сегодня у них уже свои семьи, у кого-то бизнес, кто-то воюет – очень много ребят.

– Слово "капеллан" в принципе не ново в истории мировых войн: у того же Джозефа Хеллера в "Поправке-22" оно мелькает довольно часто, пусть и в сатирическом свете, но что же касается Украины, в чём вообще заключается роль капеллана на конкретно этой войне?

– Наши капелланские команды практически каждый день ездят по фронту и служат солдатам, доставляют гуманитарную помощь им и простым людям в горячие точки. Мы скоро будем отмечать десять лет нашего капелланского батальона. Это новое явление для Украины, когда священники поддерживают дух, этику и мораль войска. Во всём мире это очень важная часть армии.

В западном обществе, цивилизованном мире армия представляет народ с ценностями. Людей, для которых понятия мораль, правда и свобода – не пустой звук. Армия, оказываясь в военном противостоянии, нуждается в поддержании важнейшего фактора – духа. Если духовное состояние падает, то обваливается всё.

Капеллан – это тот человек, который может побыть рядом с солдатом, общаться с ним, где-то подбодрить, просто выслушать, чем-то помочь. Наша работа состоит в том, что мы разъезжаем по фронту, в десятках подразделений есть наши друзья. Или просто едем вдоль линии фронта, знакомимся с ребятами, командирами. Мы сегодня передали уже 162-й автомобиль армии, у нас есть мобильная стоматология, работает СТО для военных.

На войне люди звереют. На войне легко расчеловечиться. Если мы себе это позволим, то мы перестанем быть той армией, которая может о себе говорить, что она воюет на стороне света и добра. Если мы будем издеваться над ранеными, мародёрствовать, насиловать, пытать, то мы превратимся в нашего врага и утратим поддержку совести, ангелов, справедливости – неба, в общем. Наша задача – помочь людям оставаться людьми на войне.

У пастора Мохненко 39 детей: трое биологических и 36 приёмных. "Моя история очень странная. Когда каскадёры выступают, появляется надпись "Ни в коем случае не повторять". Когда "Республика Пилигрим" вернётся, мы заберём ещё двоих деток к нам в семью. Я уже заканчиваю подготовку документов. Эти дети были в полшага от того, чтобы стать моими приёмными накануне 24 февраля. Они уже ночевали в нашей семье, уже разболтали друзьям, что пастор их забирает. А потом я вывожу детей наперегонки с танками, обнимаю их и возвращаюсь в Мариуполь, понимая, что мои шансы выжить ничтожно малы. Для меня огромная радость, что спустя два года они окажутся в моей семье, что бог дал силы выжить. Это будет сороковой и сорок первый ребёнок: братик и сестричка, Никита и Настя.

Как мы выживали раньше? У нас было 17 детей в домике размером 54 квадратных метра. Это полное безумие: рядами стояли двухъярусные кровати, и ещё ребята спали на матрасах между ними. Это ужасная история, но этих детей просто никто не брал. Мои приёмные практически все с тяжёлыми историями, очень непростыми судьбами. Брать в семью ребёнка 12–13 лет, который имеет наркотический и сексуальный опыт, не каждый всё-таки готов. А в обычные интернаты они не вписывались: они сбегали. Один из моих сыновей совершил более 100 побегов, смысла его туда в сто первый раз отправлять не было.

Поэтому вот как-то в тесноте ютились. Потом мы начали строить большой дом: три этажа, вид на море. Мои дети строили наш большой дом вместе со мной несколько лет. Ждали, когда заедут каждый в свою комнату. В этом посёлке у нас 20 домов: приёмные семьи там живут, реабилитационные центры, куриная ферма, теплицы. А сейчас там россияне. Мне их в какой-то степени даже, как ни странно, жалко. Бог в Библии называет себя отцом сирот сотни раз и говорит о том, что тот, кто касается сирот, будет иметь немаленькие проблемы.

Эти солдаты спят в кроватях детей, которые однажды потеряли семью. Мы её им дали. Теперь дети разбросаны по всему миру. На днях мой младшенький звонил: он сейчас в школе в США учится. Говорит: "Батя, понимаешь, у меня же ничего не осталось, у меня нет фотографий из моего детства, сувениров из детства, которые я раскладывал на полке в комнате. У меня не осталось воспоминаний в альбомах: всё же уничтожено". Оккупанты забрали существенный кусок детства моих детей. Как и у миллионов детей моей страны", – говорит священник.

Жена Мохненко Елена последние годы болеет. По словам Геннадия, её здоровье подкосило российское вторжение в 2014 году. "Это абсолютно уникальная женщина, подарок номер один в моей жизни. Прожить такую странную жизнь, которую мы прожили... Надеюсь, ещё не до конца.

У нас был свадебный бюджет – три советских рубля. Я купил букет цветов за рубль, печенье и чай. Вот и вся свадьба. За шесть лет мы поменяли 16 квартир. Затем мы прошли через войну с наркоторговцами, угрозы расправы от бандитов, потом – политические передряги. Моя церковь в 2004 году сделала заявление о том, что выборы в Мариуполе и Донбассе сфальсифицированы (Тогда Виктор Янукович победил Виктора Ющенко, но после массовых протестов были объявлены перевыборы, на которых победил уже Ющенко. – РС ). Когда мои прихожане шли с избирательных участков, где всем командовали бандиты, они опускали глаза и говорили: "Пастор, я чувствую себя ничтожеством. Я не мог пикнуть, потому что я боялся. Выборы полностью сфальсифицированы, а я стал участником этого позорного процесса".

Я сделал заявление ещё до "оранжевой революции", и мои друзья из власти дали мне сигнал экстренно прятать семью, потому что бандиты Януковича были в шоке, что кто-то осмелился стоять у них на пути. У моей жены всё это забрало немало.

В 2014 году она была здоровой женщиной, которая по ночам с улыбкой эвакуировала детей, когда я рыдал от страха, но потом всё это сработало, и она заболела. Три дня подряд перед полномасштабным вторжением в моём доме была реанимация. Мы вынуждены были вызывать скорую помощь. Представьте ситуацию: моя жена три дня в критическом состоянии, и начинают сыпаться ракеты. Её надо вывозить, а у меня в Мариуполе детские дома, приёмные семьи, и я не могу с ней ехать. Я не был уверен, что её живой довезут до западной Украины.

Слава Богу, она вынесла дорогу, и потом мы её вместе с детьми вывезли в Германию. Сейчас она живёт с моими младшими недалеко от "Республики Пилигрим". Надеюсь, что мы сможем в течение полугода-года вернуть её в Украину. Сейчас её состояние вдалеке от войны немного улучшилось. Тишина, природа, покой. Я уговариваю её не смотреть новости, а смотреть ролики с кроликами, белочками и курочками, но не всегда получается", – говорит Мохненко о своей жене.

11 детей пастора, по его словам, сейчас на фронте: 10 сыновей и одна дочь. Шесть его сыновей были ранены. "Один из моих сыновей сейчас в госпитале. Врачи говорят, что он чудом остался жив. Осколок перебил артерию и две ноги. Если бы ещё сорок секунд, то он бы не выжил. Уже находился без сознания. Другой мой сын – абсолютный герой. Он ушёл добровольцем ещё в 2015 году, три с половиной года воевал в разведке, очень опытный пацан. Беспризорничал с пяти лет, кстати. В десять его арестовали и кинули в аналог детской тюрьмы – закрытый интернат. Всё что он украл в доме, в который прокрался, – кастрюля супа. За это его кинули в интернат на три года. Потом стал моим сыном. 24 февраля 2022 года застигло его в Мариуполе. Мы вместе вывезли детей, а потом он пытался с нами прорваться в Мариуполь. Потом мой сын остался в Розовке, где попал в окружение. За следующие три недели я похоронил его в своей голове три раза. В конечном итоге ему удалось вырваться. Я рыдал, конечно.

Он вернулся в армию и вместе со своим легендарным командиром "Куртом" одним из первых зашёл в Херсон. В Бахмуте он потерял кисть после прилёта беспилотника, на другой руке осталось два пальца. Меняли хрусталик глаза, куча осколков в ногах. Сейчас он списан из армии, дома. У него трое деток. Мои друзья купили ему дом, с ними живёт ещё мама его биологическая, инвалид".

Одна из дочерей Мохненко погибла в Мариуполе. "Мы же и до этого как капелланы восемь лет ездили по фронту. Поэтому у деток были собраны рюкзачки и документы. Всех младших детей мы вывезли из города через 38 минут после приказа от разведки, но со многими моими старшими детьми, у которых уже свои семьи, мы даже не успели связаться. Одна из моих дочерей вместе со своим малышом находилась в Мариуполе, и у нас не было с ней связи. Спустя несколько недель безуспешных попыток связаться мне сообщили её соседи, что оккупанты убили дочь выстрелом из танка. Они показали место, где куски моей дочери зарыты в земле. Мы обязательно вернёмся, перезахороним наших близких, отстроим наши города, потому что свет в конечном итоге всегда побеждает тьму, каким бы долгим ни был путь", – убеждён священник.

Уже после начала российской агрессии в Донбассе Мохненко со своими детьми и детьми из "Республики Пилигрим" завершал тур мирового велосипедного тура "Мир без сирот" по России. Среди меценатов акции были многие публичные российские публичные деятели, артисты, депутаты "Единой России". Сам пробег освещали и российские пропагандисты, и в целом Мохненко был на хорошем счету в России. Спустя полгода после описываемых событий, однако, пастор в интервью заявил, что в случае необходимости готов "ликвидировать" Владимира Путина, если у него будет гипотетическая возможность. На вопрос о том, что стало переломным моментом в его отношениях с Россией, Мохненко ответил так:

"Мы совершили с моими детьми кругосветку на велосипедах, проехали 27 тысяч километров, объехали 15 стран. Перед войной мы проехали всю Россию – до Владивостока. Эта акция проходила при поддержке Администрации президента России, Совета Федерации, Общественной палаты.

Смысл акции был – призыв к усыновлению сирот. Мы фанаты усыновления. Мы мотивировали россиян. Мы мечтаем, чтобы каждый детский дом закрылся. Чтобы все дети просыпались и обнимали отца и мать.

Нас принимали с хлебом и солью, устраивали концерты в нашу честь, мы дали сотни пресс-конференций. Мэры, губернаторы, депутаты Госдумы рыдали на наших выступлениях. Происходит такая ситуация, что мы уже приближаемся к Владивостоку – и начинаются активные военные действия в Донбассе. Это полный шок. Естественно, мы начинаем об этом говорить абсолютно растерявшимся россиянам. Нам говорят: "В смысле? Нам говорят, на вас какие-то нацисты напали!" Ну, спросили – слушайте. Мы начали говорить о том, что наших детей убивают российские солдаты. Конечно же, всё обострилось так, что на каждой пресс-конференции присутствовала ФСБ, но мы продолжали говорить правду.

Тем не менее мы дошли до Владивостока, вернулись в Мариуполь. Мы только вернулись из России, не успели толком отдохнуть – и армия России пошла на Мариуполь. Увидеть русские танки, как они расстреливают наших людей, как они лупят "Градами" по нашим городам, – это было сверх моих сил. Я люблю всех людей, я священник, для меня нет разницы, но я ненавижу путинскую чекистскую мерзость. Я ненавижу всё, что связано со словами "ФСБ" и "КГБ". Это самая кровавая мерзость. Я антисоветчик с детства. Ещё в 13 лет я прочитал "Один день Ивана Денисовича". Я ненавижу всё, что связано с понятием кровавой империи под названием СССР.

Поэтому, когда российские танки приехали под мой город, мне задали вопрос: "Пастор, гипотетически, перед вами красная кнопка. Нажав на неё, вы можете ликвидировать Путина. Вы нажмёте?" Я говорю: "Однозначно". При условии, что этой кнопки нет у российского народа, у российских офицеров, которые не могут остановить этого мерзавца, у международных судов, у ООН. Ни у кого нет этой кнопки, только у меня. Смогу ли я её нажать? Вне всяких сомнений и без всяких колебаний. Этот человек является автором геноцида. Он должен быть остановлен, вне всякого сомнения. К сожалению, такой кнопки у меня нет, и он продолжает убивать тысячи людей.

Ну, ничего. Моя любимая фраза за эти два года – это фраза Мартина Лютера Кинга: "Часто кажется, что зло побеждает добро. Иисус на кресте, а Ирод во дворце, но придёт время, и Ирода будут вспоминать как мерзавца эпохи Иисуса Христа. Отсчитывать годы правления Ирода и смерти будут от рождества Христова. Моральная дуга во Вселенной длинная, но она всегда склоняется к справедливости." Сдуло куда-то Гитлера, где делся Пол Пот? Куда делся Пиночет, Каддафи, Усама Бен Ладен, Нерон? Я убеждён, что наступит день, когда в учебниках российских будет написано о позорной войне в Украине, развязанной кагэбистскими и фээсбэшными негодяями. Чтобы это произошло, нам надо молиться и желать удачи РДК и "Свободе России" (добровольным формированиям, состоящим преимущественно из россиян и воюющим на стороне Украины. Интервью записано в середине марта во время начала активных рейдов этих формирований на территории России. – РС)

Я желаю им успехов. Кто-то должен вынести и остановить тирана и узурпатора, который угрожает миру ядерным оружием. Я же священник. Когда Путин окажется в камере в Гааге, я готов принять исповедь и помолиться за него. Более того, мне очень нравится американский обычай: заключенным предлагают последний приём пищи на его выбор. Это очень христианский подход к делу. Я организую Путину то блюдо, которое он захочет. На следующее утро я провожу его в камеру для смертной казни. Там с этим туговато, конечно. Ладно, будем судить в Техасе или в Беларуси", – рассмеялся Мохненко.

– Если мы говорим конкретно об этой фразе или в целом войне и религии, как в идеальном мире, в котором мы не живём, вещам несочетающимся, может ли верующий человек убивать? Насколько одно сочетается с другим? Пусть речь идёт о гипотетической кнопке.

– Наше постсоветское христианство сформировано советским периодом. Богословие Made in USSR. Когда я приблизился молодым человеком к церкви, мне объяснили: "Если ты станешь христианином и увидишь, как обижают девушку, ты не можешь заступиться. Ты должен молиться, чтобы Бог послал кого-то, кто заступится". Я думал: "Вы, христиане, моральные уроды. Я с вами не хочу иметь ничего общего". Позже я понял, что это вообще не про христианство. Христианство никогда этому не учило. Идея радикального пацифизма – это ерунда. Этого нет в Библии. Я хочу напомнить, что в армии США очень много техасцев, а в Техасе восемь из десяти – это люди, выросшие в церквях. Можно сказать, что армия США состоит в большей степени из христиан.

Конечно же, христианство всегда отличало одно убийство от другого. У нас проблема с переводом. Звучит одно выражение: "Не убий". В английской Библии или в древних языках всё намного яснее. Есть понятие "убийство как преступление" и есть понятие "убийство как защита": murder and kill.

Никогда классическое христианство не учило, что нельзя остановить убийцу и насильника. Нас изуродовали советские богословы. У нас на фронте огромное количество христиан. В одном только подразделении у моих друзей воюют три пастора: снайпер, миномётчик и оператор беспилотников. И, конечно же, эти ребята не являются никакими убийцами. Понятно, что если можно остановить словом, похлопать по плечу, – великолепно. Но война – это тот случай, когда все эти ступени не работают. Нужно биться, защищая свободу, достоинство и правду.

– Удивляет ли вас поведение части российских священников, которые стали сегодня рупором войны, а их проповеди иногда трудно отличить от военной пропаганды?

– Во-первых, меня радует, что не все. Я знаю, немало священников, которые категорически выступили против путинской интервенции ещё в 2014 году, против убийства оппозиционеров. Но это не такой большой процент. Большая часть священников просто помалкивают, дрожат за свой уют. Один из епископов российских недавно сказал: "Я имел честь присутствовать на докладе Путина Федеральному собранию. Я вам скажу: я буду поддерживать этого кандидата!" У меня слёзы текли от смеха и стыда за этого морального урода, именующего себя епископом. Но это же не новая вещь, люди в церкви ведь из того же теста, что и невоцерковлённые. Поэтому трусость, страх, желание уюта и комфорта не новы.

Есть такое понятие "бегание креста". Вот Христос говорит: "Поняли, кто я? Я иду умирать, отдавать жизнь за людей. Хочешь быть моим учеником? Бери свой крест и пойдём со мной, если хочешь. Не хочешь – бегаешь креста", – то есть не говоришь правду, не выступаешь за справедливость. К сожалению, немало людей боятся, избегая креста. Возле Гитлера оказалось немало рейхсепископов. Я путинских называю кремлерейсхепископами. Был такой рейхсепископ Мюллер, который возглавил мощную струю пропаганды. Они повесили в церквях рядом с голгофскими крестами нацистские.

Но были и другие. Мартин Нимёллер в лицо Гитлеру говорил, что ему не принадлежит немецкий народ, что священники несут ответственность за Германию. После этого у него прошли обыски, его тягали по концлагерям.

Был Дитрих Бонхёффер, который, когда вся Германия билась в экстазе от захвата Франции, сказал: "Это начало катастрофы Германии. Это всё закончится большой бедой". Он был участником заговора против Гитлера, пастор, богослов. Его повесили по личному распоряжению Гитлера за месяц до победы.

Сегодня площади и университеты Германии названы именем Дитриха Бонхёффера, двое моих сыновей ходят в школу имени Бонхёффера. Когда-то придёт время, когда площади назовут именем Навального, именем росийского епископа Юрия Сипко, который ещё с 2014 года говорил всё, что он думает об этой войне, живя в Москве. Придёт такое время, а позорных епископов сдует историей. Их имена будут покрыты позором.

– При этом и глава Католической церкви Папа Франциск недавно подвергся критики из-за своего высказывания. Главная мысль была в том, что переговоры между Россией и Украиной – это не капитуляция Украины, это мужество не доводить Украину до самоубийства, что несколько не сочетается с вашим тезисом о справедливой войне.

– Мне легче оценивать высказывания Папы Римского, потому что мы с ним знакомы. Я был приглашён на аудиенцию с ним. Полтора часа мы лично общались, разговор произвёл на меня интересное впечатление. Я видел у него на глазах слёзы, когда я рассказывал про Мариуполь. Я знаю, что он делает для Украины. Например, я точно знаю, что командиры "Азова" на свободе благодаря содействию Папы.

Я знаю, что Папа сделал немало для Украины. То что он сказал в интервью, которое ещё даже не опубликовано, но уже наделало такого шума, я очень спокойно отношусь к этому. Папа точно не враг Украине, и в его интервью не содержатся призывы сказать: "Плевать, пусть зло торжествует". Он хочет всех помирить. Он хочет, чтобы все жили мирно. Он, конечно же, призывает к мирному решению, переговорам на основе справедливости, которая обеспечит долговременный мир. Папа не молодой человек. Сидит журналист, проводит длинный разговор и спрашивает: "Вот некоторые Украине предлагают поднять белый флаг и сдаться, чтобы не потерять больше людей". Папа говорит, что иногда поднять белый флаг – это проявление силы.

Я могу согласиться с этим: иногда так бывает в жизни. Но ситуация в Украине точно не так. У нас два варианта: или белый флаг над Киевом, или белый дым над Кремлём. Мы увидим, как свобода прорвётся в Россию. Я искренне желаю России этого.

– Я решил связаться с вами после вашего комментария под постом Юлии Навальной. Комментарий собрал множество лайков. Вы выразили ей соболезнования и сказали, что молитесь за неё и её семью. Мне интересно, почему для вас, украинского пастора, смерть российского оппозиционера – это трагедия? Многие украинские блогеры, например Сергей Стерненко, довольно негативно относятся к Алексею из-за ряда его высказываний касательно Украины, а известия о смерти Навального встретили с радостью.

– Моё мировоззрение зиждется на христианском фундаменте. Когда я услышал от Стерненко в день убийства Навального: "Хорошие новости – Навальный сдох", мне стало стыдно за мою страну. Стерненко – патриот Украины, хороший блогер, сделал очень много для победы, но для меня это постыдная позиция. Я считаю, что, когда мы так мыслим, мы исполняем желание Путина и превращаемся в них. Безусловно, смерть Алексея Навального, его жизнь, его попытки сопротивляться сохранили тысячи украинских жизней. Вот так получается, что после его убийства является ужесточение политики Запада, дополнительное оружие, поддержка Украины, более глубокое понимание того, что такое путинский режим.

Таким образом, подвиг Алексея Навального – вернуться в Россию после того, как его чуть не убили, и выступать против диктатуры этого режима, понимая, чем всё может закончиться. Это подвиг, это мученичество, это и есть несение креста. Этот парень взял крест и пошёл умирать за мечту о свободной России. Эта мечта прорастёт, поэтому я счёт своим долгом высказаться.

У меня к Навальному есть одна претензия. Понятно, что все украинцы вспоминают ему "Крым – не бутерброд". Ребята, если я сейчас начну копаться в прошлом каждого из вас, там столько предъяв будет по вашему мировоззрению. Алексей уже сто раз высказался о поддержке Украины, требовал вывести войска со всех оккупированных территорий, включая Крым. Это достойнейшая позиция.

Его последнее выступление... Кафедра церковная переместилась в зал суда. Эта клетка превратилась в главную церковную кафедру страны, когда молчат епископы и священники, а говорит диссидент, правдоборец. "Блаженные, гонимые за правду" – это слова Христа. Последние годы лучшие проповеди в России звучали из уст недавнего атеиста. Россия получила нового мученика. Как было в либретто у Вознесенского: "О родина, была ты близорука, когда казнила лучших сыновей". Для меня жизнь Алексея Навального – это путь достойнешего мученичества за правду.

У меня есть только одна претензия. Когда он летел в Россию и расставался в аэропорту с Юлей, встречала толпа, ревела просто, и вот в этом и заключается моя претензия – сильно уж короткий поцелуй с Юлей. Это была недоработка. Они должны были целоваться долго, взасос, на глазах у всей этой путинской нечисти в погонах, потому что это была их последняя встреча. Я плачу вместе с Юлей, сынишкой Захаром и дочкой Дашей.

– Немало в контексте войны в Украине было сказано о вине и ответственности, но об этом писал ещё Карл Ясперс. Поэтому с вами я бы хотел поговорить о прощении как о красной нити, тянущейся сквозь многие религии. Способны ли вы на прощение людей, которые пришли в ваш дом и убили уже десятки тысяч людей, и должны ли в целом украинцы прощать россиян, потому что ненависть украинцев в этих условиях, на мой взгляд, вполне понятна и обоснованна? Сейчас кажется, что отношения бесповоротно разрушены.

– Украинский народ имеет полное право на ненависть. Когда мой друг в очередной раз общался с Папой Римским и отправил ему очень жёсткое, страшное видео, я его не стал смотреть. Мой друг написал: "Неужели, видя это, мы не имеем право на ненависть?" Друг предупредил, что видео жуткое и смотреть его нелегко.

Папа посмотрел и написал то, с чего надо начинать разговор: "Ваш народ имеет право на ненависть". Мы имеем право на ненависть и требование справедливого воздаяния, но дальше мы входим в наш мировоззренческий концепт. Я, как христианин, не имею другого ответа, кроме как "надо", но только всё в своём порядке.

Ненависть, гнев – да. Остановить негодяя – да. Привлечь к ответственности негодяя – однозначно. Потом уже тяжёлая ступень – простить или нет. Здесь уже каждый сам определяется. Я считаю своим учителем Христа, мне дана заповедь – прощать. По одной простой причине: мне прощено слишком много.

Установите Мобильное приложение Радио Свобода

Установить

Читайте Свободу в Телеграме

Войти

Подпишитесь на Свободу в Google новостях

Подписаться