Николай Полторак – одессит. Год назад он потерял ногу на фронте, неподалеку от Мариуполя. Как и многих других ветеранов, его обхаживали политики, предлагали ему место в партийных списках. Герои АТО в Украине популярнее профессиональных политиков, чем больше их на предвыборных плакатах, тем больше у партии шансов попасть в областную или Верховную Раду. Но в отличие от других, Николай отказался. В политику он идти не хочет ни сейчас, ни после войны. Когда война закончится, он хочет прежде всего отдохнуть. Купить себе домик, заняться садоводством, спокойно подумать о будущем. А пока что он ждет, когда ему сделают протез, чтобы сразу вернуться на фронт.

– Как вы попали в армию? Вы доброволец, контрактник, по мобилизации?

– Я как доброволец попал в армию в мае прошлого года. У нас сформировался одесский батальон, при первой же возможности я туда и попал.

– Что вас подтолкнуло? Было ли какое-то конкретное событие, когда вы сказали себе, что все, я иду защищать страну?

– У меня это началось с Майдана, поэтому в любом случае я должен был пойти в армию, дальше продолжить защищать свою страну.

– Много было на Майдане из вашего региона?

– В декабре я вышел с флагом, написал "Одесса". В декабре не так много было одесситов. А уже дальше очень много одесситов, они занимали лидирующие места, очень много сотников было одесситов, активных.

– У вас в семье по-русски говорят или по-украински?

– По-русски, но детей я отдал в украинскую школу.

– Когда началась война, когда аннексировала Крым Россия – стало ли для вас шоком, что русские напали и придется воевать с людьми, которые говорят с тобой на одном языке?

– Шока не было, потому что это было понятно еще на Майдане, что против нас стоят, это все Россия придумала и это все сделала. Я уже тогда был готов. Я даже до Майдана супруге сказал: "Сейчас пойду Януковича сниму, а потом Путина". Было понятно и так, что это все Россия творит.

– Вы воспринимали когда-то Россию и Украину как единое пространство, как братские народы? И если было, то когда это кончилось?

– Это было, наверное, в советские времена, школа. Потом я начал узнавать историю своей семьи, сколько в моей семье погибших, голодом заморенных. Потихонечку понял, что мы разные люди, разные страны и разные народы.

– Вы себя как идентифицируете – как русского украинца, как русскоязычного украинца?

– Наверное, я отношусь к русскоязычным патриотам. Я бы, конечно, разговаривал бы на украинском языке, но нет возможности потренироваться и учить. Надеюсь, дети мои будут говорить на своем родном языке.

– А в Одессе нет курсов украинского языка для взрослых?

– Есть, но в связи со всеми этими событиями не до курсов. Я русскоязычный патриот ничем не хуже, чем украиноязычный патриот. Более важные дела есть сейчас.

– На фронте было трудно впервые стрелять в людей, которые с тобой на одном языке говорят, был какой-то такой барьер?

– Как мой инструктор говорит, нужно чувствовать только удар приклада. Это война.

– Какой у вас был первый бой?

– Я сам снайпер. В подробности не могу вдаваться. Сектор М, сделал достаточно результативный выстрел. Практически на третий день, как только попал в зону. Это Мариуполь, начиная с Широкино, и туда наверх до Павлопольского водохранилища.

– Вы видели российские войска или в основном приходилось с сепаратистами иметь дело?

– Вначале я был в одесском батальоне, мы занимали оборону. Когда перешел в другой батальон, мы начали ходить на глубинную разведку к врагу. Если нас раньше обстреливали на больших расстояниях, еще где-то в январе, даже в марте, наверное, то сейчас, в последнее время они пропускают вначале дозор, а потом основную группу расстреливают. То есть почерк действия уже говорит о том, что профессионалы работают. Ясно, что это российские. После моего ранения два двухсотых сразу было, попали в засаду, и противник был на автомобилях "Тигр" – это о том же говорит, сепаратистам эти машины тоже не дадут. Там танки были, а они на "Жигулях" ездили – это ясно, а когда "Тигры", то видно, что это уже российские войска. Нашли, когда поставки исследовали, рюкзак, набитый взрывателями с российской рацией. У сепаратистов обычно "китайчики", а тут уже российская рация, тоже о многом говорит. Сейчас уже начали многие наши разведчики подрываться на минах.

– То есть раньше не ставили?

– Нет, мы гуляли более-менее свободно, сейчас уже так не получается. Была ситуация, когда мы встретились случайно с российскими войсками глаза в глаза, просто так получилось. Слава богу, что мы возвращались обратно, они нас приняли за своих, так как у нас не было ни нашивок, ничего. Поговорили. Один отошел от основной группы, с нами разговаривал. У него появилось подозрение, что мы украинцы, но не стал кипеж поднимать, потому что понимал, что останется трупом, и нас положат, и его положат. Поэтому мы красиво разошлись в разные стороны.

– А о чем говорили?

– Пытались его вначале убедить, что мы группа Черепа, то есть с их стороны, диверсионная группа, идем туда-сюда. Он послушал вначале. Но к нам подошел наш командир не вовремя, он думал, что это кто-то из наших, у того висел флаг, командир ему говорит: "А что это за ерунда висит?" С этого подозрения и пошли. Закончилось тем, что тот заднюю просто включил, мы разошлись. Вот такая ситуация была.

– Это сепаратисты были или кадровые военные?

– Это кадровые военные, было видно по форме, по тому, как держатся, с вооружением все хорошо, у нас такого вооружения нет.

– Местное население в Мариуполе, в Донецкой области, где вы воевали, как относится?

– Когда я только туда приехал, то чувствовалось, что нас воспринимают как оккупантов. Спустя год, где-то в июне, был в Мариуполе, видно, как люди пытаются проявить к тебе внимание, показать, что они за нас. Разница огромная – то, что было, и то, что сейчас. Я думаю, если так дальше пойдет, процентов 80, 90, 100% будут активно поддерживать.

– Как отнеслась семья, как отнеслись друзья к тому, что вы добровольцем пошли?

– Супруга меня, естественно, пыталась не пускать, у меня четверо детей, понимала, что могут там убить. Просто меня тяжело удержать, я на Майдан второй раз уезжал, супруга меня не пускала, я ее положил спать и уехал. Поэтому, когда я собирался ехать на восток, она поняла, что я могу поступить точно так же, смирилась с этим и отпустила меня. Товарищи неоднозначно это воспринимали, большинство из них на тот момент были сепаратистски настроены. Поэтому споры, в дискуссии вступали. Сейчас они более-менее лояльно к этому относятся, понимают, что происходит в стране. На тот момент они не понимали этого.

– То есть меняются настроения и в Одессе тоже, не только в прифронтовых регионах?

– Безусловно. Я недавно был на Дне независимости в городе, посмотрел, сколько людей вышло в вышиванках. Видно, что Одесса меняется. Лет 5-6 назад за вышиванку могли и личико помять.

– Как сейчас, вы чувствуете — большинство за Украину, или ждут Путина, или им все равно?

– Стало больше людей проявляться, которые за Украину. Они, наверное, и были за Украину, просто боялись это проявлять. Те, которые против были Украины, заняли нейтральное положение, они плавно переходят, эволюционируют, скажем так. Людей [поддерживающих Украину] больше, больше, конечно, больше.

– В вашем отряде были только добровольцы или призванные тоже были?

– На первый момент батальон был создан, такое ощущение, для того, чтобы мы проиграли войну. Потому что добровольцев было процентов 10-15, остальные мобилизованные, из них 50% было откровенных сепаратистов, которых поймали и туда засунули, их сразу начали убирать. Но было видно, что батальон создан для того, чтобы проиграть.

– Когда это изменилось, в какой момент?

– В тот момент, когда нас сразу на восток кинули, сепаратистски настроенный народ сразу напился до такой степени... Или поубегали из армии, или просто стали так пить, что их начали снимать. Уехали более-менее нормальные уже на восток, а эти остались здесь, в Одесской области.

– Те, кто по призыву приходят сейчас, готовы воевать? Мотивация у них есть после года?

​– Нет мотивации, уже меньше добровольцев стало. Больше добровольцев стало именно с востока, мариупольцев, с Луганска, с Донецка. Мотивации нет, потому что там смешные деньги платят. Плюс еще, наверное, из-за того, что так плохо, тяжко проходят все реформы, люди не видят, за что воевать. Много добровольцев ушло из армии из-за этого: за кого мы будем воевать, шило на мыло поменяем? То есть не выдерживают того, что нет изменений никаких. Хотя, я вам скажу, я вижу, что они происходят, не сразу все должно быть, нельзя одним днем поменять всю эту систему. Она коррупционная, там неважно, кто там сидит, какой президент, если у тебя начальник ЖЭКа с одним и тем же именем с Советского Союза сидит, ничего не меняется. Пока мы начальника ЖЭКа не снимем, ничего не поменяется. А президент – это дело такое.

– То есть в принципе вы считаете, что правительство более-менее нормально работает, президент, все эти разговоры о "зраде" не имеют основания?

– Насчет правительства у меня большой вопрос и очень много вопросов к ним. Насчет президента у меня еще есть надежды.

– Что вы думаете о варягах, которых в Одессу прислали, о Саакашвили, о его команде? Есть у вас надежда, что они смогут изменить город, сдвинуть дело с мертвой точки?

​– Да, я к ним положительно отношусь, потому что это люди, которые уже имеют какой-то авторитет, они уже себя показали. Я думаю, Саакашвили захочет обратно вернуться в Грузию, стать опять президентом. Я так понимаю, в Грузии сейчас пророссийские силы пришли. Он сейчас покажется, пока они все переварятся, поймут, что происходит, и он на белом коне заедет.

– Кем вы работали до того, как пойти на Майдан и в армию?

– Частным предпринимателем, занимался автопрокатом.

– Вы демобилизовались?

– Сейчас, как только сделают протез, я обратно иду в часть к себе.

– После того, как кончится война, вы планируете вернуться к прежней работе?

– Не уверен. Мне в армии нравится, вполне возможно, что я там останусь. Я еще точно не решил, там посмотрим, как оно будет.

– Как вы думаете, надолго война?

– Я так думаю, что еще полтора года где-то. За полтора года у Путина иссякнут силы или народ его проголодается чуть-чуть, а они ж голодные непредсказуемые. У меня такие расчеты. Я изначально рассчитывал, что три года будет война. Судя по тому, что происходит, где-то к тому и идет.

– Где было труднее, страшнее – на Майдане, когда там начали стрелять, или в армии?

– На Майдане. Я после Майдана приехал, мне сны снились, что там творится черти что, я просыпался в холодном поту. На войне более-менее, с таким стрессом я с войны не приехал, как с Майдана.

– Был там момент, когда вам казалось, что все потеряно уже и Янукович останется, задавит? Или не было такого момента, вы все время верили, что вы его скинете?

– Сомнения, конечно, были. И верилось, и сомнения, чередовалось. Слава богу, сняли потихонечку.

– Как вы думаете, кто виноват в том, что случилось в Дебальцево и в Иловайске? Добровольческие батальоны винят командование, командование винит добровольческие батальоны. У вас какое мнение, как у военного?

– Мое мнение: у нас еще сидят люди, которые проплачены Россией, они в наших рядах, в наших штабах. Даже в моем штабе чувствуется, что кто-то сливает информацию, потому что мы не один раз попадали на засаду, было ясно, что был слив информации. Это естественно, не один год они внедрялись. Они изначально сидят, они пророссийские, просоветские. Вот с ними надо разбираться, вот кто виноват.

– В известной песне говорится, что никогда мы не будем братьями. Будет какой-нибудь момент через 50 лет, через 100 лет, когда, возможно, будут если не братские, то хорошие дружеские отношения между русскими и украинцами? Или вы думаете, это в ближайшие поколения невозможно?

– Да нет, я думаю, что очень быстро все наладится. Мы понимаем, что их просто накрутили. Еще, конечно, остались имперские замашки, на этом сыграли, накрутили их. Поэтому я думаю, лет 10-15, и все стухнет. Горячие головы остынут, попроще станут относиться. Это с политиками надо разбираться, с Путиным надо разбираться, с их ФСБ надо разбираться. А люди – дело такое. Среди наших тоже есть, так что, их расстреливать? Нет, конечно.

– Как к вам относятся в Одессе, когда узнают, что вы были на фронте, что вы ранены?

– Если раньше, как только я приезжал в отпуск, косые взгляды, не очень добрые, то сейчас по крайней мере косых взглядов нет. Люди подходят, благодарят. Уже не один раз подходили, видят, что я без ноги, понимают, откуда я приехал. Разница есть в этом. Благодарят.

– Государственные органы помогают вам? Как вообще отношение Горсовета, местных властей?

– Не знаю, волонтеры попросили Горисполком выделить мне квартиру, потому что мы живем с моей семьей на 20 квадратных метрах, а жилой вообще около 8 квадратных метров. Посмотрим, выделят, не выделят – это дело такое.

– Как вы думаете, на этом этапе у Украины получится вырваться и построить нормальное хорошее государство, победить коррупцию? Один раз уже был Майдан в 2004-м, тогда не получилось, пришел Янукович, сейчас тоже многие разочаровываются. Нужно ли будет делать третий Майдан когда-нибудь или все-таки все обойдется и удастся все сделать как надо в этот раз?

– В ближайшее время третий Майдан нам точно не нужен. Я думаю, поднимаются активные люди, волонтеры, добровольцы, много людей, которые потихонечку их заставят сделать то, за что мы боремся. Думаю, все будет в порядке, никуда мы не денемся от развития.

Фотожурналист провел 3 недели в расположении добровольческого батальона "Донбасс" Национальной гвардии Украины в секторе "М" в районе поселка Широкино. Эти фотографии были привезены с передовой