Нет на свете ничего уродливее "верхнего" (имеется еще и "нижний", поновее) железнодорожного вокзала в Карловых Варах. Если вы отчего-то решили приехать на поезде, а не на быстром и дешевом автобусе, первым делом увидите перекошенное коричневое здание, похожее на морг в стране дураков. Стоит оно здесь с допотопных времен и хорошо помнит Гитлера.

Взамен этого кошмара теперь строят нечто дерзко-металлическое, похожее на домик футуристической улитки. Новый вокзал пока не открыт, и пассажиры добираются до поездов по шпалам. В самом городе за год ничего не изменилось, разве что на главной улице появился магазин "Мир детской роскоши" – с кириллической вывеской, разумеется. Карловы Вары остаются постсоветским курортом, оживающим лишь на время кинофестиваля, когда сюда приезжают тысячи студентов. Они оккупируют лужайки у отеля "Термаль" и неистово веселятся по ночам, мешая спать пенсионерам в соседних гостиницах. Самому "Термалю" в 2017-м исполнилось 50 лет, с каждым годом он выглядит все страшнее, как мертвый зуб, но центр фестиваля остается тут, в трех больших залах и трех маленьких, несмотря на то что не так давно отремонтировали вместительный "Народный дом", похожий на кулич.

Кинокритики, ставившие оценки конкурсным картинам в фестивальной газете, были уверены, что главная награда достанется "Аритмии" Бориса Хлебникова, но жюри к ним прислушалось лишь отчасти: актер Александр Яценко получил премию за лучшую мужскую роль. Его персонаж, врач скорой помощи, бестолковый, но порядочный, пьющий, но трезвомыслящий, несчастный, но любимый, получился настолько правдоподобным, что "Аритмия" кажется документальной лентой. Да, люди ссорятся и спорят именно так, именно так конфликтуют на рабочем собрании, именно так шутят за столом – нет искусственности, символизма, гипербол, драматических условностей. Все мы знакомы с этой старушкой, которая покупает лекарства по совету соседки, а потом задыхается от астмы, знаем эту одинокую злую бабку, страдающую от ипохондрии, видели всех этих пациентов, которых спасает или не успевает спасти Олег – несчастных, измученных, брошенных начальством на произвол судьбы. "Аритмию" уже много раз сравнивали с "Нелюбовью", и в самом деле две вышедшие одновременно картины посвящены распаду семейных и прочих вертикальных и горизонтальных связей и попыткам маленьких людей (у Звягинцева – волонтеры, у Хлебникова – врачи скорой помощи) уберечь эту ветхую социальную ткань от полного исчезновения.

Во второй конкурсной программе победил фильм "Как Витька Чеснок вез Леху Штыря в дом инвалидов", провинциальная сказка о спящей царевне, которой оказался парализованный уголовник Штырь, отец гопника Витьки, труженика мусороперерабатывающего предприятия. Непостижимо, как такое свободное и сумасбродное кино получило деньги от замшелого министерства Мединского – будем считать, что тут вмешались добрые феи. Четыре года назад гениальный актер Евгений Ткачук великолепно сыграл гопника в фильме "Зимний путь"; Витька Чеснок – тот же самый персонаж, только еще более безбашенный. Великолепный дебют режиссера Александра Ханта и оператора Даниила Фомичева, напоминающий о первых лентах Гаса ван Сента и Хармони Корина.

Даниил Фомичев говорит, что ориентировался на работу великого оператора Кристофера Дойла в фильме "Счастливы вместе", которому в этом году исполнилось 20 лет. На Карловарском фестивале показывали и новый фильм, снятый Дойлом, – "Стокгольм, любовь моя" Марка Казинса. Певица Нене Черри (исполнительница знаменитой в конце прошлого века песни "7 секунд") произносит монолог, обращенный к своему отцу, потом долго взывает к пожилому шведу, погибшему под колесами ее машины. В конце концов, у нее заканчиваются слова, и она просто бродит по Стокгольму, а ее не очень сложные мысли время от времени появляются в виде надписей на экране, в то время как Кристофер Дойл снимает с разных точек ее очень пышную шевелюру. Что это было? Зачем? Перед премьерой фильма Казинс написал письмо давно покойному Ингмару Бергману, обвинив его в нелюбви к Стокгольму. Постичь, зачем все сделано, решительно невозможно.

Зато идеально понятен фильм о другом городе – Сухуми. 90 лет назад здесь был открыт обезьяний питомник, в котором проводились и до сих пор проводятся весьма бредовые эксперименты. Биолог Илья Иванов безуспешно пытался скрестить человека с обезьяной в надежде получить работящее, но не слишком рассуждающее существо. Самки обезьян, которых пытались осеменить экспериментаторы, не хотели беременеть и одна за другой умирали, зато нашлись добровольцы-женщины. Письмо одной из них звучит в фильме: ссылаясь на проблемы в личной жизни, она умоляет Иванова позволить ей родить обезьяночеловека. Из этого тоже ничего не вышло, потому что орангутан-осеменитель умер, Иванова арестовали за контрреволюционную деятельность, и сухумский эксперимент был прекращен. Но обезьян продолжали разводить, и к началу грузино-абхазской войны их было уже 6000. Теперь осталось всего 600, остальные умерли от голода: сотрудники питомника говорят, что никто не погиб от боевых действий, хотя кругом стреляли. Питомник находится в жалком состоянии, как и всё вокруг. Хотя война закончилась больше 20 лет назад, в Абхазии разруха, нищета и запустение. Дома, в которых когда-то жили грузины, опустели или захвачены. "Не знаю, то ли убили его, то ли сбежал", – равнодушно говорит о соседе сотрудник заповедника.

Румынский документалист Александру Соломон снимал "Яйца Тарзана" (Тарзан – одна из самых плодовитых сухумских обезьян, ее скелет выставлен в местном музее) безо всякого желания обличить или высмеять, а лишь с этнографическим интересом, однако получился сатирический фильм, нелепый пейзаж "русского мира", кое-как функционирующего по придуманной в советские времена схеме, но без внятной цели. Когда-то сухумских обезьян запускали в космос, теперь проводят эксперименты в духе Иванова: пытаются инъекциями гормонов остановить старение организма. Пожилую обезьяну, которую таким образом задумали омолодить, как раз во время съемок фильма убил посетитель питомника. От бессмысленных экспериментов несчастные животные страдают и гибнут: смотреть на их руки, тянущиеся из кошмарных советских клеток, очень тяжко. И тошно смотреть на российских туристов, пялящихся на несчастных, похожих на узников концлагеря обезьян. Как и положено в "русском мире", почти все сотрудницы питомника, проводящие опыты по омоложению, не верят в то, что человек произошел от обезьяны, и коллективно ходят в православную церковь. И смех, и грех!

Еще один этнографический фильм Spira Mirabilis тоже посвящен экспериментам по продлению жизни. На свете живет одно бессмертное существо – медуза Turritopsis dohrnii (или медуза Бенджамина Баттона). Исследованием этих непостижимых медуз занимается герой, японский биолог. Впрочем, есть другие способы достигать бессмертия – делать музыкальные инструменты, реставрировать Миланский собор или бороться за справедливость в индейской резервации. Обо всем этом Массимо Д’Анольфи и Мартина Паренти рассказывают в своем замысловатом фильме, объединяя несколько разнородных сюжетных линий.

Если вы (как и я) пропустили Каннский кинофестиваль, почти все его лучшие картины можно посмотреть в Карловых Варах. Но, увы, фильм Клэр Дени "Яркое солнце внутри", который я так предвкушал, оказался ерундой с одной немудреной и вздорной идеей: секс и любовь возможны даже после 50 лет. Жюльет Бинош (р.1964), беспрерывно меняющая возлюбленных, выглядит неплохо даже топлесс, но все равно эти тинейджерские страсти ей не идут, равно как и сапоги-чулки на распутном каблуке.

А вот один превосходный прошлогодний фильм я упустил и впервые увидел его в Карловых Варах. "Восхождение" Фионы Тан полностью построено на статичных изображениях Фудзиямы: от знаменитых гравюр Хокусая до кадров из фильма “Годзилла против Кинг-Конга”. Гора, на которую лучше всего смотреть издали, может стать символом безрассудного патриотизма (послевоенная цензура даже запрещала изображать ее в кино), бесчестья или скорби: фильм посвящен памяти друга Фионы Тан, совершившего восхождение на Фудзияму.

Те, кому надоело современное кино, смотрели в Карловых Варах комедию Вацлава Ворличека "Кто хочет убить Джесси?" (1966) о слиянии мира снов и яви и драму Анджея Жулавского "Главное – любить" (1975), а я старался не пропустить ни одного фильма из великолепной ретроспективы Кэндзи Мидзогути. Он был не просто увлечен, а одержим темой проституции (его сестра была гейшей, и сам он чуть было не погиб от рук жрицы любви, набросившейся на него с бритвой), и интересно смотреть фильмы 30-х и 50-х годов вперемешку, подмечая, как, вопреки цензуре, эта страсть то тут, то там вспыхивает в сюжете. Последний фильм на последнем сеансе фестиваля – "Падение Осэн" (1934), история проститутки, влюбленной в нищего прислужника, – восстановлен так, что мы слышим пояснения комментатора, который, как было принято в Японии, растолковывал зрителям происходящее на экране. Этот назойливый гортанный голос подсказывает мне, что кино, подобно непостижимой медузе, обречено жить вечно.