Суды, законы и беззаконие

Марьяна Торочешникова: Сегодня поговорим о том, чем отличился 2020 год и чего ждать в 2021-м. В студии Радио Свобода – главный редактор интернет-издания "Медиазона" Сергей Смирнов.

Год был сложный. Конечно, все так или иначе крутится вокруг коронавируса. Начнем с того, какой удар по правам человека нанесла пандемия, а точнее, чиновники, которые сначала решительно взялись с ней бороться, потом, судя по всему, взяли тайм-аут на время проведения голосования об изменении текста Конституции, а затем снова включились в борьбу (но, кажется, уже не с пандемией, а с собственными гражданами). Иван Воронин – о пандемии и о правах человека в России.

Все эти истории вокруг так называемой самоизоляции (это слово в минувшем году вошло в наш обиход), конечно, очень тревожили многих. Люди отметили, что те ограничения, которые вроде вводились временно, могут распространиться на повседневную жизнь и без всякой пандемии: я имею в виду слежку за людьми на улицах городов, камеры, распознавание лиц. Сергей, как читатели "Медиазоны" реагировали на эти известия?

^{Видеоверсия программы}

Сергей Смирнов: Я думаю, что основные весенние страхи все-таки были преувеличены. Сама по себе электронная слежка развивается в России и без COVID. Еще до пандемии полицейские начали активно ее использовать. Когда началась массовая слежка за инфицированными, было логично предположить, что рано или поздно возможности властей в "ручном" режиме следить за каждым закончатся. В первые дни, когда заболевших было два десятка человек, вице-мэр московского правительства Анастасия Ракова лично обзванивала этот небольшой список. Их можно было отследить и через камеры на подъездах, но когда счет пошел на сотни, стало понятно, что и вся система государства не справилась бы с задачей следить за каждым.

Марьяна Торочешникова: Тем страшнее то, что они начали действовать выборочно.

Сергей Смирнов: Да, это угроза. Понятно, что все эти штрафы и обвинения были очень выборочными, хотя за нарушение режима самоизоляции выписано огромное количество штрафов.

Марьяна Торочешникова: И карантина: по системе "Соцмониторинга" в Москве.

Сергей Смирнов: Я как человек, который был оштрафован за пикет на Петровке, понимаю, что доходило до абсурда. Видимо, как это часто бывает, силовикам были поставлены примерные планы – штрафовать такое-то количество людей. Люди жаловались: в метро проверяли маски и перчатки: в какие-то дни более активно, в какие-то дни – менее.

Марьяна Торочешникова: Вероятно, нужна отчетность.

Сергей Смирнов: Но я бы не сказал, что COVID тут так уж сильно повлиял. То, что развивалось, так и развивается, просто теперь властям стало удобнее объяснять все это.

Марьяна Торочешникова: Вот вы вспомнили о своем участии весной в пикете на Петровке, 38, за что вас обвинили в нарушении режима самоизоляции. Ведь именно коронавирус стал хорошим поводом для того, чтобы фактически запретить в России проведение любых массовых мероприятий и протестных акций – любых, включая одиночные пикеты, что само по себе абсурдно. Ну, как человек, который стоит один с плакатом на социально приемлемой дистанции от кого бы то ни было, может кому-либо угрожать в плане заражения вирусом?!

Сергей Смирнов: Авторитарное государство пользуется пандемией: "Смотрите, по всему миру ограничения прав человека". Это же не только российская проблема. В Европе тоже были приняты довольно жесткие меры – и локдаун, и высокие штрафы. Публичные мероприятия де-факто запрещены. С другой стороны, в России пандемия так и не закончилась, заболеваемость не пошла на спад и вряд ли пойдет в ближайшее время.

Марьяна Торочешникова: Тем не менее они фактически легализовали беззаконие с разгоном одиночных пикетов: к концу года приняли закон, который объявляет очередь на одиночный пикет массовым мероприятием, и если очередь не согласована, то людей можно штрафовать. И дошло уже до абсурда, когда в конце декабря на режиссера-документалиста Виталия Манского составили протокол за то, что он вышел к зданию ФСБ с синими трусами (вероятно, поддерживая таким образом Алексея Навального). Муниципальный депутат и журналист Илья Азар написал у себя в фейсбуке: в протоколе у Манского написано, что он участвовал в "скрытой форме публичного массового мероприятия", используя трусы в качестве "средства наглядной агитации". И это еще до вступления в силу ограничительных мер!

Сергей Смирнов: Но все-таки COVID тут стал лишь поводом. Я не сомневаюсь, что решение о запрете одиночных пикетов не напрямую связано с COVID, а связано, скорее всего, с пикетом на Лубянке после приговора по делу "Сети", когда там собрались около тысячи человек. По закону все нормально: с плакатом стоит один, но, видимо, такая толпа очень нервировала обитателей Лубянки. А COVID – это действительно повод для ограничения прав человека. И я уверен, что в России после завершения пандемии никаких ограничений не снимут. Но, на мой взгляд, COVID не очень сильно повлиял на это "закручивание гаек", они и без того закручивали бы их перед выборами в Госдуму.

Марьяна Торочешникова: Вы упомянули дело "Сети". Это запрещенная в России организация, ее успели запретить еще даже до того, как разобрались, является она террористической или нет. И это подводит нас к обсуждению разговора о российских судах, ведь пандемия коронавируса в 2020 году внесла коррективы и в их работу. Российские суды освоили слушания онлайн, во всяком случае, по гражданским делам (мы рассказывали об этом в наших весенних выпусках). Конечно, несмотря на все ограничения, рассматривали и уголовные дела. Наталья Джанполадова выбрала несколько случаев, заслуживающих особого внимания.

С большинства из этих процессов журналисты "Медиазоны" вели трансляции. Сергей, как сказалась на их работе пандемия? Насколько сложнее стало журналистам попадать в суды?

Сергей Смирнов: Попадать в суды стало гораздо сложнее. Не во все суды удалось попасть полноценно, в некоторых были ограничения. В конце года были аресты, и на эти суды просто не пускали. Басманный суд – классический пример. Но было такое ощущение, что какие-то громкие дела из-за пандемии они постарались закончить: например, судебный процесс по "Новому величию", который шел очень долго, почти два года. Они вынесли приговор во время летнего спада пандемии. Когда можно было ходить, мы ходили, соблюдая предосторожности. Из-за COVID мы старались лишний раз не отправлять корреспондентов. Вот я лично был в Пскове на приговоре Светлане Прокопьевой: там все было довольно хорошо организовано с точки зрения пропуска людей в зал.

Марьяна Торочешникова: Кстати, о приговоре Светлане Прокопьевой и об усилении давления журналистов в России, которых то обещают обозвать "иностранными агентами", то обвиняют в fake news, то, как в случае со Светланой, в "оправдании терроризма". Понятно, что это тоже не сиюминутная, а длящаяся история. С вашей точки зрения, в этом году станет только хуже или дадут немножко выпустить пар перед выборами?

Сергей Смирнов: Я уверен, что станет хуже именно перед самыми выборами. Чем ниже рейтинг "Единой России", тем менее уверенно они себя чувствуют и тем больше ищут виновных вовне. А журналисты – это потенциально одни из тех самых виноватых в низких рейтингах партии власти. Я уверен, что декабрьская лихорадка в Госдуме была связана не только с планомерным давлением на журналистов, но еще и с событиями в Беларуси. Этот репрессивный пакет законов был задуман в том или ином виде, но его очень сильно скорректировали и очевидно усилили из-за этих событий. Они думали: "Как бы нам тут не допустить своей "Беларуси"?". И задумано максимальное количество ограничений именно для тех потенциальных групп, которые могут стать если не инициаторами, то людьми, либо поддерживающими, либо освещающими протест. С другой стороны, хочу напомнить о происходящем в Хабаровске, где в конце года активно штрафовали уже журналистов за стрим-трансляции акций протеста. Тут уже используется белорусский опыт.

Марьяна Торочешникова: Хабаровск – это вообще очень интересная история. Это событие раскачивает регион уже на протяжении нескольких месяцев, но его вообще нет в федеральной повестке, как будто ничего не происходит. И даже на пресс-конференции Путина в декабре, когда кто-то из дальневосточных корреспондентов задал ему прямой вопрос, тот сказал: "Все хорошо, я вообще не вижу поводов для беспокойства. Губернаторы устраивают. К Фургалу у меня не было претензий". Что это такое? Раздвоение личности?

Сергей Смирнов: Нет. Я думаю, ситуация с Фургалом крайне неприятна для Кремля с точки зрения политтехнологий. Кремль всегда любил использовать политтехнологии в таких делах. Тут же на улицу вышли не сторонники оппозиции, не либералы, и властям это понятно и очень неприятно. Вышел же просто весь город, и это крайне сложно назвать выходом каких-то радикальных сторонников Навального, которые хотят свергнуть власть в Хабаровске. А власти понимают, что в Хабаровске им еще выборы проводить. У них просто нет метода, чтобы объяснить эти протесты. Говорить, что там вышли оппозиционеры, плохо. Говорить, что Фургала посадили по делу, плохо, потому что это еще сильнее всколыхнет людей. И они выбрали тактику максимального замалчивания этой темы: "само рассосется". И, в принципе, это довольно успешная тактика. Люди долго выходили – результата нет, и волнение постепенно проходит.

Марьяна Торочешникова: Так же, наверное, как и в Беларуси.

Сергей Смирнов: Да. А повлиять напрямую ты не можешь: новых выборов нет, других рычагов влияния нет. Проблема, конечно, с рейтингами и с выборами. Я думаю, они решают проблему пошагово. Главное – сначала убрать людей с улицы. А что они придумают с выборами в следующий раз? Может быть, сделают виновным нынешнего губернатора Дегтярева, скажут: "Смотрите, он за ЛДПР, он плохой". И на него повесят всех собак перед следующими выборами. Назначат какого-нибудь беспартийного, сочувствующего "Единой России", но не из этой партии, возможно, какого-то демонстративно аполитичного до того момента человека. Они же думают о выборах и понимают, что получат, наверное, низкий результат для "Единой России".

Марьяна Торочешникова: С другой стороны, они же могут опасаться и протестного голосования. Ведь то самое "умное голосование", которое запустил Навальный в 2020 году, дало свои результаты. Мы же видели, как на выборах в небольших каких-то городах и поселках побеждали уборщицы, то есть фигуры, которые были просто спойлерами на этих выборах, но людям настолько надоело все происходящее, что они были готовы голосовать за кого угодно, лишь бы не за "Единую Россию".

Сергей Смирнов: Я думаю, в администрации президента провели не одно совещание по этому поводу, и у них есть план действий на этот счет. И я подозреваю, что регистрация кандидатов в депутаты Госдумы будет настолько тщательной, что каждый потенциальный спойлер и уборщик тоже будет отобран три раза. То есть будет настолько точечный подбор кандидатов, в том числе и соперников для действующей власти, что даже в случае победы эти люди окажутся лояльными правящей партии. А большую часть тех, кто не соответствует этим критериям, просто снимут с выборов, не допустят из-за всех этих фильтров, подписей.

Марьяна Торочешникова: Вы упомянули Беларусь и протесты. В 2020 году "Медиазона" открыла там свое белорусское отделение, специализированный сайт. И ваши журналисты следили за тем, что там происходило после протестов: пыточные изоляторы, избиения мирных граждан… Можно ли тут проводить какие-то аналогии с тем, что происходило в России, скажем, летом 2019 года? Или в те времена, когда проходили действительно массовые акции, российский ОМОН довольно жестко "винтил" людей и их сотнями отправляли в отделения полиции, это было все-таки еще не так страшно, как в Беларуси?

Сергей Смирнов: Нет, это было совсем не так страшно, как в Беларуси. Я бы назвал это единичными случаями серьезного насилия в Москве. А в Беларуси насилие носило ежедневный систематический характер, там такие эпизоды происходили каждый день десятки раз, и гораздо хуже, особенно в изоляторах.

Марьяна Торочешникова: Российские полицейские могут взять это на вооружение?

Сергей Смирнов: Думаю, если будет очень много протестующих и рейтинг будет крайне низкий, то власти попытаются сделать так, чтобы полицейские действовали максимально жестко.

Марьяна Торочешникова: Такое ощущение, что им уже дали карт-бланш на насилие, тем более что внесли какие-то дополнительные изменения в соответствующие законы, и полицейские могут без всякого повода врываться в жилища и автомобили, останавливать людей на улицах. А главное, и это, наверное, тоже следствие белорусского опыта, депутаты предложили скрыть все персональные данные любых полицейских, следователей, судей, эфэсбэшников, вероятно, памятуя о том, что после протестов в Беларуси начали попадаться восстановленные с помощью компьютерных технологий портреты тех милиционеров, которые избивали там людей, и их персональные данные опубличивались.

Сергей Смирнов: Конечно, они делают выводы из событий в Беларуси. Будет ли у нас такое? Это вполне возможно. Конечно, все будет зависеть от массовости акций протеста. В России давно не было крупных акций. В прошлом году люди, по крайней мере в Москве, ни разу по-настоящему массово не вышли на улицу.

Марьяна Торочешникова: Самое заметное – это реакция на дело "Сети".

Сергей Смирнов: Да, но тысячу человек в очереди к одиночному пикету все-таки нельзя назвать по-настоящему массовым выходом на улицу. С другой стороны, рейтинги власти ниже, и, думаю, они сами более-менее это понимают и признают, поэтому и закладывают уличные выступления. Других-то механизмов для выражения протеста власти сами не оставляют. Они же никак не собираются пускать кого-то в Госдуму, проводить относительно честные выборы.

Марьяна Торочешникова: Они даже готовы объявлять обычных граждан "иностранными агентами" и привлекать их еще и к уголовной ответственности: "Сидите и молчите!" То есть вы не можете продемонстрировать свой гнев не только на выборах, но даже и в собственном чате или на странице в соцсети.

Сергей Смирнов: Они очень опасаются, что интернет станет объединяющим местом, где люди начнут призывать к протестам, понимают, что остановить это будет крайне сложно, поэтому заранее запугивают. И кто-то попадет под такой каток потенциальных репрессий. Если не будет серьезной активности, возможно, не будет и массовых репрессий, они ограничатся относительно точечными. Но точно будут приняты какие-то отдельные репрессивные меры. Уже в конце года внесли физических лиц в список СМИ – "иностранных агентов". Я думаю, это продолжится в разных направлениях. Я думаю, у них одна стратегическая задача – максимально обезопасить себя от возможных протестов и тех людей, кто мог бы к ним призывать, попытаться запугать, изолировать, дать понять, что будут дела, будут штрафы.

Марьяна Торочешникова: Или ликвидировать физически.

Сергей Смирнов: Хочется верить, что с Алексеем Навальным это все-таки был исключительный случай, но гарантировать что-то крайне сложно. С одной стороны, в действиях власти есть определенная логика, а с другой – они настолько ужесточились... Приговоры-то какие пошли – 15 лет! Огромные сроки.

Марьяна Торочешникова: Наталья Джанполадова для сравнения вставила в этот ряд дело историка Соколова. Это тоже громкая история. Но когда бывшего главу Серпуховского района Шестуна за экономические преступления приговаривают к 15 годам, и тут же за убийство с попыткой его сокрытия Соколова приговаривают к 12,5, это выглядит дико.

В Ярославле в 2020 году рассмотрели таки дело о пытках в колонии номер 1. А вот добиться привлечения к ответственности сотрудников колонии в городе Ангарске Иркутской области, где весной 2020 года вспыхнул бунт, правозащитникам не удалось, несмотря на многочисленные сообщения заключенных о пытках. Рассказывает Иван Воронин.

На видеосвязи с нами – журналист, член Общественной наблюдательной комиссии Москвы и президентского Совета по правам человека Ева Меркачева.

Ева, в 2020 году ситуация отличалась ли принципиально от того, что происходило в российских колониях и тюрьмах прежде?

Ева Меркачева: Мы оказались в "слепой" зоне, до сих пор не можем оценить, что там происходило. Нас ведь не пускали. До сих пор существует практика, когда нам вызывают конкретных заключенных в комнату краткосрочных свиданий, но мы не можем ходить по камерам, опрашивать их, не можем увидеть своими глазами, в каком состоянии находится человек, кто его сокамерник. У нас очень много вопросов. И я боюсь, что потом мы будем пожинать плоды этой закрытости. Она сейчас вроде связана с пандемией, но я очень переживаю, что это может понравиться некоторым сотрудникам, и они будут впредь практиковать такое же.

Однажды был небольшой люфт по времени, когда нам разрешили ходить по камерам. И мы пришли с проверкой, причем взяли даже с собой депутата Госдумы. И когда мы открыли одну из камер, человек бросился к нам и сказал, что это уже 30-я его камера, и в каждой камере его бьют только потому, что у него так называемая "сексуальная" статья, хотя он говорит, что невиновен. И в той камере, где мы его нашли, он тоже находился вместе с очень странным человеком, который был весь в татуировках. И этот заключенный считал, что его жизни угрожает опасность. Это просто яркий пример того, как можно выявлять что-то, происходящее в СИЗО, если ты ходишь по камерам. А сейчас мы не ходим, так что это имитация общественного контроля.

У нас были ужасные истории, связанные с "Лефортово", когда родные нам говорили, что они переживают за здоровье заключенных. Мы приходим туда, вызываем их, а нам говорят, что они отказались выйти, хотя доказательств нет никаких. А что в этот момент может происходить с человеком?.. Мы можем рисовать себе любые страшные картинки. У нас нет даже четкой статистики по количеству смертей, она какая-то весьма примерная, и вырывать ее приходится буквально зубами. А, когда случаются такие истории, как пандемия, надо, чтобы, наоборот, мы демонстрировали максимальную прозрачность, показывали: есть ограничения, но есть и иные меры, которые все-таки позволяют убедиться, что с заключенными все хорошо.

Марьяна Торочешникова: В 2020 году "Медиазона" проводила исследование о состоянии заключенных в российских колониях в период пандемии, и как раз за это вы получили "по шапке" от Роскомнадзора. Что удалось выяснить вашим журналистам?

Сергей Смирнов: Мы проводили совместное исследование с правозащитной организацией "Зона права". Они старались опросить заключенных, но была та же проблема, о которой говорит Ева: очень большая закрытость. И нам не удалось провести полноценного исследования. 95% информации в этом тексте была из открытых источников. Но даже этого оказалось достаточно для того, чтобы материал был признан fake news, нарушением новых законов о коронавирусе, и нам дали сутки на его удаление под угрозой блокировки всего сайта.

Марьяна Торочешникова: А какое общее впечатление у вас сложилось о ситуации с коронавирусом в колониях?

Сергей Смирнов: ФСИН сделал все для того, чтобы мы не узнали о реальном состоянии с COVID в колониях. Где-то, я думаю, вполне справились и не допустили распространения инфекции, а где-то он начал распространяться, например, в СИЗО. Можно изолировать камеру, но для этого нужны просто экстраординарные методы и средства, и я не уверен, что везде было так хорошо, как говорят цифры, ведь в других странах в тюрьмах с COVID было очень плохо.

Марьяна Торочешникова: В российской армии, как заявлял Шойгу, вообще нет коронавируса. Парад провели. А вот мой зять умудрился под окончание службы в армии переболеть.

Ева, члены президентского Совета по правам человека каким-то образом обсуждали репрессивные законы, которые в конце года в большом количестве приняла Государственная Дума? И как вообще сейчас строится работа СПЧ? Президент вас слышит?

Ева Меркачева: Хочется верить, что слышит. Правда, встречи один раз в год, и этого, конечно, мало. Нужно, чтобы они были чаще, это было бы более эффективно. Сейчас мы не успеваем даже изложить все наши проблемы, которых слишком много.

Мы принимали серьезное участие в законопроектной деятельности. Наша профильная комиссия (туда входят известные правозащитники: Бабушкин, Гефтер, Борщев) разработала, скажем, два законопроекта о переписке заключенных и о том, чтобы свидания и звонки были без разрешения следователя. Нам удалось их только внести, точнее, один из этих законопроектов, а все остальное застопорилось. Было непонятно, почему все это происходит так медленно. При этом моментально принимались другие законопроекты, на наш взгляд, опасные, которые еще больше разделят общество, выявит дистанцию между силовиками и обычными гражданами. Мы очень много всего придумывали и разрабатывали, в том числе по поводу деятельности судов. Некоторые законопроекты мы считали опасным, например, пакет об "иностранных агентах", много раз выступали по этому поводу, говорили, что это беда, особенно когда речь идет об "иностранных агентах" – физических лицах. И вот сейчас даже некоторые журналисты должны будут писать: "Я, такой-то, "иностранный агент". На наш взгляд, это чрезвычайно вредно для государства, это станет заслоном журналистской деятельности, и мы, таким образом, парализуем многие правозащитные и общественные организации, которые иногда не находят никаких других источников финансирования, кроме международных. Вот кто-то один раз выиграл международную премию, деньги пришли – и все: и та организация, где он работает, и он сам – "иностранные агенты". Но тут депутаты нас не услышали.

Пока у нас не получается диалога, мы разговариваем сами с собой, говорим: "Вот это неправильно. Остановитесь! Давайте подумаем про милосердие и гуманизм". Такое ощущение, что либо депутаты не думают, либо они управляемы какой-то силой, которая считает, что у нас слишком все хорошо и надо, чтобы было чуть-чуть похуже.

Сергей Смирнов: Сами депутаты точно не думают, за них думают другие люди. Я предполагаю, что депутаты видят эти законы с утра перед тем, как им говорят: "Идите и голосуйте за них".

Марьяна Торочешникова: Куда больше, чем ситуация в тюрьмах и колониях или истории об "иностранных агентах", судах и митингах, людей волнует их личное благосостояние. В 2020 году многие в России лишились работы или существенной части заработка. Рушились бизнесы, просели целые индустрии. Альбина Кириллова попросила прокомментировать ситуацию адвоката Ксению Михайличенко.

Ксения Михайличенко: С конца марта 2020 года началась масштабная волна увольнений, не все из которых были законными. Летом мы видели очень большой всплеск трудовых споров в судах, причем со стороны работодателей я тоже вижу запрос на то, чтобы попытаться мирно договориться с работниками. Было очень больше количество запросов в марте-апреле, когда компании понимали, что такой большой штат работников им сейчас никак не удастся содержать, поэтому разрабатывались разные варианты: либо увольнение с выходными пособиями, либо переструктурирование заработной платы. И те компании, где руководство изначально пошло по пути диалога с работником, сохранили себя, выжили и пытаются выйти из кризиса, и работники не полностью потеряли заработную плату. А вот в компаниях, которые пошли по агрессивному пути незаконных увольнений, мы сейчас видим огромное количество споров, которые работники выигрывают. У компаний сейчас огромные долги перед работниками, так что им проще закрыться и уйти в банкротство.

Помимо невыплаты заработной платы, это истории, когда люди просто приходили на работу, а у них закрыты кабинеты, их просто не впускают, говорят, что компания закрылась. И тут непонятная ситуация: это не то что незаконное увольнение, а просто какое-то исчезновение работодателя. Ты идешь в суд признавать увольнение незаконным, а суд спрашивает: "А где увольнение? Где приказ?" Но приказа нет, потому что компания испарилась. И таких ситуаций очень много. В минувшем году было также большое количество дисциплинарных увольнений и просто необоснованных дисциплинарных взысканий для того, чтобы не платить премии, которые иногда могут доходить до 100–150% от оклада.

Было очень много увольнений, особенно в период карантина, когда работников якобы переводили на дистанционную работу. Ведь всем же просто устно сказали: "Сидим на "дистанционке". И в какой-то момент человека просто увольняют: за прогул, например. Такой кейс уже вошел в обзор судебной практики Верховного суда, и ВС сказал, что, конечно, нужно анализировать не просто тот факт, что человек не пришел на работу, а в каких это было обстоятельствах и с учетом изначально непонятного карантина. Законодательная база, как в части трудового законодательства, так и в части административного, вообще была не готова к введению режима "всем сидеть дома и не ходить на работу". И суды в этой части сейчас на стороне работников.

Допустим, государство защитило работника в суде, восстановило его на работе, но работодатель не может выплатить ему сумму вынужденного прогула, потому что у него ноль на счетах, и ты не можешь ничего с этим сделать, ведь все в одинаковом положении: как работник, так и работодатель, ни у кого нет денег. Ситуация плачевная.

Марьяна Торочешникова: Действительно, ситуация патовая: кафе, рестораны, небольшие кинотеатры, вся индустрия красоты – это же все рухнуло в одночасье. И вроде власти что-то обещали этим несчастным бизнесменам и работникам, но как-то не очень выполняют свои обещания.

Сергей Смирнов: Везде по-разному. Но в целом государство считает, что оно не настолько богато для того, чтобы помогать всему малому и среднему бизнесу. Ему гораздо проще помочь крупному бизнесу, и оно не первый раз так поступает: в прошлый кризис была примерно аналогичная ситуация.

Марьяна Торочешникова: Но ведь все это следствие того, что государство не объявило режим чрезвычайной ситуации, таким образом просто сняв с себя всякую ответственность за дальнейшую судьбу и предпринимателей, и работников: "Мы вам что-то дадим, но выкарабкивайтесь сами". И вот это, конечно, просто чудовищно!

Сергей Смирнов: Я уверен, они проанализировали ситуацию и решили, что объявлять чрезвычайную ситуацию выйдет слишком дорого для бюджета.

Марьяна Торочешникова: С другой стороны, они нашли способы пополнения бюджета, в том числе и за счет штрафов с граждан.

Но все-таки есть и хорошие новости. Например, в этом году увеличили минимальный размер оплаты труда. С 1 января он впервые превышает прожиточный минимум и составляет 12 тысяч 792 рубля. А прожиточный минимум в целом по России будет равен 11 тысячам 653 рублям. Пенсии по старости тоже обещали проиндексировать. И социальные пенсии будут индексировать аж на 2,6%. А еще обещают, что с 1 января в России начнут прямые выплаты по "больничным", что позволит гражданам получать пособия, минуя работодателя.

Сергей, есть смысл ждать в этом году хоть чего-то хорошего?

Сергей Смирнов: Я думаю, есть. Например, хочется ждать окончания пандемии. Это ключевое ожидание не только для России, но и для всего мира. И я очень надеюсь, что в 2021 году COVID все-таки отступит из-за вакцинации.

Марьяна Торочешникова: А на российские выборы вы надеетесь?

Сергей Смирнов: Нет. Хотя я думаю, что выборы в Госдуму принесут нам определенные сюрпризы, как во время избирательной кампании, так и в самих результатах. Я предполагаю, что голосование будет довольно серьезно протестное, не во всех регионах смогут выстроить стопроцентно работающую машину набора голосов нужным кандидатам. Надеюсь, что в Думе окажется хоть какое-то количество оппозиционных кандидатов нового типа: если будет хотя бы несколько человек, это уже хорошо на фоне той Госдумы, которая есть сейчас.