В Беларуси один за другим идут суды, на которых силовики, участвовавшие в разгоне несогласных с результатами последних президентских выборов, признаются потерпевшими, а протестующих лишают свободы. 25 февраля в Бресте огласили приговор по резонансному делу Геннадия Шутова и Александра Кордюкова.

Геннадий Шутов был смертельно ранен в затылок из табельного пистолета военнослужащим Романом Гавриловым 11 августа. В тот же день товарищу Шутова Александру Кордюкову (в которого тоже стрелял напарник Гаврилова Арсений Галицын) удалось скрыться.

Геннадий и Александр вышли на демонстрацию в Бресте 11 августа. У Кордюкова с собой был обломок металлической трубы, у военных в штатском – пистолеты, Геннадий был безоружен. Между ними завязалась недолгая потасовка (версии обвинения и защитников разнятся, свидетельства были лишь косвенные), в результате которой Шутов был смертельно ранен, а Галицына ударили в бедро.

Установите Мобильное приложение Радио Свобода

Установить

Читайте Свободу в Телеграме

Войти

Подпишитесь на Свободу в Google новостях

Подписаться

25 февраля Кордюкова приговорили к десяти годам колонии усиленного режима за "покушение на убийство лица в связи с осуществлением им служебной деятельности". Потерпевшими признаны военнослужащие Роман Гаврилов и Арсений Галицын. Гаврилов – командир разведывательной группы 1-го особого отряда специального назначения 5-й отдельной бригады Вооруженных сил РБ (в/ч 89417), капитан. Галицын – прапорщик 1-го особого отряда 5-й отдельной бригады специального назначения ВС РБ (в/ч 89417).

28-летний Гаврилов (в прошлом году награжден государственной наградой) признался, что застрелил Шутова в затылок. Судья спросила у него, почему он не стрелял в ногу, на что Гаврилов ответил, что боялся попасть в себя. На вопрос, мог ли Гаврилов избежать выстрела в затылок и сохранить человеку жизнь, капитан ответил: "Я сделал все, что смог. Я плохо себя чувствовал".

Анастасия Баранчук, дочь Геннадия Шутова, на суде 16 февраля сидела рядом с убийцей ее отца. Она рассказывает, как проходил суд:

– Голову не опускали, смотрели в глаза спокойно, считали себя невиновными, не переживали. На суде позволяли себе шуточки. Судья попросила Галицына описать место, где они находились, а он говорит: "Ну, я же не фотоаппарат, чтобы вам все это фиксировать", и смеется. Им это весело было, совсем не страшно, они понимали, что их оправдают в любом случае. А 25 февраля они и вовсе не пришли на слушание, потому что просто знали приговор заранее.

– А вы знали?

– Я думала, что хотя бы Александру уберут срок за покушение на убийство. Мой отец уже умер, на него можно повесить все, что угодно. Он оставался с Гавриловым наедине 4 секунды, и капитан утверждает, что за это время он успел сделать предупредительный выстрел, успел побороться с ним, хотя по видео видно, что отец просто убегал. Суд игнорирует все это.

– У вас опустились руки или вы злитесь и собираетесь что-то предпринимать?

– Я буду добиваться. Пойдем в Минский суд, в международные суды. Мы так этого оставлять тоже не собираемся. Голословные показания, в которых они сами путаются, – все, что есть, – говорит дочь убитого Геннадия Шутова.

Сестра Александра Кордюкова Марина Парийчук показала корреспонденту Радио Свобода видеозапись, которую Кордюков сделал 14 августа и которая есть в деле. Там он говорит: "Теперь я как бы в государственном розыске. За то, что я люблю свою страну. Я служил в армии, давал присягу. Мне стыдно за тех людей, которые сейчас охотятся за мной и за такими, как я. Я очень люблю Гену Шутова, мне очень больно сейчас, это мой хороший друг, товарищ. Они хотят меня схватить во время выходных, я хочу найти хорошего адвоката, чтобы в понедельник самому пойти и сдаться и рассказать, как все было на самом деле. Мне сейчас очень трудно. Я прячусь. Не знаю, может быть, я не успею отправить видео. Но я надеюсь, что успею. Не вините меня в том, что произошло, все те, кто думают, что я виноват. Я виноват? Я виноват".

Смотри также

"Вы убиваете, а бандиты – мы?" Пенсионеры в Минске продолжают протестовать

Марина Парийчук со слезами говорит о брате:

– Все обвинение строится на видеозаписи, которую Саша сам записал 14 августа, сидя в гараже, где он говорит: "Тут война. Мы идем воевать". Когда он услышал выстрел, он и не думал, что эта пуля попала Гене в голову, как можно было об этом подумать… Когда Саша узнал, что его друг застрелен, он записал это видео, чтобы оставить кому-то, он опасался за свою жизнь, он понимал, что его схватят. Прокурор запрашивал 10 лет, хотя по этой статье максимум 25 лет. Но, учитывая то, что человек вообще ничего не сделал и дело полностью сфабриковано, надо иметь неслыханную наглость просить максимум. Я не ожидала, что с него снимут обвинение. Сердцем надеялась, а умом понимала, что нет, на него это повесили только для того, чтобы оправдать этих военных. Если бы с него сняли эту статью, судить бы надо было их. Но за ними все властные структуры. Это какой-то театр абсурда. Да и в принципе непонятно, как пятая бригада Марьиной Горки, в простонародье "спецназ", находилась с оружием среди мирного населения и применяла его. Они ведь должны бороться с внешним врагом, раз они военные? Я не понимаю.

– Роман Гаврилов и Арсений Голицын – это настоящие их имена?

– Мне поначалу показалось, что нет, поскольку они слишком звучные и красивые. Для Беларуси тем более. И потом, не знаю, совпадение ли это, это имена и фамилии двух известных защитников Брестской крепости. В общем, никто не знает.

– Вы услышали на суде доказательства против Геннадия и Александра?

– Ни одного. Только предположения, основанные на словах этих двух "потерпевших". Они настаивали, что мой брат напал на них, одного из них ударил трубой по голове. Экспертиза трубы показала, что на ней только Сашина ДНК. На теле потерпевшего нет никаких следов. Он путается в показаниях: сначала говорил, что получил удар кулаком в голову, потом – что на него покушались как на военного.

– Так они же не были в военной форме?

– Они сказали, что им приказало начальство, в частности Денисенко, поступить в распоряжение ОМОН. Командир ОМОНа приказал им сливаться с толпой, ехать в троллейбусе, выкрикивать лозунги громче всех. Абсолютно никаких опознавательных знаков на них не было. Но даже если допустить, что они знали, что это военные, то разве мирные жители должны им подчиняться? Военного положения объявлено не было. Для меня это были обычные бандиты с табельным оружием.

– Вы следите за другими процессами, когда оправдывают силовиков?

– Да, конечно, но там у них и лица закрыты, и фамилии вымышленные, а здесь решили показать имитацию открытого процесса. У прокурора даже не возникло никаких вопросов, он просто махнул головой. И судья тоже. Будем подавать апелляцию, но она будет рассматриваться так же, как и этот суд. Рассчитывать нам не на что. Они все уже решили и Сашину судьбу уже определили. Я знаю, что мой брат невиновен (плачет). Этот злосчастный кусок трубы, который он подобрал по дороге, потому что была реальная война на улицах… Куча военных с автоматами бегали по улицам, ОМОН избивал людей. Жуть, что творилось, – говорит сестра осужденного за участие в протестах Александра Кордюкова.

Правозащитник Роман Кисляк, который присутствовал на процессе и помогал семьям Шутова и Кордюкова, считает, что законность привлечения военных к разгону мирных демонстраций неочевидна:

– Насколько вообще правомерно привлекать военных к охране общественного порядка, надо разбираться. 12 августа на пресс-конференции начальник УВД Брестского исполкома заявил, что, да, военнослужащие привлекались, но они только стояли в оцеплении и у них не было оружия, заряженного боевыми патронами. Сейчас выясняется, что все это не так. Очевидно, что группа из 20 военных выходила [для разгона демонстраций] в Бресте с июня. По сути это была политическая спецоперация на время выборов, на случай волнений, чтобы нейтрализовать, задерживать тех, кто против власти. Целая группа якобы находилась на учениях в Бресте, хотя расквартированы они в Марьиной Горке (Минская область. – Прим. РС). Вопрос, почему военных разведчиков, которые не имеют опыта и подготовки для работы на демонстрациях, привлекают? Все правозащитные стандарты говорят о том, что это незаконно, неправомерно. И, как правило, использование военных в таких случаях заканчивается летальным исходом для демонстрантов, что и получилось. Гаврилов продемонстрировал, что он не имеет специальной физической подготовки, не занимается рукопашным боем. "Единственное, что я мог, – это достать пистолет и стрелять", – сказал он. Он военный разведчик, у него хорошая стрельба. Военных тренируют для того, чтобы убивать врагов, а не разгонять демонстрантов. Вот он и сделал то, чему его учили. Мы здесь в Бресте негодуем, что эти военные с пистолетами в портупеях ходили, хлопали в ладоши, кричали "Жыве Беларусь!", сливались с группами протестующих.

– На чем строилось обвинение?

– На том, что якобы Шутов и Кордюков подошли к военнослужащим в штатском и спросили: "Ну что, всех вычислили? Вам не стыдно?", то есть восприняли их как сотрудников правоохранительных органов. Произошел конфликт, Кордюков ударил Гаврилова и начал убегать, после чего военные как будто достали пистолеты, стреляли в воздух, кричали: "Стой, стрелять буду!" Когда Кордюков убегал, за ним побежал Голицын и стрелял в него, а Шутов напал на Гаврилова. В процессе борьбы Гаврилов хотел выстрелить ему в плечо, а попал в затылок. Такова версия обвинения. На военнослужащих напали в связи с тем, что они выполняли свой долг по охране общественного порядка, покушались на убийство, и, пресекая неправомерные действия преступников, военные применили оружие.

– Свидетели были?

– Косвенные. Вроде что-то слышали, обернулись, множество людей не было допрошено.

– А может, в такой ситуации не обязательно стрелять? Даже если завязалась потасовка? Судья спрашивала об этом?

– Почему не ударил рукояткой, не применил другой болевой прием, не знаю. Потому что военный.

– А доказательства, что Кордюков действительно имел умысел лишить жизни этого военного?

– Когда Шутова застрелили, Кордюков этого не знал, он только слышал выстрел. Он сам убегал, потом спрятался в гараже, и там он понимал, что его тоже ищут и могут убить, поэтому он записал видеопризнание. Там он говорит: "Мы шли на войну". В реальности в августе в Бресте была бойня со стороны органов правопорядка. А следствие трактует эти слова, будто бы вот они шли на войну, вооружились, чтобы убивать этих военных. Очевидно, что это извращено специально.

– Это не единственный процесс, где силовиков признают потерпевшими?

– Нет, много где силовики привлечены, но они всегда проходят потерпевшими. Но так, чтобы это были военные, – это впервые. Есть масса процессов, где милиционеры заявляют, что на них нападали, кидали в них камни, плевали в них, кусали. Сейчас подряд суды идут и идут: я думаю, чтобы изолировать всех активных людей в преддверии будущей весны, которой они боятся. Боятся, что люди снова выйдут в марте, поэтому хотят пересажать тех, кто уже засветился ранее. Всех предполагаемых манифестантов.

Наши власти заявили, что никого из силовиков в обиду не дадут. Ну вот это обещание реализуется на политическом уровне. Ни одного уголовного дела в отношении милиционера, сотрудника ОМОНа или военнослужащего возбуждено не было. Было возбуждено дело по факту убийства Романа Бондаренко, но будут ли найдены те, кто это сделал, большой вопрос. Я думаю, что это дело так и останется глухим.

– Вы с коллегами пытались задействовать какие-то процедуры универсальной юрисдикции? Международные организации, например?

– Да, мы работаем с Комитетом по правам человека и Комитетом против пыток. Эти процедуры достаточно долгие, но нам важна юридическая квалификация этих действий с точки зрения органов, которые неподвластны политическому руководству Беларуси, – говорит правозащитник Роман Кисляк.

Вице-президент правозащитного фонда "Весна" Валентин Стефанович полагает, что вероятность того, что международные структуры могут как-то повлиять на происходящее в Беларуси, чрезвычайно низка:

– Это очень сложно, но, допустим, в Литве есть прецедент – возбуждение Генпрокуратурой дела по заявлению белорусского гражданина, владельца цветочного магазина. К сожалению, вся эта ситуация показала, что международных механизмов очень мало, особенно для Беларуси, которая не состоит в Совете Европы, и вся эта система по защите прав не для нас – ни Страсбургский суд, ни Европейская конвенция, которую мы не ратифицировали. Возможности ООН мы задействовали, но, как и все международное право, речь об очень мягкой силе. Эта система рассчитана на добропорядочные государства, которые добровольно исполняют свои обязательства. Беларусь тоже участница всех пактов и конвенций ООН, против пыток в том числе. Правда, не ратифицирован факультативный протокол к этой конвенции. На практике это означает, что белорусские граждане не могут обращаться с индивидуальными жалобами в этот комитет. Тем не менее, в 2018 году Беларусь отчитывалась в комитете против пыток. У нас даже в то время были консультации с правительством по поводу создания превентивных механизмов против пыток. Это не новая практика. На заре моей правозащитной деятельности в 1999 году во время "Марша свободы" над задержанными издевались тоже, и дубинки в рот засовывали. Сейчас просто все увидели, что у нас украли выборы, и пытают людей. Вот и вся разница. Недавно были слушания в Совете Европы: заседание, посвященное Беларуси. Это хорошо, но что на практике он могут сделать? Приехать и взять за ухо милиционера Васечкина? Мы пытаемся, чтобы хотя бы дела возбуждали. Мы все это собираем и фиксируем в надежде на то, что рано или поздно мы сможем это использовать, – говорит Валентин Стефанович.