Яков Кротов: У нас в гостях профессор, историк Русской Православной церкви Михаил Бабкин, может быть, единственный в России человек, знакомый с канонами не только теоретически (канонисты есть при каждой духовной академии), но и практически, что значительно важнее.

Установите Мобильное приложение Радио Свобода

Установить

Читайте Свободу в Телеграме

Войти

Подпишитесь на Свободу в Google новостях

Подписаться

Начнем с небольшого видеоинтервью с Михаилом Ситниковым, религиоведом, руководителем Центра религиоведческих исследований "Религиополис". Какую роль играют каноны в жизни сегодняшней Русской Православной церкви?

Михаил Ситников: Трудно что-либо говорить, потому что есть такое понятие, как орос (это догматические понятия любой Церкви), и есть такое понятие, как каноны (это то, что принималось где-то в IV-VIII веках). Каноны принимались в основном в нуждах Церкви, не в нуждах веры. Если говорить о РПЦ, то каноны в ней имеют даже не третьестепенную, а, наверное, пятистепенную роль. Русская церковь перещеголяла в этом плане византийскую симфонию и стала просто служить, прислуживать и соответствовать всеми своими нуждами именно государству. Это не советское изобретение, это изобретение еще, видимо, послепетровского времени, но в последнее время это превратилось в какую-то пародию. Канонов церкви – а это любовь, милосердие, снисхождение к слабым мира сего - уже нет, есть только возвеличение некой церковной структуры, то есть конфессии, и все. Какие каноны, зачем они нужны?

Яков Кротов: Михаил Анатольевич, насколько синодальное законодательство имело отношение к церковным канонам византийской эпохи? Они, как я понимаю, составляют объемы понятия "каноническое право".

Михаил Бабкин: В самом своде законов Российской империи законы о Церкви были: Духовный регламент и целый кодекс законов об иностранных, инославных исповеданиях, плюс еще устав "О духовных консисториях". И в этих кодексах права, где-то в преамбулах, были ссылки на то, что мы придерживаемся канонов Православной церкви. А в самих законах уже не было ссылок на каноны, но общая ориентация была очевидна. Если просто изучать законодательство – например, тот же обет нестяжания, монашеские обеты, – то синодальное законодательство практически согласовывалось с канонами Православной церкви, хотя и без четкой ссылки на них.

Яков Кротов: Но эти каноны все-таки составлялись в Византии. Я помню исследование профессора Алмазова XIX века о том, что в древней Украине и в Московской Руси эти каноны были значительно смягчены, потому что византийское законодательство очень любило смертную казнь и членовредительство, а в России эти канонические наказания записывали, но никогда не воплощали. В этом смысле русское каноническое право оказалось даже мягче, чем византийское.

Михаил Бабкин: Русского канонического права как такового нет.

Яков Кротов: Ну, извод – как вариант.

Михаил Бабкин: Извод – это, собственно, само законодательство о Церкви. Это было имперское законодательство.

Яков Кротов: С отсылками к византийским канонам.

Михаил Бабкин: Отсылки были минимальные, где-то в преамбулах, потому что российское законодательство императорского периода создавалось как здание, кирпичик по кирпичику, чтобы по возможности не было внутренних противоречий, все поправки и нововведения строго учитывались, и было согласование одних законов с другими (в отличие от нынешнего законодательства, которое абсолютно хаотичное).

Яков Кротов: Это означает, что древние церковные каноны могли противоречить российскому законодательству?

Михаил Бабкин: Еще в императорский период широко велись споры о том, какова область применимости канонов и изменяемы ли каноны. В академической среде существовали три точки зрения. Первая - что каноны догматичны, их нельзя трогать, они должны свято исполняться, несмотря на то, что по тем, да и по нашим временам в них было много нелепицы (например, нельзя монашествующим питаться в столовых, нельзя мыться в бане с иудеями, нельзя мужу с женой мыться в бане вместе). Сана можно было лишать хоть патриарха Кирилла, потому что он любит держать дома больших собак, а есть канон, согласно которому священнослужителям запрещено держать собак.

Яков Кротов: А кошек?

Михаил Бабкин: Про кошек ничего нет, но сказано, что епископы могут иметь рабов. Так что рабовладельческий строй очень каноничен, и если сейчас православные епископы заведут себе рабов, то это никак не противоречит канонам.

Яков Кротов: Февральская революция что-то изменила? Императорское законодательство исчезает, наступает свобода…

Михаил Бабкин: Это уже когда началась большевистская борьба с "проклятым прошлым", революционное право, и там как раз не признается императорское законодательство, которое не соответствует интересам революции. А февральская революция ничего не изменила, там законодательство менялось жестко и педантично, и прежде чем что-то менять, надо было отменить прежние статьи.

Яков Кротов: Тогда почему много лет обсуждался вопрос о церковном соборе, а он собрался только летом 1917 года? Ходил даже слух, что Николай II хотел сам стать патриархом, что было бы уже совсем не канонично. Очевидно, что февральская революция как-то помогла восстановить канонической порядок управления Церковью.

Михаил Бабкин: Это говорит само высшее духовенство, которое было заинтересовано в пропихивании идеи патриаршества. Ссылаются на апостольское правило, что каждому народу подобает подчиняться первому из епископов, как отцу. И на этот канон как раз ссылались: дескать, устройство Церкви не канонично, поскольку ее возглавляет Синод, а должен возглавлять патриарх. А поскольку нет патриарха, вот этого первого епископа, которому все подчиняются и чтут, как отца, значит, Церковь не канонична, она обезглавлена императорской рукой, Петром I, и надо снова вводить ее в каноническое поле.

Яков Кротов: Если Петр упразднил патриаршество…

Михаил Бабкин: И правильно сделал, все по канонам.

Яков Кротов: Значит, Церковь была канонична в XVIII-XIX веках? Может ли быть вообще неканоническая Церковь?

Михаил Бабкин: Конечно, нет. В синодальный период Церковь соответствовала канону о первом епископе, на который ссылаются. В Синоде был первенствующий член Синода, он же первый епископ, а Синод – это был постоянно действующий собор, и на этом соборе был первенствующий иерарх. Был первый епископ Церкви, только без патриаршего сана. И когда в начале ХХ века шли дискуссии о необходимости реформы Церкви, о ее будущем, как раз обсуждали этот канон.

В Императорском Московском университете, на юридическом факультете была кафедра церковного права, и там были такие светила церковного права, как профессор Павлов, родоначальник русского церковного права как науки. Его продолжатель – Николай Суворов. Есть две концепции истории Церкви – патриархоцентричная и императороцентричная, и я на стороне второй, то есть на стороне профессора Суворова.

Яков Кротов: То есть, если нет императора, то нет и Церкви, она неканонична.

Михаил Бабкин: Церковь есть, но это проблема священства царствования. В марте 1917 года не стало императора, а в ноябре уже появился патриарх. Наверное, у духовенства был какой-то интерес в свержении монархии.

Яков Кротов: А не может ли быть так, что свержение императора было выгодно всем – и князю Львову, и историку Милюкову, и крестьянину, и плотнику? Ведь если, скажем, победить оспу, то это выгодно всем. Может быть, свобода просто всем выгодна?

Михаил Бабкин: Это не об императоре, а об императорской власти.

Яков Кротов: Я это и имел в виду – неограниченная, самодержавная, автократорская власть…

Михаил Бабкин: Ну, во-первых, автократора не было уже давно, с 1906 года, с Госдумы и так далее: император очевидно перестал быть самодержцем.

Яков Кротов: Ну, он же ее и разогнал - значит, самодержец.

Михаил Бабкин: Зато он не мог принимать законы без Думы, закон встал над императором. Если император разгонял Думу и в междумский период издавал какие-то указы, то они не имели статуса закона, процедура встала над императором.

Яков Кротов: Означает ли это, что церковные каноны стоят выше, чем власть патриарха?

Михаил Бабкин: Каноны, что дышло, как развернешь, так и вышло. Петр I, кстати говоря, выстраивая свою систему российского законодательства, сравнивал игру с канонами с игрой в карты и говорил, что законы можно крутить-вертеть как угодно, а этого быть не должно, должно быть строгое и четкое здание. И весь императорский период выстраивалось это здание законодательства, правовые кодексы империи. А в РПЦ имеет место игра канонами, когда ссылаются на каноны и тут же на них не ссылаются. На основе канонов можно обосновать вообще все, что угодно. Необходимо патриаршество – будет вам канон; в Украине не должно быть патриарха, должен быть первый епископ - тоже… А в канонах говорится о "епископе каждого народа", то есть украинского, татарского, чукотского и так далее.

Яков Кротов: Ну, на это отвечают, что мы один народ – славянский.

Михаил Бабкин: Это уже свои трактовки, но если читать букву закона…

Яков Кротов: Хорошо, светский закон, включая закон Российской империи, подразумевал, что это часть судебной, правовой системы, то есть может быть адвокат, истец, ответчик, состязательный процесс. Каноны не подразумевают, что должен быть адвокат и прокурор: есть епископ, он все и решит. Это правильное ощущение?

Михаил Бабкин: Это, конечно, неправильное ощущение, и как раз с высоты епископских кафедр это все внушается. Одна точка зрения - что каноны неизменны, другая точка зрения была еще с императорского периода: часть канонов неизменна, а часть можно отменять, изменять, они не являются догматом. А кто-то еще в ту пору говорил, что вообще надо придать забвению все эти кодексы и законы, вообще не ссылаться на них, потому что на основании канонов можно что угодно доказать и тут же опровергнуть. Есть даже такой термин – игра канонами.

Яков Кротов: А церковный суд был?

Михаил Бабкин: Епископский суд, конечно, был, но необходимо было проводить реформу Церкви, и в любом случае во главе всего, как крайний судья, в царской России был император.

Яков Кротов: И чем сегодняшняя ситуация отличается от ситуации столетней давности? 1919 год – патриарх есть, государство отделило от себя Церковь. Это была идеальная ситуация, если забыть про Гражданскую войну?

Михаил Бабкин: За отдаление Церкви от государства выступало само духовенство, причем давно, а особенно в 1917 году, после Февральской революции, когда началась свобода слова, широкое обсуждение будущих проектов.

Яков Кротов: За отделение от государства, включая отделение от государственной казны?

Михаил Бабкин: Кто-то говорил "да", но это на основании личных мнений, Андрей Ухтомский говорил, что Церковь не должна ничего брать от государства. А кто-то говорил, что Церковь должна быть отделена от государства, но при сохранении финансирования, благорасположения государственной власти к Церкви. Это старались внести в законодательство и внесли. Можно сказать, что министр исповедания и глава государства должны быть де-юре православными, и автоматически считалось, что как сыны Церкви они будут блюсти интересы Русской Православной церкви. Вот такой выход находился.

Яков Кротов: Но Дума могла представлять интересы и не православных.

Михаил Бабкин: Это да. Но уже после Февральской революции хотели ввести такую норму, Поместный собор и другие органы обсуждали, что глава государства как император не может принадлежать не к Православной церкви.

Яков Кротов: Сегодня, когда ссылки на каноны появляются в газетах, журналах, передачах…

Михаил Бабкин: Да и "Пусси Райот" судили со ссылками на каноны. (смеется)

Яков Кротов: В приговоре они, по-моему, все-таки не упоминались, это было только в обвинительном заключении. Но да, прокуратура это использовала.

Есть ли смысл для оздоровления церковной жизни пытаться возродить каноны как некоторую правовую систему внутри Церкви? Или забыть об этом? Что останется, если отодвинуть каноны?

Михаил Бабкин: Я считаю, что в Церкви должно действовать законодательство. Вот в императорский период было законодательство о Церкви, и там все было так или иначе регламентировано.

Яков Кротов: Это было законодательство, выработанное государством.

Михаил Бабкин: Это было согласование церковного права с государственным. Российская империя представляла собой единое церковно-государственное тело, во главе которого стоял император, и ее законодательство было и государственным, и одновременно церковным, то есть невозможно было провести границу, где заканчивается Церковь и начинается государство.

Яков Кротов: Но, на ваш взгляд, лучше все-таки отделение?

Михаил Бабкин: Я фанат петровской системы, считаю, что всюду должны быть регламенты. Например, самое святое – вопрос о деньгах, о собственности - ну, в преломлении, естественно, к РПЦ МП. В Русской церкви надо кончать правовой беспредел, епископское всевластие, самовластие. Долой епископское самодержавие!

Яков Кротов: А каноны не предусматривают самодержавие епископа?

Михаил Бабкин: А тут, как я уже говорил, что дышло: хочешь доказать самодержавие епископа, включая то, что у него должны быть рабы, - это пожалуйста, есть каноны. Нужно разбирать понятия, что вообще есть Церковь, и где у нее границы. И тогда, если миряне – это члены Церкви, то у них есть право голоса, право власти, например, контролировать приходские деньги, участвовать в жизни прихода, и, соответственно, епископское самовластие заканчивается.

Яков Кротов: Мы говорили больше о России, но вы же, наверное, не отделяете российское православие от греческого, болгарского, всемирного. В других Церквях, прежде всего в Константинопольской, Греческой, дело с канонами обстоит лучше, они помогают Церкви жить или, как и в России, больше помогают самодурству епископата?

Михаил Бабкин: Я не имею такого погружения в те Церкви, но знаю, что в Константинополе более серьезно относятся к канонам.

Яков Кротов: То есть современные западные системы, когда, скажем, приходы российских мигрантов в Западной Европе образуют некоторый союз, это, в принципе, против канонов, но это соответствует принципам демократии – люди сами это выбрали, объединились по такому национальному признаку. Можно соединить это с каноническими основами?

Михаил Бабкин: Не надо ничего соединять ни с какими основами: вы будете соединять с канонами, а вам скажут, что ваша структура неканонична. Просто предать все эти каноны забвению, поцеловать и поставить на полочку. И выработать новые правила.

Яков Кротов: Чего больше недостает – хороших законов, хороших канонов или правильно действующей, демократичной системы выборов и суда? Или одно связано с другим?

Михаил Бабкин: Я считаю, что нужно выработать процедуры, вопросы суда, демократическую систему управления.

Яков Кротов: Разве духовный регламент можно назвать демократической системой?

Михаил Бабкин: Мы же говорим о сегодняшнем дне. После 1917 года Церковь находится в других реалиях, даже канонических, потому что ее возглавляет патриарх, и она замкнута сама в себе, над ней нет государственного контроля. Император осуществлял функцию внешнего надзора за Церковью, и не только император, но и оберпрокурор, и в каждой епархии был секретарь духовной консистории, который не подчинялся местному епископу. Но у секретаря духовной консистории была очень большая власть, это был как бы микрооберпрокурор в каждой епархии. И епископы, духовенство знали, что параллельная система власти, не церковный, но светский контроль доложит о финансовых, нравственных и прочих нарушениях. Это была хорошая, реально действующая узда. А после того, как ее не стало, когда вся система власти поменялась, у Церкви исчез этот внешний контроль, они стали вариться в собственном соку, и пошел энтропийный процесс на вырождение.

Яков Кротов: Была узда, ее не стало, и слава Богу, потому что Церковь - не лошадь, узда ей не нужна, а вместо узды пусть будет единение паствы и епископов, мирян, мирянок, архиереев. И это лучше, чем узда, потому что это те каналы, по которым в души и в мир проходит дух Божий.