Марьяна Торочешникова: По меньшей мере 30 человек в России пострадали от преступлений на почве ненависти за первые шесть месяцев 2016 года. В прошлом году жертв было не менее 99, и 9 из них были убиты. Такие данные приводит Информационно-аналитический центр "Сова". Статистика не в полной мере отражает реальное положение дел. По словам правозащитников и адвокатов тех, кто пережил насилие на почве ненависти и вражды, российские правоприменители ищут любой предлог для того, чтобы спускать такие дела на тормозах. Почему это происходит? Можно ли добиться правосудия людям, пострадавшим от рук нацистов и гомофобов? И как это сделать?

В студии Радио Свобода - координатор проектов и консультант по миграции Комитета "Гражданское содействие" Марина Лексина и адвокат Филипп Шишов.

Для начала я предлагаю посмотреть небольшое видео - свою историю рассказывает Джахонгир Турсунов. Ему 23 года. Джахонгир - профессиональный сварщик. Пару лет назад в поисках работы он приехал в Россию, и все шло хорошо до 20 апреля 2016 года...

Джахонгир Турсунов: Здесь вот, видите, полностью сломался череп. Вот сюда хотят поставить сетку. Назад, домой ехали, и одна женщина обратилась ко мне за сигаретами. Я сказал: "Нет сигарет у меня, я не курю". Она сказала: "Чурка!" Просто так. Я ответил: "Зачем так говорите?"

Вот так и случилось. Потом избили. Сначала она хлопнула меня ладошкой, потом этот начал, мужик ее. Дальше не помню, что было. Очнулся в больнице. Там сказали: "Будешь инвалидом на всю жизнь". После этого я лежал в больнице, потом вышел, обратился в полицию. Пять месяцев прошло - никаких результатов нет. Спрашивали, как избили, кто избил, я все объяснил. Подробностей я не помню, и кто избил, тоже не помню. Я в коме был пять дней, проснулся - в больнице лежу и сам даже не знаю, как получилось.

Марьяна Торочешникова: Теперь Джахонгир не может работать из-за травмы. Он ждет повторной операции по восстановлению свода черепа и живет при поддержке родственников и сотрудников Комитета "Гражданское содействие", которые, помимо прочего, помогли ему подать прошение об убежище по гуманитарным основаниям, так как нужна реабилитация и участие в следственных действиях.

А вот еще одна история. Сулаймону Саидову 38 лет, у него пятеро детей. В Москву он приехал 13 лет назад в поисках заработка, чтобы прокормить свою семью. 8 апреля 2016 года вместе со своим племянником он возвращался с работы домой на метро. В вагоне их стал задирать изрядно выпивший пассажир. Послушаем рассказ Сулаймона, который записал адвокат Филипп Шишов в больничной палате.

Сулаймон Саидов: Когда стали подъезжать к станции "Коломенская", парень вытащил пистолет. Я подумал, что он игрушечный, не испугался. Вдруг он выстрелил мне в голову. Я схватился за голову, чтобы кровь не пошла. Он еще раз выстрелил, теперь уже по макушке. Я заслонил собой племянника, чтобы ему пуля не досталась. Племянник спрятался за какую-то женщину. Парень еще раз выстрелил в меня, попал опять в голову, чуть выше брови. Я отвел его руку, чтобы защититься, но он выстрелил мне в живот. Я скрутил его руку, выхватил у него пистолет и отбежал. Он бросился ко мне. В это время какая-то женщина дернула стоп-кран, но поезд почему-то не остановился.

Когда я вышел на станции, меня схватили сотрудники полиции, надели наручники. Я им сказал, что не виноват. Там стояли три-четыре свидетеля, они подтвердили, что я не виноват. Меня отвели в сторону, сняли наручники. Потом появились два ОМОНовца. Мне бросили какие-то тряпки, чтобы я завязал ими голову.

Марьяна Торочешникова: Стрелявшему в Сулаймона "парню" 59 лет, его зовут Сергей Царев. Против Царева возбуждено уголовное дело, он находится под арестом, его обвиняют в покушении на убийство. Сулаймону врачи удалили правый глаз. Сейчас он ждет операцию по восстановлению свода черепа, она тоже достаточно дорогостоящая. На пребывание в больнице после ранения родственники и сотрудники Комитета "Гражданское содействие" тоже собирали Сулаймону огромные деньги, поскольку медицинской страховки у него нет.

Марина Лексина курирует подобные вопросы в Комитете "Гражданское содействие". Вот эти истории, которые мы только что услышали, - это что-то из ряда вон выходящее, или вы достаточно часто сталкиваетесь с такими историями?

Марина Лексина: Мы занимаемся помощью мигрантам и беженцам, и у нас есть открытая приемная, куда каждый день приходят люди. Каждый совершенно свободно может прийти и поговорить с нами о своих проблемах. Да, это почти каждодневная наша реальность. Когда к нам приходит новый человек, мы обязательно его опрашиваем на предмет того, переживал ли он нападения, и, как правило, люди нам сообщают, что в какой-то момент, пребывая в России, они повергались нападениям. Кто-то выходил из положения своими силами, кто-то попадал в больницу, кто-то хочет забыть это, как страшный сон, а кто-то ищет справедливости, но часто не находит ее.

Марьяна Торочешникова: Кто-то хочет найти справедливость, добиться правосудия, но не находит ни того, ни другого. Почему так происходит?

Марина Лексина: У правоохранительных органов просто нет желания особо расследовать такого вида преступления, возбуждать уголовные дела с квалифицирующим признаком "нападение на почве ненависти". Жертвами, как правило, становятся мигранты, беженцы, люди не славянской внешности, которых очень легко выделить из толпы на улице и напасть на них, и правоохранительные органы тоже соответствующим образом к ним относятся, ведь это люди часто находятся в сложной жизненной ситуации. Кто-то ищет убежища, пересидел визу, нелегально находится в России. Как мы знаем, трудовых мигрантов из Центральной Азии вообще преследуют правоохранительные органы, ловят их на улице и выдворяют. И для полиции, как правило, такие люди, несмотря на то, что они приходят в полицейский участок и заявляют о том, что на них было совершено нападение, в первую очередь сами являются нарушителями закона.

Марьяна Торочешникова: Тут как раз очень показательна история Сулаймона, потому что, когда приехала полиция, винтить начали именно его, а не человека, на которого указывали другие пассажиры. Тем не менее, нападавшего все же удалось вычислить. Как это произошло?

Филипп Шишов: Когда двери открылись, Сулаймон выпал из вагона, окровавленный, с пистолетом, который отобрал у Царева, и лежал на платформе. А вииновник спокойно ушел, поднялся наверх. И когда подбежали сотрудники полиции, они в первую очередь увидели оружие и скрутили человека. Хорошо, что одна из девушек, свидетельница, сказала: "Вы не того скрутили" - и указала на того человека, который удалялся. Но, к сожалению, сразу догнать его не получилось, он спокойно пришел домой. Уже впоследствии его вычислили по номеру пистолета, задержали, опознали по видеокамерам в метро и привлекли к уголовной ответственности.

Марьяна Торочешникова: То есть в данном случае правоохранительные органы все же начали расследование и сейчас его ведут, обвиняемый находится под арестом. Значит, теоретически Сулаймон может добиться справедливости?

Филипп Шишов: Здесь вопрос в квалификации действий этого преступника. Сейчас уголовное дело возбуждено по первой части статьи 105-ой Уголовного кодекса РФ (покушению на убийство), и в данном случае речь идет просто о том, что один человек хотел убить другого. Это не получилось, потому что была вовремя оказана медицинская помощь, но умысел был направлен именно на это.

Марьяна Торочешникова: А какая разница потерпевшему, в которого стреляли, за что посадят его обидчика - за покушение на убийство или за покушение на убийство на почве ненависти? Его же в любом случае призовут к ответу.

Филипп Шишов: Понимаете, это дело является делом публичного обвинения. То есть здесь не просто затрагиваются интересы потерпевшего, а это преступление против общества. Когда происходят такие преступления не почве национальной или расовой ненависти, от этого страдают не только те люди, которые получили инвалидность или были убиты, но и все общество, потому что в данном случае, если преступник не наказан именно за то, что он совершил, фактически это избежание наказания.

Мы полагаем, что в данном случае квалификация должна быть изменена на часть 2-ю этой статьи 105-ой – «по мотивам ненависти». Либо нужно доказать мотив ненависти, либо это хулиганские побуждения, потому что эти люди однозначно не были знакомы между собой, и если был какой-то мотив, то он возник внезапно, и сами действия обвиняемого показывают, что он пренебрегал общественным правопорядком.

Марьяна Торочешникова: Сулаймон же рассказывал, с какими словами обращался к нему этот мужчина… И он явно не просто так стал задирать Сулаймона с племянником, а потому, что ему не нравилось, как они выглядят, какой они национальности. Но почему общество должно беспокоить, что где-то в метро какой-то сумасшедший напал на какого-то мигранта?

Марина Лексина: Не совсем верно говорить, что это «какой-то сумасшедший». Иногда человеку удается обрести убежище в безумии, но люди и в здравом уме совершают такие преступления. Это социально опасное деяние, и государство должно дать сигнал, что такие преступления будут преследоваться, наказываться, что они общественно порицаемы.

А для всех остальных это важно, потому что мы в любой момент можем оказаться в меньшинстве, и, когда не хватает сигналов со стороны государства, не хватает внимания общественности к такого рода преступлениям, жертвой может стать каждый.

Марьяна Торочешникова: По большому счету это осуждение нацизма. То есть государство в лице судьи, в лице правоохранительных органов должно задекларировать, что Российская Федерация не поощряет преследование по какому-либо признаку…

Марина Лексина: Да, и будет преследовать за преступления, которые мотивированы ненавистью. А ненависть бывает не только межрасовая или этническая, но и идеологическая, ненависть к определенной социальной группе и так далее. Каждый может оказаться в социальной группе по любому признаку, это и важно.

Кроме того, если не находится и не наказывается преступник, это оставляет глубокие шрамы в душе людей, переживших такие нападения. Люди переживают эту травму в течение всей жизни, и, если с ней не работать, то это приводит к плачевным последствиям.

Марьяна Торочешникова: Или человек может начать мстить, что приведет к новым жертвам.

Марина Лексина: Такие случаи крайне редки. Как правило, это миролюбивые люди. Я разговаривала со многими жертвами, и они все говорят: "Я не понимаю, что такого я сделал, что на меня напали и нанесли такие травмы". Сначала это недоумение, а потом оно переходит в какой-то гнев, который человек не выпускает, потому что в нем нет природной агрессии. Он не способен кого-то избить или убить, и это переходит в хроническую травму.

Вот у нас есть один заявитель из Таджикистана, на него напали лет пять назад на станции, когда он выходил из электрички. Его побили футбольные фанаты, и это происходило на глазах полиции. Полицейские были на станции, человек (жертва) подошел к ним, сказал, что его избили, по нему это было видно, у него текла кровь. Он указал на убегавших людей, которые его били, но полиция ничего не сделала. Он сейчас переживает глубокий психологический кризис. С ним работали наши психотерапевты-волонтеры, и они говорят, что человек застрял, он не может двигаться дальше, он даже не готов работать с травмой. Это приводит к плачевным последствиям.

Марьяна Торочешникова: И подрывает доверие к правоохранительным органам - не только со стороны мигрантов, но и со стороны граждан России, которые выглядят как-то иначе или занимаются чем-то таким, что не нравится кому-то еще, и их за это преследуют.

В Санкт-Петербурге живет адвокат Ольга Цейтлина, она работает по делам мигрантов. Она, к сожалению, не смогла к нам присоединиться, потому что у нее сегодня судебное заседание как раз по делу об очередном нападении, но я попросила ее рассказать, почему жертвы преступлений на почве ненависти сталкиваются с такой неприязнью со стороны российских правоохранительных органов.

Ольга Цейтлина: Лица, которые являются потерпевшими именно на почве ненависти (а, как правило, это мигранты, люди, которые выглядят по-другому, у них другой цвет кожи, другой разрез глаз), прежде всего, сталкиваются с тем, что их самих воспринимают как нарушителей неких режимов, миграционного законодательства. И первый вопрос, когда они приходят подать заявление: "На каком основании вы находитесь в России? Законно ли вы здесь пребываете? Есть ли у вас миграционный учет, регистрация, миграционная карта, патент?" - и так далее. И, если этого нет, как правило, говорят: "Вы здесь незаконно, и почему вы к нам пришли? Вы сначала узаконьте свое правовое положение, а потом жалуйтесь на действия третьих лиц". То есть жертву преступления воспринимают именно как правонарушителя. И зачастую сами люди боятся обращаться в правоохранительные органы, потому что их могут привлечь к административной ответственности, вплоть до выдворения из страны.

Второй момент - это не рассмотрение, не расследование должным образом мотива ненависти и вражды. Ведь проще всего сказать, что это было банальное хулиганство, нападение на почве личных неприязненных отношений, что это была обоюдная драка, конфликт. Но это очень тонкий и сложный мотив, сложная грань, которую необходимо выявлять и расследовать. Как правило, это не делается.

Например, я вела такое дело. В офис лиц нетрадиционной сексуальной ориентации, на такое радужное чаепитие ворвались люди, открывшие огонь из пневматического оружия. Одной девушке несколько раз выстрелили в спину, а моему подзащитному выбили глаз. Нападение сопровождалось криками: "Куда ты пошел, пи...ор! Вернись!" Он потерял зрение, полностью ослеп на один глаз. И до сих пор, как мы ни бились, как ни пытались возбудить дело именно по мотиву ненависти и вражды к определенной социальной группе - в данном случае это ЛГБТ - нам это не удалось. Правоохранительные органы говорят: «Мы сначала их найдем, спросим, почему они на вас напали, и тогда, возможно, вменим этот мотив».

Но когда сразу не идет расследование и поиск преступников в гомофобной среде, в среде, которая распространяет какие-то листовки против ЛГБТ-комьюнити, когда не изучаются связи, не изучаются прежние угрозы жертве, конечно, круг поисков сужается, и этот мотив должным образом не расследуется. Он не вменяется, а значит, и не расследуется.

Мы можем только жаловаться. Причем, когда мы жалуемся в суды, суд говорит, что это прерогатива следствия - вменять тот или иной мотив: только следователь определяет ход расследования, а суд не может заставить следователя что-то делать, это не функция суда - влиять на ход расследования.

Мотив ненависти - это особый квалифицирующий признак фактически во всех статьях. Кстати, раньше его не было, например, в статье "Убийство", теперь это есть и в статье "Убийство", и "Нанесение тяжких телесных повреждений", и "Хулиганство", и так далее.

Конечно, если нет этого квалифицирующего признака, то это рассматривается как банальное хулиганство или бытовое убийство, и человек несет меньшее наказание, и тем самым происходит сокрытие преступления.

Нужно отметить, что сегодня мы не наблюдаем того беспредела, который был несколько лет назад. Да, система инертна, они не хотят расследовать эти мотивы, не хотят их вменять, но все-таки какая-то информация собирается, поступает, работает и Центр Э, и какие-то подвижки в этом направлении есть, хотя очень и очень слабые. Фактически со всеми делами, которые мы сейчас ведем, мы уходим в Европейский суд по правам человека и доказываем там, что не было проведено должное эффективное расследование именно этого мотива ненависти и вражды.

Марьяна Торочешникова: Но по каждому делу, конечно, не находишься в Европейский суд по правам человека.

Филипп, а вы видите какую-то возможность повлиять на российских следователей и полицию, чтобы они начали иначе относиться к людям, пострадавшим от преступлений на почве ненависти?

Филипп Шишов: Они достаточно формально подходят к делу. Можно попытаться помочь им в расследовании, найти свидетелей...

Марьяна Торочешникова: То есть вы фактически выполняете за них их работу!

Вот есть избитый человек, есть свидетели, которые говорят, как все было, что именно выкрикивал нападавший в тот момент, - но зачем полицейские при этом говорят: нет, давайте спросим нападавшего, по какой причине он это делал?

Филипп Шишов: У нас правоохранительная и судебная системы построены таким образом, что фактически нет оправдательных приговоров - меньше половины или даже трети процента. Это происходит потому, что дела просто так не возбуждаются. Вот если следователь уверен, что дело устоит в суде, будет с обвинительным приговором, только в этом случае он принимает решение о возбуждении уголовного дела. В мозгу следователя происходит целый комплексный анализ: по какой статье возбуждать, какая статья пойдет в суд, какую утвердит прокурор, достаточно ли мы сможем собрать доказательств этого мотива... И когда эта уверенность появляется в голове, тогда возбуждается дело или идет переквалификация.

Если этого нет, будет минимальное обвинение. Следователь боится, что в суде адвокат развалит дело, поэтому предъявляют минимальное обвинение, арестовывают, а впоследствии, если выясняется такой мотив, тогда уже возможна переквалификация. На это мы и надеемся.

Марьяна Торочешникова: Но Ольга Цейтлина обратила внимание на то, что, если следователи с самого начала отказываются учитывать мотив ненависти, то они теряют время, теряют доказательства и могут, в конечном счете, вообще никого не найти.

Марина Лексина: Да, так и было у Джахонгира Турсунова, например. Полицейские приехали на место преступления достаточно быстро. Нападавшие скрылись, их можно было найти по горячим следам, но вместо этого полицейские стали проводить следственные действия в отношении конкретного человека - брата Джахонгира, который был на месте преступления вместе с ним. Его доставили в отделение, продержали там до обеда следующего дня, и только уже когда выяснили все тонкости с его бумагами, документами и прочим, повели его на место преступления, чтобы он показал, как и что произошло.

Мне кажется, это фактически саботирование расследования. И для меня лично это загадка - почему следователи не расследуют мотив ненависти. Возможно, потому, что они не умеют этого делать, а возможно, потому, что не хотят. У нас не ведется статистика именно по насильственным нападениям на почве ненависти, когда люди получают травмы или умирают вследствие этих нападений, а есть общая статистика по экстремизму. И это очень удобно, потому что ее удобно повышать, и туда входят не только насильственные преступления на почве ненависти...

Марьяна Торочешникова: …но и перепосты и лайки...

Марина Лексина: А еще теракты, призывы к нарушению территориальной целостности и очень много всего. И видно, что фокус государственной политики в отношении преступлений на почве ненависти смещен в сторону защиты интересов государства, а не личности, конкретных пострадавших.

Но работать с этим можно и нужно, потому что у нас нет другого выбора. Мы видим, что преступления совершаются. Нет прозрачных данных со стороны государства, и эту функцию берут на себя НКО, такие как "Сова" и мы. Мы тоже дополняем статистику. И у нас есть карта нападений на почве ненависти, которая доступна в интернете - мы ее запустили в прошлом году как некий подпроект. На данный момент туда уже внесено более 500 таких атак, они в основном насильственные. Все данные тщательно проверяются нашей командой и вносятся туда, только когда мы уверены, что это было нападение, мотивированное именно ненавистью.

Это наши данные с 2010 года по настоящее время, то, что нам известно с наших приемов, из СМИ, что подтверждается расследованиями и приговорами. Есть пул сведений: пострадавший человек, нападавший человек, время действия, место действия, реакция правоохранительных органов, ход расследования, доведение дела до суда.

Марьяна Торочешникова: Насколько справедливо то, что операции для пострадавших оплачивали родственники и волонтеры из Комитета "Гражданское содействие", организовавшие целые кампании по сбор средств? Почему это не делают нападавшие или уж тогда государство не осуществляет медицинскую помощь за свой счет, раз не смогло уберечь человека от нападения на почве ненависти?

Филипп Шишов: Существует принцип презумпции невиновности: пока вина человека не доказана судом, нельзя считать его виновным в совершении преступления. До того момента, когда Сергей Царев будет признан виновным по приговору суда, и этот приговор вступит в законную силу, какие-либо меры по взысканию с него имущественного или морального ущерба недопустимы.

Марьяна Торочешникова: А почему государство не берет на себя компенсацию этих расходов?

Марина Лексина: Когда человек подвергся атаке, вызывается "скорая помощь", она приезжает, констатирует угрозу жизни на месте и только потом уже госпитализирует человека. А если угрозы жизни нет, то, согласно закону об обязательном медицинском страховании, человеку не положена бесплатная медицинская помощь, если он не гражданин России и у него нет полиса добровольного медицинского страхования, или, скажем, он не дает гарантий, что заплатит за медицинские услуги.

Если есть угроза жизни… Так было с Сулаймоном, его сразу госпитализировали и провели экстренную операцию, сняли угрозу жизни. Но вот человека после операции перевели из реанимации в общую терапию, и с этого момента он обязан платить достаточно большие деньги, которые часто для него непосильны.

Марьяна Торочешникова: А если у человека нет таких денег? Мигранты - небогатые люди, они зарабатывают копейки. И что, человек пришел в себя после реанимации, и врачи его просто выпихнут за дверь?

Марина Лексина: Бывают и такие случаи. Бывает, что людей принуждают платить за реанимацию, хотя понятно, что реанимация - это экстренный случай, и помощь должна оказываться бесплатно. Мы сталкивались и с таким просто вопиющими случаями, когда людей обманом заставляли подписывать отказ от медицинской помощи, пользуясь тем, что они недостаточно знают русский язык, не могут прочитать документы. Или просто давят на них: если не подпишешь, то вылетишь вон, - а он подписывает и тут же вылетает вон. Это зависит от совести врачей, которые работают в конкретной больнице.

Марьяна Торочешникова: Филипп, а вам приходилось вести переговоры с лечебными учреждениями, где находились люди, подвергшиеся нападению на почве ненависти, которых хотели оттуда выписать или требовали денег? Можно ли законными способами повлиять на эти учреждения?

Филипп Шишов: С моральной точки зрения такие врачи, конечно, не правы, но с юридической точки зрения, если человек не застрахован... Вот когда мы уезжаем за границу, мы всегда оформляем страховку, без нее иногда даже не пускают в страну, и эта страховка является гарантией, что в случае экстренной необходимости будет оказана помощь. Точно так же, по идее, и мигрант должен быть застрахован на какую-то минимальную сумму.

Марьяна Торочешникова: То есть они не страхуются сами?

Марина Лексина: Когда люди обращаются за патентом, они обязаны предоставить медицинский полис, который покроет "скорую помощь" в экстренных случаях, и не более того. Но это же предусмотрено и нашим законом об обязательном медицинском страховании, то есть эта помощь в любом случае должна быть бесплатной.

Врачи нам говорят, что на них очень сильно давят какие-то административные органы, чтобы они не оказывали помощь бесплатно, а приносили доход больнице. И мигрантам, которые попадают в больницу с травмами и не могут заплатить, крайне трудно добиться медицинской помощи.

Марьяна Торочешникова: То есть от мигрантов все отказываются: с одной стороны, им не помогает полиция, а с другой, еще и врачи не особенно помогают. Но ведь в российских медучреждениях сотрудники должны немедленно докладывать в полицию, если к ним поступил человек с какими-то подозрительными ранениями или явными побоями, и сотрудник полиции должен тут же явиться в больницу.

Филипп Шишов: Да.

Марьяна Торочешникова: А какова статистика таких обращений?

Марина Лексина: Шансы на защиту, должное расследование и возбуждение уголовного дела, если пострадали мигранты, стремятся к нулю, если нет представителя - адвоката или человека, который хотя бы может по-русски объясниться с полицией. Когда полицейский видит, сколько препятствий на пути расследования - человеку нужен переводчик, и что потом с этим делать, - он берет какое-то странное объяснение, и мы даже сталкивались с тем, что объяснения были подделаны. Если у человека нет адвоката, активных родственников или других помощников, то дело могут и не возбудить, дела могут чудесным образом закрываться. Ведь человек, если он не российский гражданин, не чувствует достаточно уверенности, чтобы идти в полицию и требовать расследования...

Марьяна Торочешникова: ...и обжаловать отказы в возбуждении дела. Он просто сдается.

Марина Лексина: И он понимает, что бессилен против этой машины.

Марьяна Торочешникова: То есть Сулаймону просто повезло, что у него появился адвокат! Или это работа НКО, которые осуществляют юридическую помощь, помогают людям?

Марина Лексина: В данном случае это как раз работа нашего проекта. Он возник не просто так. К нам приходили люди именно с такими проблемами, и мы поняли, что без социальной, медицинской и юридической помощи помочь им невозможно. И у нас уже несколько лет подряд работает этот проект. Мы стараемся обеспечить человека минимальным стандартом этой помощи, чтобы он понял, что он не один, что возможно принудить полицию к расследованию уголовного дела, довести дело до суда, до приговора.

Марьяна Торочешникова: И насколько это сложно, если речь идет о нападении на почве ненависти?

Филипп Шишов: Тут первый и самый сложный этап - добиться возбуждения уголовного дела, причем с правильной квалификацией. Например, отказывают, если нет заявителя, он куда-то делся, не живет по указанному адресу.

Марьяна Торочешникова: Но это немножко другая история. А вот человек говорит: "Меня избили, кричали мне плохие слова, говорили: уезжайте с нашей русской земли", - а полиция отказывается возбуждать уголовное дело. Какие у них основания для отказа?

Филипп Шишов: Если просто имеется факт, а дело не возбуждается, тогда, конечно, здесь можно только через жалобу в суд, в порядке 125-ой статьи УПК обжаловать этот отказ. И очень часто первоначально отказывают в связи с тем, что недостаточно времени, чтобы собрать материалы. Материал для возбуждения дела собирается за короткий срок - трое суток (он может быть продлен до десяти суток). И за это время бывает сложно найти, например, виновника, опросить его, установить предварительные обстоятельства. Тогда они просто отказывают в возбуждении дела, пишут: нет состава преступления. А если дело возбуждено, то государство уже заинтересовано в том, чтобы оно с обвинительным приговором лежало на столе у судьи.

Марьяна Торочешникова: Но тогда полицейский думает: ага, вот с такой квалификацией я пройду суд, а с такой не пройду...

Филипп Шишов: Да.

Марьяна Торочешникова: И этот порочный круг вы пытаетесь сейчас преодолеть, в том числе, проводя мониторинг нападений на почве ненависти, создавая карту, чтобы привлечь к этой ситуации и внимание общественности...

Марина Лексина: Да. Судя по нашему опыту, если недостаточно давления и внимания со стороны общества и СМИ, то дело рискует быть просто потерянным. Нужно усиливать общественное давление, общественное порицание, чтобы было видно, что, раз государство не посылает такие сигналы, то их посылает общество, что преступления на почве ненависти должны быть расследованы, а преступники наказаны именно за то, что они совершили.

Наша карта доступна всем. И там есть форма - можно сообщить о нападении. Если вы жертва или свидетель, то вы можете заполнить эту карту, написать своими словами все, что вам известно, и отправить сообщение.

Марьяна Торочешникова: И, возможно, это поможет какому-то человеку привлечь к ответственности обидчиков.

Марина Лексина: Мы хотим, чтобы как можно больше людей включались в эту работу. Карта - это, в том числе, инструмент обращения за помощью. Люди часто просто не знают, куда обращаться, когда в полиции сказали: иди отсюда! Мы рвем этот порочный круг, предоставляем помощь, а дальше уже принуждаем правоохранительные органы к их собственной работе.