• По мнению экспертов, христианство без миссии невозможно по определению. Христос сказал: "Идите и научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына, и Святого Духа".
• Миссия не должна быть агрессивной, принудительной. Это должно быть не изнасилование душ, а проповедь от сердца к сердцу.
• Для того чтобы ребенок воспринял слова проповеди, они должны быть донесены до него авторитетно, но без принуждения. В общении отцов и детей нет места нудному морализаторству.
• В современной России миссионерство явно не приветствуется: одной из первых жертв стали попавшие под запрет и преследуемые Свидетели Иеговы.

Установите Мобильное приложение Радио Свобода

Установить

Читайте Свободу в Телеграме

Войти

Подпишитесь на Свободу в Google новостях

Подписаться

​

Яков Кротов: В нашей студии – протестантский лютеранский епископ Павел Бегичев и православный миссионер Дмитрий Пахомов.

Начнем с небольшого видеоинтервью с Николаем Сыровым, представителем еще одной из главных христианских конфессий – с римо-католическим журналистом, который ведет чудный подкаст о католической жизни и богословии при Храме Непорочного Зачатия в Москве. Вопрос: может ли Церковь быть не миссионерской?

Николай Сыров: Сегодня христианская миссия весьма проста. Моя миссия – это любовь к другому человеку, общение с ним. И в этом плане я не вижу особенного отличия между христианством и не христианством. К идее такой миссии можно довольно легко прийти, исходя из банальных политических и экономических соображений. Любить другого человека элементарно выгоднее в долгосрочной перспективе.

Как стартовала миссия Моисея? С ним заговорил пылающий и не сгорающий терновый куст. Для меня это идеальная метафора миссии, потому что сам по себе терновый куст – довольно никчемное растение, но он использовался для того, чтобы разжечь костер, то есть работал как зажигалка. И миссионер – это зажигалка. Он должен затянуть в свой костер побольше людей, желательно массово, а не по одиночке, он должен пригодиться другому человеку. И без такой миссии христианство – это терновый куст, который так и не загорелся, а из такого куста можно сделать только венец.

Без миссии Церковь не будет Церковью, это будет некий организм, который может мутировать, превратиться во что-то иное. И вот эта миссия на сегодняшний день, в XXI веке - это инструмент, с помощью которого, как ни парадоксально это может прозвучать, можно сохранить Церковь.

Яков Кротов: Была замечательная монография о византийском миссионерстве, и там подчеркивалось, что в Средние века не знали классического миссионерства. Были небольшие группы миссионеров, но, например, то, что князь Владимир решил крестить Русь, это не результат целенаправленной миссии, он добился этого шантажом и какими-то политическими требованиями. Так что миссионерство не всегда было характерно для Церкви. Возможно христианство без миссии?

​Дмитрий Пахомов: Невозможно по определению. Христос сказал: "Идите и научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына, и Святого Духа". И это призыв нашего основателя Церкви, которому мы все подчиняемся, мы берем и несем слово Божие от края до края земли. Но миссия не должна быть агрессивной, она не должна быть миссией принуждения. Это должно быть не изнасилование душ, а проповедь от сердца к сердцу, сердца должны воспылать любовью ко Христу, люди должны и понять на уровне разума, и почувствовать на уровне сердца, что без возвращения в лоно Отца Небесного ничего невозможно, что без этого наша жизнь не имеет никакого смысла. Мы должны, как блудные дети, вернуться к Отцу, в этом есть смысл христианской миссии.

Яков Кротов: Я не был на Синае, в монастыре святой Екатерины, где хранится неопалимый куст, но видел фотографии. И меня потрясло, что в той же комнате, где неопалимый куст, в уголке скромно стоит огнетушитель. (смеются) И слова из Евангелия, которые вы процитировали, Дмитрий Вячеславович, это же ведь, по общему мнению текстологов, приписка более позднего времени.

Павел Бегичев: Нет! Абсолютно во всех древних рукописях есть тринитарная формула.

Яков Кротов: Тогда у нас налицо некоторое противоречие, потому что внутри Евангелия Господь Иисус Христос упрекает фарисеев в том, что они обходят моря и земли в поисках тех, кого бы обратить и сделать фарисеями. Он считает, что это плохо. Неужели Господь Иисус – готтентот и разделяет мораль, что если у другого КГБ – это плохо, то у меня КГБ – это хорошо?

Дмитрий Пахомов: Вопрос в другом. Фарисеи, прежде всего, не утруждали себя тем, чтобы объезжать, они только обходили близлежащие страны. Храм в Александрии – это была точная копия храма иерусалимского, и в Александрии он просуществовал на несколько десятков лет дольше, чем сам иерусалимский, хотя с точки зрения тех же фарисеев это было противозаконно.

Можно сказать, что именно в тот момент зарождалось это представление о собственной исключительности. Христос же, давая завет своим апостолам, говорил им, что они должны идти и сеять жертвенную любовь, и христианская миссия – это миссия жертвы, миссия зерна, которое помещается в землю, само умирает, но дает жизнь большому дереву. Такие миссионеры, безусловно, есть: тот же отец Даниил Сысоев, который погиб как мученик. Он - как раз то зерно, которое взошло и помогло Церкви развиваться дальше. Он принес жертвенную любовь, принес себя в жертву во имя Церкви, во имя миссии.

Павел Бегичев: Мне кажется, что здесь принципиально отличается содержание проповеди. Если мы идем и говорим: "Вот есть мы, становитесь членами нашего клуба, клуба любителей толстых бородатых мужчин с крестами, клуба любителей немного заунывного, старомодного пения", – это одно дело. Другое дело, когда мы идем и, как говорил Христос, крестим во имя Отца, Сына и Святого Духа, и предлагаем жизнь вечную, спасая людей.

Яков Кротов: То есть фарисеи плохие, а мы хорошие?

Павел Бегичев: Нет, фарисеи зацикливают людей на себе, делают их своими последователями. Как только мы зацикливаем людей на своей персоне, мы превращаемся в тех же самых фарисеев. А как только мы смещаем объект поклонения с себя на Христа, мы превращаемся в нормальных миссионеров. Пример: отец Александр Мень. У меня никогда не возникало ощущения, что отец Александр сколачивал группу меневцев.

А что касается сущности миссии, как-то мне пришла в голову очень интересная мысль: а зачем еще, собственно говоря, существует Церковь на земле? Ведь на небесах все, что мы делаем на земле, мы будем делать в сто раз лучше. Там будет более совершенная литургия, более совершенное пение, молитвенная жизнь, богопознание будет совершенно, кроме одного – кроме миссии. Мы не сможем на небесах миссионерствовать лучше, чем на земле.

Яков Кротов: Глядя на первобытную историю человечества, мы не видим там миссионерства. В то время, когда появляются письменные памятники (Бронзовый век, времена Гомера, Сократа, пророков), мир уже поделен между религиями: уже есть индуизм, какие-то китайские культы, греческое, римское язычество, уже есть религия Авраама, Моисея, и никто не миссионерствует. Религия и этнос совпадают: какой народ, такая и религия. Может быть, мы стремимся к этому, хотим опять вернуться в мир, который будет разделен: тут православие, тут католичество, тут лютеранство?

Дмитрий Пахомов: Ни в коем случае! То, что было до пришествия в мир Спасителя, это другая история, тогда и задача была другая – сохранить. Как однажды сказал протодиакон Андрей Кураев: "Ветхий Завет можно уподобить полю, на котором была взорвана ядерная бомба". Там остался маленький росточек редкого растения, который нужно было во что бы то ни стало сохранить, и чтобы его спасти, его окопали, огородили, поместили в лабораторные условия. И если уж рядом пыталась прорасти какая-то другая культура, поврежденная, зараженная радиацией, ее уничтожали. То же самое и Ветхий Завет: еврейский народ на тот момент – это была вот такая редкая культура, которую надо было сохранить, но когда в мир пришел Христос, когда Бог стал плотью, очеловечился, началась другая история. Это универсальная миссия по спасению всего человечества.

И вот как на иконе воскресения Христова изображается Христос, побеждающий смерть и протягивающий руки выходящим из гроба Адаму и Еве, это и есть смысл миссии Христа. И мы как миссионеры должны так же открывать гробы, наступать смертью на смерть, как поют старообрядцы, и во имя искупительной жертвы Христа, во имя его миссии быть свидетелями, и так же помогать людям совоскресать со Христом.

Павел Бегичев: Я бы не согласился. Не зря Ной, который 120 лет миссионерствовал, строя ковчег, назван проповедником правды в послании Петра, уже в Новом Завете.

Яков Кротов: А в чем тогда разница между проповедником и миссионером? Ведь Ной обращался с призывом забраться в ковчег к людям, которые разделяли его религиозные взгляды.

Павел Бегичев: Не думаю. Нам трудно представить весь спектр тогдашних религиозных взглядов. Пророки, пятикнижие, исторические книги пронизаны радостным миссионерским духом. Надо сказать, что народ израильский и даже его герои, такие как Самсон, часто проваливали свою миссию. У Самсона была конкретная миссия – побеждать филистимлян, и то он большую часть своей жизни балбесничал: то ворота утащит, то еще что-то.

Яков Кротов: Вот Авраам, отец веры, уходит из городка, где поселился его отец. Он миссионерствует? Я так понимаю, что нет. Он растит детей, его рабы разделяют его религиозные взгляды, потому что они рабы, им некуда деться…

​Дмитрий Пахомов: Задача Авраама была в том, чтобы спасти человечество и избранный народ, это уже было некое ограждение. Авраам – это попытка Господа Бога спасти человечество. Так же, как и Ной пытался миссионерствовать, но потом, как написано в Библии, "и раскаялся Бог, что сотворил человека, погубя его в потоках водных". И вот этот первородный грех возрос в Хаме, в Ханане, дальше пытались построить Вавилонскую башню… И вот как раз Авраам был вынужден по поручению Божьему спасать малое стадо от новых бесконечных попыток построить Вавилонскую башню и прогневить Бога. И он, безусловно, миссионерствовал тем, с кем вступал в общение. И даже во времена Авраама были праведный священник Мелхиседек, царь и священник в одном флаконе. Такие тоже были, но их было очень мало. И вот эти праведники, хранители истинной веры объединялись. И задача Авраама была как раз – собрать рассеянное по лицу земли, собрать верных, для того чтобы в дальнейшем их спасти.

Яков Кротов: У меня было ощущение, что у него одна задача – выжить любой ценой! Поэтому он врал фараону про свою жену, дал взятку. Но, как я понимаю, он воспитывал детей в вере.

Дмитрий Пахомов: Да, в этом и была его миссия.

Яков Кротов: По-моему, из всех способов проповеди веры религиозное воспитание в семье - самый рискованный.

Дмитрий Пахомов: И неблагодарный.

Павел Бегичев: Это рискованно, но это миссия. Это люди, которых дал тебе Бог. Я как отец несу ответственность за своих детей до момента, когда они сами принимают какие-то решения.

Яков Кротов: Тот же отец Александр Мень и его брат в 30-40-е, самые атеистические годы, когда любое миссионерство было под запретом, выросли благодаря своей матери и ее православным подругам. Но на один такой казус я могу привести миллионы случаев, когда семейное религиозное воспитание не только не помогло, а страшно повредило потому что ребенок со скукой выслушивал все это. И проблема не в том, что родители плохие, а в том, что родитель по отношению к ребенку находится в сложном для миссионера положении. Родитель властвует, а ребенок еще неполноценен, слаб, и в этих условиях мы можем говорить о Боге, открывать свое самое внутреннее, но это как сексуальное просвещение: до шести лет можно говорить, но ребенок просто ничего не поймет.

Дмитрий Пахомов: Отец Яков, зачем существует институт воспреемников, крестных?

Павел Бегичев: Крестный – это член Церкви, который обладает авторитетом, стоит как бы вне собственной семьи, и его задача – быть непререкаемым авторитетом, как бы независимым от родителей.

Яков Кротов: Непререкаемый авторитет – это и есть слабое место миссии, обращенной к ребенку? Не важно, учитель это в школе, крестный отец или родитель. Можно ли быть миссионером, обладая непререкаемостью?

Дмитрий Пахомов: Для того чтобы ребенок воспринял слова проповеди, они должны быть донесены до него авторитетно, но без принуждения. Это можно сделать. У меня был такой пример. В 2004 году меня попросили быть крестным у двухлетнего мальчика. В течение четырех лет я общался с этой семьей, а потом потерял контакт. Сейчас мама этого уже четырнадцатилетнего парня меня нашла, и выяснилось: то, что я говорил его матери и сестрам, упало в благодатную почву его сердца, и сейчас мальчик уже мечтает поступить в семинарию. Это фантастика! Он – верующий человек, он этим горит и хочет идти этим путем. Так что институт воспреемников – это правильный институт.

Павел Бегичев: В общении отцов и детей не должно быть нудного морализаторства. И просто невозможно исключить передачу веры из общения с детьми. Родители в любом случае что-то передают ребенку. Конечно, существуют разные методики донесения до детей религиозных истин, и они должны быть не скучными, не зубодробительными, не вызывающими позевывание и отвращение.

Яков Кротов: Методик много, верующих мало!

Павел Бегичев: Да. И детей-то воспитываем, на самом деле, не столько мы, сколько наш пример. Поэтому я всегда молился только так: Господи, я в этом вообще ничего не понимаю, дай мне только не навредить, а ты уж сам как-нибудь восполни все мои недостатки и в деле воспитания детей, и в деле построения семейных отношений. И Господь, видимо, сжаливается надо мной.

Яков Кротов: И все-таки вот два риска миссии по отношению к детям. Один риск – что ребенок откликнется и вырастет ханжой, который никогда не переживал сомнений в вере. А второй риск, что ребенок откликнется, и у него будут Дед Мороз, Санта Клаус и Бог.

Павел Бегичев: Как явления одного порядка.

Яков Кротов: И к 10-11 годам он эти явления…

Павел Бегичев: Задвинет в область сказочного.

Яков Кротов: Игрового. На Новый год ставят же фигурку Деда Мороза. Вы этого хотите?

Дмитрий Пахомов: Существуют разные точки зрения даже внутри Православной церкви. Есть известнейший профессор Московской духовной академии Алексей Осипов, который является противником крещения младенцев, он считает, что крещение нужно принимать в полусознательном возрасте, лет в семь-восемь.

Яков Кротов: Или после шестидесяти. А в IV веке все крестились перед смертью.

​Дмитрий Пахомов: Само по себе крещение, которое совершается над человеком, не должно восприниматься как дань традиции.

Павел Бегичев: Когда смешиваются Церковь и государство, когда государство пытается навязать свой закон, чтобы был порядок, это не совсем правильно.

Яков Кротов: Допустим, государства нет, есть Авраам и детки. Авраам и есть государство для своих детей. И ничем не лучше.

Дмитрий Пахомов: Лучше, потому что государство не имеет функции любви, оно имеет только функцию подчинения и порядка.

Яков Кротов: Классическая ситуация ненависти к миссионеру – сейчас идет массовый наезд спецслужб на Свидетелей Иеговы. Они – не первые жертвы, первые – мусульмане не одобренных течений. Вторая жертва, еще в начале 90-х - это римо-католики, когда выслали сразу десяток человек. Но на Свидетелей идет уже многолетний накат. Проблема в том, что абсолютное большинство людей не любят Свидетелей Иеговы: чего он звонят в мою дверь… "Разносчикам рекламы и Свидетелям Иеговы просьба не стучать" – есть такие объявления.

Павел Бегичев: Апостол Павел поэтому и говорил: "Со внешними обходитесь благоразумно". Есть две разных миссионерских методики, одна – методика кражи чужого времени, когда я хватаю вас за рукав и говорю: "Не хотите ли поговорить о Господе нашем Кришне?" – или еще о ком-то. Другая методика – это методика покупки времени, о чем говорил Николай Сыров в самом начале: это значит стать нужным, полезным человеком.

Дмитрий Пахомов: Вот два подхода к миссии в католическом мире относительно Китая. Есть подход отцов-иезуитов, которые совершали мессы в Китае, одеваясь в традиционные для него облачения, называя храмы храмами неба, но вкладывая в это глубокое христианское содержание. А другая была миссия отцов-францисканцев, которые говорили: "Нет, мы должны молиться только так, как в Риме, так кланяться, а сяк не кланяться. И предыдущий папа Римский поддерживал позицию иезуитов, и благодаря этой миссии император чуть не стал христианином. А благодаря сменившемуся папе и сменившемуся миссионерскому подходу, в Китае потом начались христианские погромы.

Миссия может быть двоякой, и мы должны понимать человека, исходить из его потребностей, становиться ему нужными, или же мы хватаем его и говорим: "Ты должен, такой нечестивец, стать благочестивым, а мы тебе объясним, как". Вот это неправильный подход. К сожалению, миссионерская деятельность уличного формата, "уличная миссия", когда дергали людей, кидали им листовки и прочее, - это неправильный подход, необходимо пользоваться другими методиками.

Павел Бегичев: Да, и их много! Известна методика, когда доктор Дуайт Муди и знаменитый певец работали в паре. Человек с оперным голосом вставал посреди улицы и вдруг начинал петь, а голос был такой, что все невольно останавливались, слушали и рукоплескали. А потом выходил Муди и объяснял песню: она была христианского содержания. Вот это покупка времени. Никто никого не принуждал, люди могли остановиться или пойти дальше, но кто-то заинтересовывался и добровольно отдавал свое время. А как критиковали Уильяма Бута, основателя Армии спасения, за то, что он использовал духовой оркестр для благовестия перед проповедью и военную форму! А он говорил: "Если я приобрету для Христа на одного человека больше, стоя на голове и ногами ударяя в тарелки, я выучусь стоять на голове и ударять ногами в тарелки".

Яков Кротов: Если я буду рассказывать о Христе, матерясь, я из восьми миллиардов выбираю людей, которые матерятся и хотят продолжать материться, веруя. Если мы используем архаизмы, мы, во-первых, отсекаем детей, потому что их это отпугивает, и, во-вторых, подбираем людей, которые, условно говоря, хотят, чтобы в Церкви все было вверх ногами, чтобы Церковь была кластером необычного. Значит, этим текстом мы создаем барьер между Богом и людьми, а вовсе не объединяем.

Павел Бегичев: Не всегда так. Иногда наша необычность является притягивающим фактором. Вот вы ходите в церковной одежде и с крестом – это ведь проповедь. А Иоанн Креститель ходил в одежде из верблюжьего волоса, кожаном поясе и так далее. Я знал одного баптиста, который сам делал значки с библейскими цитатами, но всегда в конце ставил знак вопроса: "Бог есть любовь?" И я его спросил: "Почему тут знак вопроса?" – а он ответил: "А чтобы ты спросил".

Есть хорошее слово "интенция", миссионерская интенция. Сердце наполнено любовью, а не желанием приобрести потребности, не желанием отработать спонсорские деньги и потом написать миссионерский отчет. Я работал в палаточной миссии и знаю, как составляются отчеты в протестантском мире. По этим отчетам весь мир должен уже тридцать раз прийти ко Христу.

И на самом деле всегда видна эта разница – немного таких сумасшедших, не от мира сего, любящих людей, сквозь черты которых проступают черты Спасителя - в улыбке, в глазах. Вот когда я прочел "Сын человеческий" Александра Меня, еще будучи совершенно далеким от религии человеком, я был потрясен! Когда за человеком, за его словами и образом жизни проступает Христос, вот это настоящий миссионер! И вот тут совершенно не важно, обличен ли он родительской или еще какой-то властью, ты смотришь не на это, ты видишь любящее лицо Христа, видишь самого Господа. А бывает, что человек и властью облечен, и анекдоты он тебе рассказывает, и веселит тебя, а ты только зевнешь, перекрестишься и пойдешь прочь, потому что видно, что человек отрабатывает что-то свое – то ли деньги, то ли тщеславие чешет…

Дмитрий Пахомов: Самое страшное, когда человек пытается воспринимать свое миссионерское служение как работу. Это не работа, это, прежде всего, призвание. А в современной Русской Православной церкви времен патриарха Кирилла – отчеты, отчеты, отчеты… На каждом приходе есть штатная должность миссионера, катехизатора, молодежного работника, социального работника, но зачастую все превращается в банальные отчеты. На епархиальном и синодальном уровне смотрят не на реальные результаты, а на цифры в отчетах. Это смерть христианства!

Как говорил патриарх Алексий Первый Симанский, гонения – это тот утюг, который выжигает вшей с хитона Христова. Не дай бог, чтобы на Церковь опять были гонения, как в ХХ веке! Но такие отчетные системы как раз это и провоцируют.

Яков Кротов: Мне вспоминается резолюция святого митрополита Филарета Дроздова: он был цензором по должности, и ему прислали светскую литературу, где затрагивались церковные проблемы. И на книге, обличающей Французскую революцию, напротив фразы: "Сама свирепость якобинского террора способствовала процветанию святости мучеников", – митрополит Филарет написал на полях: "Много чести свирепости, мало чести святости".

Если говорить про отчетность, то патриархия – лишь отражение государственной жизни. Если бы не режим, в котором она существует, никто не стал бы это писать. А потом, разве это не разновидность идолопоклонства, которое есть в отношениях родителей и детей, епископа и прихожан, когда мы смотрим не на внутренность, а на параметры, на компетенции? В университет поступил, зарплата 80 тысяч – "пятерка", 40 тысяч – "четверка", 20 тысяч – "двойка". Так чем мы лучше? И зачем тогда миссионерствовать?

Вот идет спокойно человек, у него в голове – зарплата, семья, пенсия. Есть у него в голове истина? Нет, он думает не об этом. У него нет интенции быть обмиссионеренным. А тут мы со своей миссионерской интенцией. Бог миссионерствует, он обращается к тем, кто его ищет, или ко всем?

Павел Бегичев: Нет, "я открылся не искавшим меня" – это Христос беседует с самарянкой. У женщины была вполне конкретная задача – набрать воды. Христос говорит: "Я тебе дам воду живую", - в общем, водопровод проведу, не будешь сюда приходить черпать. Ну, и слово за слово вышли на место поклонения, на мессию, на жизнь вечную и так далее. И оставила она свой водонос, и пошла, и привела кучу народу, и уже "не по твоим словам веруем, а потому, что сами видели". Это и есть такое миссионерство, которое обращается сначала к потребностям человека, а потом через эти потребности вскрывает корень всех потребностей. Ведь все наши потребности от того, что мы фактически отсечены от Бога своим грехопадением, и нам бы нужно опять к нему привиться, возвратиться к нему блудным детям.

Яков Кротов: А вот представим себе, что мы в 1916 году, и все православные – православные, все лютеране – лютеране, все иудеи – иудеи, а арабы, татары – мусульмане. Вы представляете себе ситуацию, когда некому миссионерствовать? Вы к этому стремитесь?

Павел Бегичев: Нет, всегда есть кому миссионерствовать, потому что внешняя и формальная принадлежность к какой-либо религиозной организации вовсе не означает действительной веры и действительной связи человека с Богом. Всегда есть плевелы, всегда есть пшеница.

Дмитрий Пахомов: Мы верим, что христианство является истинной верой, и чтобы оно становилось достоянием всех и вся, Церковь и миссия не должна быть связана с политикой, она должна быть аполитична. Ведь любая попытка записать по умолчанию каждого в свою категорию – это как раз политическое вмешательство.

Яков Кротов: А если не политика, а просто всех крестили по доброй воле?

Дмитрий Пахомов: Крестить крестили, но не просвещали. Один мой знакомый, очень хороший священник, написал книгу "Мертвые души" о крещеных, но не просвещенных. К сожалению, мертвые души – это то, что нас сопровождало и сопровождает, и этот груз тянет нас всех ко дну. Но за эти мертвые души каждый член Церкви, который наделен словом и призван к миссии, ответит на Страшном суде.